СЕГОДНЯ ДЕНЬ КИНОЛОГА

Все мы немножко кинологи, все мы любим собачек - наших надёжных помощников и самых преданных друзей, поэтому поздравляю всех с этим праздником. И продолжаю цикл армейских зарисовок. Цезарь

Туркменское лето.

Ещё неизвестно, что страшнее: суровая якутская зима, или знойное туркменское лето. Признаюсь честно, в Якутии не бывал, но жару Средней Азии испробовал сполна. Бесполезно описывать все ощущения от невыносимого зноя. До армии я немало прочитал книжек различных путешественников о жаре, но понял, что это такое, только испытав на собственной шкуре.

В самый разгар лета нам выпал наряд проверить пограничный знак и осмотреть сопредельную территорию, на которой находился иранский посёлок. Для меня это был праздник, поскольку однообразная служба проверки контрольно-следовой полосы порядком надоела, хотелось разнообразия. Вышли очень рано на рассвете. От заставы до границы по руслу реки расстояние составляло 14 километров. Возглавил наряд замполит заставы лейтенант Б-н. В состав пограничного наряда также вошли связист,  два стрелка и я с Цезарем. Всего пять человек и одна собака.

К походу готовился  тщательно: взял для Цезаря немного еды в виде варёного мяса (для нас паёк не предусматривался), две фляги с водой – по фляге на брата, надел на голову собаке белую панамку, в карман положил на всякий случай носочки – тоже для него, поводок длинный, поводок короткий, автомат, подсумок. Вот собственно и всё.

Выходим за ворота заставы, выдвигаемся по направлению реки. Называть рекой Меану в летнее время – смело. Местами это просто ручей, который можно перейти не замочив колен. Конечно, есть небольшие затоки, углубления, разливы, но, в целом, это мелкая речушка. Зато в ней водится форель. Можно всего лишь за один час на одну удочку наловить полное ведро этой ценной рыбы. Меана является спасительным оазисом для огромного количества представителей животного мира. У реки можно встретить архаров, джейранов, куланов, диких кабанов, азиатских леопардов, снежных барсов, дикобразов и прочую живность. В жару всё живое тянется к воде. Если в это время года посмотреть на русло реки с высоты птичьего полёта, то будет хорошо видно, что она на фоне выгоревших сопок и гор весело вьётся яркой зелёной лентой, создавая удивительный контраст.

Вдоль реки, на расстоянии видимости друг от друга, стоят причудливые башенки, одни разрушенные, другие - в хорошем состоянии, с бойницами и остроугольной крышей. Лейтенант объясняет, что это сторожевые башни, охранявшие в былые времена караванный путь, проходивший по руслу реки – единственная возможность провести навьюченных животных через горы. Охрану границы и караванного пути в царские времена осуществляли казаки.

Идём дальше. У самой границы соблюдаем предельную осторожность и маскировку. Взбираемся на высотку и осматриваем сопредельную территорию, лёжа на поросших мохом камнях. В иранском посёлке тихо. Людей не видно, вероятно ещё не проснулись. На переднем плане какие-то глиняные постройки, налепленные одна на другой, которые я первоначально принял за развалины; дальше жандармский пост с плоской крышей и довольно просторным двором; слева от него большой особняк, утопающий в зелени и от этого выглядит чем-то нереальным на фоне окружающей убогости; ещё дальше небольшой, но добротный белый дом, а рядом несколько почти таких же, но более скромных с маленькими двориками домов. Лейтенант поясняет, что особняк принадлежит местному голове администрации и бизнесмену, даже фамилию и имя называет. Белый дом принадлежит мулле. В доме с плоской крышей располагается жандармерия с восемнадцатью жандармами, на которых возложена ответственность за охрану границы и порядок в посёлке.

Солнце поднялось достаточно высоко,  в населённом пункте началось движение. Из домов, напоминающих ласточкины гнёзда в глиняных обрывах над рекой, стали выползать люди. Худые, оборванные, некоторые босые, исключительно мужчины (женщин и детей не было) разных возрастов потянулись к роскошному особняку.

- Идут работу просить, - пояснил замполит. – Постоянной работы нет, каждый день приходится идти на поклон к хозяину. Он возьмёт человека четыре-пять, ещё пару может взять мула, а остальные останутся ни с чем.

Так оно и вышло. Четыре счастливчика, в сторону которых махнул упитанный мужчина в выгоревшей на солнце рубашке, остались, остальные поплелись обратно по своим норам.

- Это управляющий, - пояснил лейтенант. – Хозяин  общается только с муллой и начальником жандармерии. Народ - не его уровень.

- А что будут делать остальные люди? – спросил я.

- Самые смелые пойдут на нашу территорию хворост воровать. У них за это нужно платить. Кто-то что-то будет мастерить, кто-то пойдёт в другой посёлок искать работу или что-нибудь продать или выменять. Так вот и живут. Можете сравнить теперь жизнь иранцев с нашими туркменами.

Сравнение было явно не в пользу иранцев. Туркмены в ближайшем от заставы посёлке жили вполне зажиточно. Каждая семья жила в добротном доме, все мужчины были обеспечены работой в колхозе, а женщины, в основном, вели домашнее хозяйство. При этом не отказывались отдавать детей в детский сад. Дорогам заштатных посёлков в Туркмении семидесятых годов мы сегодня можем только позавидовать. На сопредельной территории я наблюдал в аналогичном по численности населения посёлке полную противоположность тому, что  видел у себя в тылу.

- А об этом можно писать в письмах? – спросил связист Николай.

- Почему нельзя? – удивился замполит. – Конечно, можно и даже нужно об этом писать. Советские люди должны знать, как живётся иранскому народу при шахском режиме.

Дальше мы наблюдали, как к особняку подкатила шикарная машина с открытым верхом, к которой подошла в сопровождении крупного мужчины женщина, одетая по-европейски: в ярко красные брюки-юбку, такую же свободную блузку, и только голова повязана на восточный манер светлой не то косынкой, не то шарфом.

- Это дочь хозяина, - пояснил лейтенант. – Она в Англии учится. Видимо, уезжает на учёбу. Ну  точно - прощаются. Шофёр кладёт в багажник большой саквояж…

Я прошу у замполита бинокль, что бы получше разглядеть студентку. Поражает контраст между обликом девушки и её отцом. Девушка очень красива и белолица, а отец очень смуглый, обрюзгший, с неприятными крупными чертами лица.

Через минуту кабриолет уже пылил по грунтовой горной дороге, увозя красавицу из скучной глухомани в совершенно другую жизнь. Как мне показалось, она даже не замечала, почтительно кланяющихся бедных односельчан. Они для неё были такой же придорожной пылью, как и всё остальное, что мелькало за бортом роскошного авто.

Больше ничего интересного не происходило. Мы проверили состояние пограничного знака под номером 268. Забавы ради я одной ногой стал на территорию Ирана, а другой оставался на советской. Таким образом, я одновременно находился в двух странах. Жалко, что подобные вещи фиксировать на фотоплёнку не полагалось, а то получился бы снимок на зависть всем дембелям.

Обратно возвращались через горы. От реки свернули налево и пошли по ущелью. Сразу же обнаружили следы людей и ослов на влажной почве. Следы были отчётливыми, но не свежими. Устраивать погоню за контрабандистами не имело смысла. Прошли дальше по следам просто потому, что некоторое время наши пути совпадали и было интересно проследить маршрут. Через пару километров мы обнаружили стоянку контрабандистов, которая представляла собой грот, наполовину, заложенный каменной кладкой. Осмотрели внимательно стоянку, но ничего особенного не обнаружили. Эх, приди мы сюда двумя днями раньше, то кроме, золы от костра, мешочка соли и коробка спичек, могли обнаружить целый караван из дюжины навьюченных контрабандным товаром ослов и, как минимум, четырёх погонщиков. Нашу территорию они используют только для того, что бы обойти иранские посты. В Иране они могли поплатиться головой за свой груз, так как чаще всего это были наркотики из Афганистана, предназначенные для стран Западной Европы. В Иране с этим было очень строго  всегда. Там не стали бы разбираться куда и зачем, а просто казнили бы и вся недолга. Но меня поразило другое: я представил какой трудный и опасный путь по горам проделывают контрабандисты, ведь им приходится пешком преодолеть не одну тысячу километров. Нужно знать расположение афганских, иранских, турецких постов, советских застав, источники воды, места безопасных стоянок и т.д. Видимо профессия контрабандиста передаётся из поколения в поколение и является семейным промыслом. Не удивлюсь, если эта тропа до сих пор кому-то приносит доход, а кому-то смерть.

Ущелье поворачивало в Иран, а вместе с ним и следы каравана уходили на сопредельную территорию. Нам предстояло преодолеть гору с довольно крутым каменистым склоном. На вершине открывался потрясающий вид. Прав был Высоцкий: лучше гор могут быть только горы! Но нам любоваться красотами некогда, нужно быть внимательными и осторожными. Чтобы соблюдать скрытность идти следовало не по хребту, а немного ниже, где при хотьбе  одна нога всегда полусогнутая, а грунт часто осыпается. К тому же солдатские сапоги не самая лучшая обувь в горах. Тут ещё и солнце взошло высоко, ослепляя и обжигая пограничный наряд. После часа пути в таких непростых условиях гимнастёрки стали белыми от соли, которую мы теряем во время сильного потоотделения. Фляги с водой заметно опустели.   Часто останавливаюсь и понемногу даю попить Цезарю. Для него тепловой удар страшнее и более вероятен, чем для меня. Периодически смачиваю его панаму. Свою воду стараюсь не пить, я выдержу, а собака нет. Ещё после часа пути воды ни у кого практически не осталось, только полфляги у меня для Цезаря. А до заставы ещё очень далеко. По такой жаре добраться без воды будет очень проблематично. Лейтенант разворачивает карту и долго изучает её.

- Недалеко есть родник, – произносит он пересохшими губами. - Называется Гнилой родник. Гнилой не гнилой, а раз родник, значит, вода есть. Пополним запас и привал сделаем, а то так можем и не дойти.

Это «недалеко» составило каких-то пару километров. Под палящим солнцем в горах этот путь преодолевается с трудом. Мысленно я сомневался в способностях лейтенанта ориентироваться по карте: как можно среди вершин, похожих одна на другую, обозначенных на карте только цифрами, определить, где находимся мы и где этот чёртов Гнилой родник? Но, видимо, замполит не зря ел свой хлеб в училище и дело своё знал.

Первым воду почуял Цезарь. Он вытянул шею и ускорил шаг. Я тоже прибавил. За холмом, среди выжженной солнцем местности, вдруг появилась зелёная трава и кустарники. Собака бросилась к воде, но у самой кромки зелёного оазиса резко отпрянула. Подбежав я увидел неимоверное скопище змей, которые потревоженные незваными гостями шипели и неохотно уползали в заросли. От греха подальше я взял Цезаря на поводок и внимательно смотрел под ноги. В этом месте ручеёк представлял собой небольшое болотце, по краю которого проходила тропинка вверх к высокой скале. Сомнений не было: именно там берёт начало ручей. Через несколько сотен метров мы упёрлись в скалу, от которой исходила приятная прохлада и сырость. Вот они, долгожданные тень и влага!

Перед нами было совершенно уникальное природное явление. Вода, казалось, появлялась ни откуда. Ледника в виду сравнительно небольшой высоты здесь быть не могло, грунтовые воды тоже исключались. Подойдя совсем близко к скале, я увидел, что она расколота надвое. Гигантская щель, в которую едва можно просунуть голову, уходила далеко вглубь и была почти под прямым углом, представляя собой огромный конденсатор, производивший воду из воздуха, охлаждая его в своих тёмных, прохладных  глубинах.   Стены расщелины как бы «потели» и миллионами капель стекающими вниз, образовывали вполне приличный родник. Вкуснее воды я не пил никогда.

- Непонятно, почему его назвали гнилым? – удивлялся связист Николай, с удовольствием утоляя жажду. – Вода такая прозрачная и холодная, как из холодильника.

Никто не знал ответа на этот вопрос, да и не до того было. Теперь мы хорошо понимали цену воды в этих краях, испытав на себе её дефицит. В это короткое время привала  мы испытывали настоящее блаженство...

 

На верхней картинке на дальнем плане в цепи гор как бы выломан зуб - это и есть граница, где стоит пограничный столб и протекает Меана из Ирана.