Александр СОКУРОВ: Политика вранья – это прошлое. Это яма. Это грех

Все началось, наверное, с башни Газпрома.

С очевидности ее неуместности — для нас, и абсолютной неочевидности — для государственной власти. Никто из нас не знал, к кому обращаться, к кому бежать и чьи руки останавливать. Непонятно вообще было, кто это все делает, откуда все исходит. Колодец.

Потом решили: надо всей общественностью навалиться и хоть как-то пробить брешь. И сразу пошли суды, и первыми судами занималось «Яблоко». Другие, я в том числе, подключились к этому противостоянию позже. «Яблоко» жестоко поплатилось за борьбу.

…До определенного момента я не был знаком ни с кем из архитекторов Петербурга. И мне захотелось увидеть людей, которые профессионально поддерживают идею с башней Газпрома. Всех этих профессоров, зав. кафедрами архитектуры университета и институтов, руководителей мастерских… Захотелось увидеть лица этих людей, увидеть, как они одеваются… Мне казалось, что они ходят с какими-то искаженными лицами и в мятых рубахах. Но нет, это были седовласые люди, в хороших дорогих очках и недешевых костюмах. И — чрезвычайно хорошо говорящие. Среди интеллигенции петербургской я редко встречал людей, говорящих так складно и умело, как эти архитекторы. Соловушки. От умиления можно расплакаться, хочется обнимать их, гладить…

Знаете, для меня это стало очередным признаком глубины и противоречивости всей нашей жизни. И глубины и противоречивости порока в том числе.

Я увидел образованных людей, которые все прекрасно понимают. Я-то думал, они просто тихо заблуждаются. Искренне недоумевал: неужели не видят, что не просто так когда-то построили Петербург. Как можно его портить, губить башней Газпрома, высотками, стеклобетонными дешевыми кубышками?!

Но вскоре понял, что это укорененная развращенность, которая основана на эгоизме. Просто на эгоизме. На желании пожить еще, еще, еще — для себя…

В то же время они для самооправдания воспринимают себя как людей подчиненных, как рабов. Которые вынуждены все время выполнять чью-то волю — волю заказчика или волю власти. Они никогда никому не сопротивлялись, никогда никому не возражали. Это та часть «образованных» людей в России, которая менее всего пострадала. Да, они всегда были исполнителями чьей-то воли. Всегда только исполнителями. И всегда — чужой воли. Им кажется — это единственный путь. Ведь всегда же архитекторы были подчинены государям, были подчинены купцам.

Но нет, этот путь не единственный. Во все времена архитекторы умели доказывать свою профессиональную правоту, и имели свой голос, и возвышали этот голос. Они умирали от болей души, от мук совести. А сегодня мы имеем дело с архитекторами, у которых, видимо, не талант, а ремесленные знания. И жесть вместо совести.

И у этих профессоров от архитектуры учатся такие же, как они, студенты. Молодые волки. Я видел их в трех архитектурных мастерских — сгорбленные плечи, молчаливые люди, не поднимающие глаз… Может, мне не повезло, может, есть и другие архитекторы среди молодежи… Но когда я смотрю на результаты их труда, то ничего, кроме эксцентрики, не могу увидеть.

И меня приводит в отчаяние осознание того, что наши архитекторы предали идею эволюционного развития культуры. И соответственно — архитектуры.

Варварский снос старых зданий, представляющих историческую ценность, — тому подтверждение. Так архитектор русско-советской породы стал разрушителем, а не защитником культуры городов.

Энергетика сопротивления и осмысления

Такой большой стране, как наша, очень не хватает сегодня энергетики. Энергетики сопротивления и осмысления. Об этом я говорил и Владимиру Путину.

Да и просто людей с качественным образованием у нас сегодня мало. Все же Париж или Берлин — это не просто Париж и Берлин. Это Европа. Это сквозные связи, это общий мир. Это перетекание идей, дорог, перетекание укладов, перетекание принципов. И перетекание жизни — социальной, эстетической, какой угодно. Вообще ни одна европейская страна не могла себе позволить что-либо сделать отдельно от всего европейского мира. И это удерживало от радикальности.

Чего абсолютно нет в России. Россия никогда не являлась членом какого-либо сообщества, которое соизмеряет свою жизнь, свои поступки, свои действия с какой-то традицией. Ни со своей, ни с традицией Старого Света…

Вот сейчас президент ссылается на опыт других стран в связи с принятием Закона о митингах. Закон приняли у нас очень быстро, я пока не изучал серьезно европейские законы на эту тему, но все же суть здесь разная, потому что взят разный исторический период.

Мы — в социуме и в политике — несинхронно развиваемся с другими странами. Нельзя сказать, что отстаем, и нельзя сказать, что опережаем. К сожалению, у нас несинхронная с миром, а индивидуальная манера развития. На самом деле, к великому сожалению. Мы все время идем в каком-то другом направлении….................................

Спасти «Ленфильм»

Отношения с новым губернатором(Полтавченко Г.) поначалу вроде бы даже неплохо складывались. Впервые я обратился к нему в связи с ситуацией по «Ленфильму». Матвиенко прекрасно понимала, что такое «Ленфильм». И когда она еще была губернатором, мы ее попросили: возьмите студию под свою опеку. Она спросила: что нужно? Мы сказали, что нужно, какие именно средства, чтобы привести все это в порядок. Двадцать лет студия не получала от государства ни копейки. «Мосфильму» деньги выделял Лужков. Кроме того, понятно, что там крутится телевидение, и так далее. А в Петербурге все превращается в провинцию.

Матвиенко сказала тогда: «Да, мы это сделаем. Нам это по силам». И вдруг она уходит. И мы понимаем, что попадаем в связи с «Ленфильмом» в объятия Министерства имущества и Минкульта, и на самом деле просто погибнем.

Первые разговоры с Полтавченко по поводу «Ленфильма» были обнадеживающие, а потом вмешался его аппарат. Как я понимаю, аппарат нового губернатора и есть сторонник приватизации «Ленфильма». И здесь начались проблемы, одна за другой, одна за другой… Мы были вынуждены заявить, что не будем работать с городом, что готовы остаться в состоянии прежнем, федеральном, что мы сами разработаем план реконструкции нашей студии. И мы его разработали…

В прошлом году была встреча с Владимиром Путиным по проблемам «Ленфильма». Серьезная встреча. Не только «Ленфильм», конечно, обсуждали, но и многое другое. Путин тогда был и премьером, и председателем комиссии по развитию кинематографа.

Помню, что я только зашел тогда в кабинет Путина, а там такая толчея журналистов из его пула. Я пришел с цифрами, с фактами, лично к премьеру, а первые семь-восемь минут пришлось сидеть под телекамерами… Но потом пул убрали (хорошее, кстати, имя — пул, с пинком ассоциируется, да? неоднократно сам видел, как их именно пинком и убирали). Мы остались с Путиным вдвоем и в конце концов договорились, что приватизации «Ленфильма» не будет, что будет изменен состав совета директоров, что будут разработаны и предоставлены планы реконструкции «Ленфильма»…

Это было в октябре прошлого года. И — все! С октября прошлого года ни одно поручение Путина по «Ленфильму», которое было дано (или не дано?), его аппарат не выполнил.

Вот не работает цепочка поручений людям власти. Не работает. Могут они хоть тыщу раз что-то сказать каким угодно строгим голосом — не выполняется.

Или это все как-то специально так изображается, чтобы никто и не собирался что-то делать, и даже есть договоренность на этот счет… Или аппарат пользуется тем, что все проверить невозможно…

Но с той нашей встречи ничего сделано не было. По сегодняшний день — абсолютно ни-че-го!

В конце концов мы уже разработали свой план по реконструкции студии, предоставили для передачи президенту. Надеюсь, ему в руки попадет этот документ, все же попадет.

Мы создали общественный совет из ведущих работников «Ленфильма», на общественном совете этот план был принят. Пытаемся встретиться с новым министром культуры.

И тут вот какой тревожный момент. Культура — это индустрия. А кинематограф — тем более индустрия. Надо в этом разбираться. Надо понимать, зачем нужны киностудии, зачем нужен «Ленфильм», чем он должен отличаться от «Мосфильма» и каков политический подтекст существования, такой сильной, мощной студии как «Ленфильм».

Мы декларируем «Ленфильм» именно как студию исторического, авторского, гуманитарного, национального кино и одновременно как студию дебютов. Ни одной такой студии в нашей огромной стране нет. Национального кино нет. Только московское и немножко петербуржское. Дебютов — один, два, хотя денег выделяется у нас на кинематограф много. Только мы и Франция финансируем кино на государственном уровне.

А почему бы не сделать студии национального кино в Краснодаре, Нальчике, Новосибирске, Иркутске? Или во Владивостоке? Пусть небольшие студии, снимающие 3-4 картины в год… Это, конечно, не понравится моим московским коллегам, я знаю. Но им не нравится и «Ленфильм» как объект финансирования и как конкурирующая система. Конечно, в Москве идет речь о выживании. Деньги, деньги, деньги! Идут какие-то случки с телевизионными каналами… А человеку, который хотел бы сделать что-нибудь серьезное, просто приткнуться некуда.

Пока поддержки в профессиональной среде у ленфильмовцев мало. И мы совершенно не понимаем, какая позиция сейчас у президента страны. Поскольку, естественно, мы говорим о том, что для существования такой студии нужны субсидии. По крайней мере, на первый период. Сейчас для реконструкции студии мы планируем взять возвратный кредит. Мы не просим подарить нам деньги. Мы считаем, что вполне сможем разумно им распорядиться и вернуть этот кредит. Если не воровать, то все получится — в этом уверен и автор проекта Андрей Сигле.

Но все висит на такой тоненькой, тоненькой ниточке.

Потому что у нас всякая ситуация сразу превращается в политическую. Что очень-очень плохо для культуры.

Искушение «Фаустом»

Испытание культуры политикой — самое неприятное испытание, которое только можно себе придумать.

Как только начались президентские выборы, меня уговаривали войти в число доверенных лиц Путина.

Я благодарен Владимиру Владимировичу за помощь при создании «Фауста», но…

Я отвечал, что деятели культуры по определению не должны заседать в предвыборных штабах. Должен же быть хоть кто-то в стране, кто может со стороны смотреть на социальный, политический процесс. Партийность — сама по себе — форма унизительная.

Вот я, например, люблю какие-то виды спорта. И вдруг меня приглашают на соревнованиях войти в судейскую коллегию… Но ведь оценку спортсмену должен вынести специалист. Какой я специалист? Вы хотите, чтобы я стал специалистом и в этой области? Ну как так? Как так?

Человек, который занимается режиссурой и известен тем, что какие-то результаты у него есть не в политической деятельности, а в кино (или на сцене театра, или он поет), — на каком основании он будет, используя свой авторитет, убеждать других, за кого голосовать? Как это выглядит? Мне говорили, что это во всем мире есть. Вон, смотрите, один актер поддерживает президента Америки… Но ведь такого массового движения у них нет, а у нас 90% артистического мира Москвы входит в число доверенных лиц будущего президента… Надо же знать хоть какой-то стыд. Как вы, коллеги, можете брать на себя ответственность за действия президента? Полагаю, что в случае чего вы скажете: он сам виноват — и избежите порки…

И еще я сказал, что если у меня действительно есть какой-то авторитет, то я не имею никакого права так им распоряжаться! А потом это невозможно еще и потому, что мне и вправду выделили деньги на фильм. И после этого я должен идти агитировать? Подумайте, как это выглядит?!

Впрочем, для людей, которые звонили и говорили со мной, мои аргументы были непонятны.

Но я до сих пор уверен, что есть вещи, которые людям, занимающимся культурой, категорически противопоказаны. Потому что наступит такой момент, когда хоть кто-то в стране должен будет остаться со свободными мозгами…

Политика вне закона

Другое дело, что в практической жизни сегодня все-таки приходится что-то делать в контакте с властью. Знаете, когда недавно на Исаакиевской площади проходил оппозиционный митинг, я был там и видел, как много собралось школьников и студентов, а потом там же, на площади, начались аресты — я стал звонить по разным телефонам, но никто из людей власти не отвечал… В отделениях милиции со мной тоже никто не стал разговаривать. Я связался с самими ребятами, которые сидели, а потом позвонил прокурору города. Прокурор трубку взял. Я говорю, как все это можно понять?! С какой стати правоохранительная система вмешивается в политические процессы? Ситуация абсолютно политическая… Она вне компетенции правоохранителей. Понимаете ли вы, что вас сейчас просто грубо используют и подставляют? Почему там, на площади, не было губернатора? Почему не было вице-губернатора? Людей из комитета по молодежи? Почему никто к этим молодым людям не пришел туда? Вы понимаете, говорил я прокурору, что уже конституционная проблема начинается? Прокурор, мне кажется, согласился со мной, но другого выхода у него нет. Он не может вызвать губернатора и сказать: извини, это не моя проблема, я не могу допустить, чтобы мои ребята, которые борются с преступностью, занимались тем, чтобы, как преступников, укладывать на асфальт студентов — и девчонок, и ребят…

Прокурор сказал мне: я сейчас все узнаю, какая ситуация в отделениях милиции… Потом позвонил, рассказал мне, сколько человек и где сидят (там их было много десятков)… Держали ребят несколько дней. Потому что суды не могли справиться с потоком дел… Представляете этот конвейер — даже суды захлебываются.

Закипание жидкости

Жизнь настолько вперед ушла, что политики абсолютно за ней не успевают. Никто не успевает, и это началось очень давно.

Если вы читали «Красное колесо» Солженицына, то там дана полная схема того, как все разваливалось… Я внимательно прочел эту книгу, которую миллионы людей пока не прочитали. Там все поперсонажно, посекундно изложено. Это грандиозная книга, атлас вот этого «закипания жидкости» в России. История заболевания и описание оперативного вмешательства…

…Ничто из того, что говорили на Болотной или Сахарова, не было новым для меня как гражданина, который включает телевизор и читает «Новую газету». И Путин давно говорит, что все в раздрай пошло. И оппозиция говорит, что все в раздрай пошло. Но системного выхода никто не предлагает. Собраться? Ну соберемся, ну поговорим. Но нет программы — реальной политической программы, у которой было бы экономическое обоснование. Ленин хоть «Развитие капитализма в России» написал перед революцией, сделав колоссальный анализ всей вертикали и горизонтали. Сейчас же этого анализа нет. У всех просто свое мнение…

Система правды

И тут я опять хотел бы вернуться к культуре.

Культура перенесет не всякий шторм. Это неправда, что культура нуждается в испытаниях. Государство существует только для того, чтобы охранять культуру и образование. Чтобы мы в границах гуманитарного сознания существовали. Культурного, а не зверинообразного образа жизни. Не ВВП, не внешняя политика, не достижение какого-то благосостояния, а существование и развитие культуры — вот главная цель существования Государства.

Мы знаем по ситуации в европейских странах, что если и есть хоть какое-то сдерживающее начало — то это только культурный контекст… Французы не зря выбрали того, кого они только что выбрали. Они отказали в праве на власть человеку более низкой культуры… Пусть интуитивно, но люди предпочитают человека, у которого есть культурная биография внутри.

Ну и не зря люди власти у нас Явлинского отстранили от выборов. Потому что его лозунг «уважение к человеку» — разве это актуально для наших политиков? Мне кажется, они смеются. А Явлинский говорит основополагающие вещи: о чести, о достоинстве. Это простая, ясная, нелукавая мысль.

Все делают политику как лукавство. Лисы. Вот это преступное, мерзопакостное качество политики — лавирование. Почему-то любой человек, оказавшийся у власти, начинает вести себя абсолютно безнравственно. И нет понимания, что политика — не разведка, где нужно лавировать… Политик может говорить только конкретные, простые, ясные слова и говорить правду, какой бы она ни была. Будет «система» правды, будет совсем другая сквозная история. А когда через лукавство, когда через вторые-третьи фильтры все проходит, это все бесполезно. Политика вранья — это прошлое. Это яма. Это грех.

Люди в клетке

На людях власти — самая большая ответственность, а они не понимают. Вы попробуйте попасть на прием к какому-нибудь чиновнику в управе или где-нибудь в администрации. Никакой обратной связи народа с властью не существует во-о-бще, в принципе, изначально… Я говорил это Ельцину: «Создается жестокосердное государство»; я говорил это Путину: «Вы создаете жестокосердное государство»… Люди как в клетке, у них нет никакого выхода в условиях этой безответной системы. И у меня были случаи — меня не принимали районные власти. Когда я по просьбе людей пытался попасть к главе района, где остались еще эти жуткие коммунальные квартиры, где туалеты уже обваливаются сверху вниз… И этих людей не принимали в управе, и меня как их заступника не принимали… «А у нас нет записи на прием! Вы что, не понимаете, что это крупный руководитель? — говорили мне в приемной. — Ему не до вас!» «Он  крупный руководитель?! Да он просто мерзавец!» —  не сдержался я. «А! Вот когда вы это сказали, тем более он вас не примет», — был мне ответ.

Я уверен, что сама система себя не изменит. И Матвиенко я говорил, и другим: давайте пригласим людей из Германии и Голландии и в отделения милиции, и в местные администрации. Для передачи опыта. Ну, что вы! Что вы! Что вы! Как можно?!

Систематической работы нет, абсолютно никакой. Петр I приглашал европейцев, но он и сам учился у них, а нынешние ни у кого учиться не хотят. Надо серьезно заниматься грамотой управления. Еще раз — ну прочтите же великого Солженицына. Прочтите…

Юридический казус

Мне кажется, что общество предлагает сегодня власти «волейбол», а власть выходит на ринг и занимается с обществом «боксом». Общество предлагает диалог, а власть на этот диалог не идет… Нельзя же со своим народом совершать политические церемонии.

Я понимаю, что, наверное, президент и премьер не доверяют людям из оппозиции. Им кажется, что у этих людей нет репутации, нет опыта управления… Им не нравится Немцов, который был вице-премьером, и тот не нравится, и этот… И они не хотят никакого контакта с оппозицией вообще. Но ведь должно же быть хоть какое-то представление о том, что за этими лидерами из оппозиции люди, есть общество, есть Народ. Если такого представления у нашей власти нет вообще — это принципиальная ошибка нынешнего политического руководства. Принципиальная ошибка.

Более того! То, что им предлагают диалог, а они от него отказываются, мне кажется, это не только ошибка, но еще и юридический казус. Форма государственного преступления. Зачем я все это говорю… Кто я такой… Какой-то режиссер, который не может у себя на родине даже фильмы свои показывать… Но Россия — моя Родина. И русский язык — моя любовь, и Культура России — это то, без чего я не смог бы случиться.