«Наш твёрдый Воронцов, хвала!»

Светлейший князь Михаил Семёнович Воронцов – воин и государственный деятель, его жизнь, наверное, можно признать идеальным образцом служения России…

Ужасный день

На Бородинском поле 2-я сводно-гренадерская дивизия генерала Воронцова защищала Багратионовы флеши. Это грозное «двузубое» укрепление представляло собой в тот день, 26 августа 1812 года, погибельное место; четырёхтысячная дивизия Воронцова, отразив первые атаки французов, полегла полностью. В штыковом бою был тяжело ранен в ногу и сам генерал.

Через много лет он, человек скромный, рассказал: «Что касается личных воспоминаний о Бородинском сражении… длинный промежуток времени, отделяющий нас от этой эпохи, заставляет меня опасаться войти в подробности, которые могли перемешаться в моей памяти. Я был ранен в этом сражении, дивизия, которой я командовал, совершенно уничтожена, и я даже не представил вовсе донесения о принятом нами в нём участии. То немногое, что я могу засвидетельствовать в этом отношении, следующее…

В день главного сражения на меня была возложена оборона редутов первой линии на левом фланге, и мы должны были выдержать первую и жестокую атаку 5-6 французских дивизий, которые одновременно были брошены против этого пункта; более 200 орудий действовали против нас. Сопротивление не могло быть продолжительным, но оно кончилось, так сказать, с окончанием существования моей дивизии.

Находясь лично в центре и видя, что один из редутов на моем левом фланге потерян, я взял батальон 2-й гренадерской дивизии и повел его в штыки, чтобы вернуть редут обратно.

Там я был ранен, а этот батальон почти уничтожен. Было почти 8 часов утра, и мне выпала судьба быть первым в длинном списке генералов, выбывших из строя в этот ужасный день… Из 4-х тысяч человек приблизительно на вечерней перекличке оказалось менее 300, из 18-и штаб-офицеров оставалось только 3, из которых, кажется, только один не был хотя бы легко ранен…»

Подлечившись, граф Воронцов вернулся в войска, командовал отдельным летучим отрядом в армии адмирала П.В. Чичагова.

В 1815 году Воронцов был назначен командиром оккупационного корпуса, где, как утверждается, «оставил по себе самые лучшие воспоминания», возможно, не в последнюю очередь потому, что оплатил из личных средств долги своих подчинённых.

«Не посрамим земли русския»

Генерал-фельдмаршал, значительное лицо эпохи, не оставил развёрнутых мемуаров, но стал героем и прообразом героев многих произведений, в разных жанрах.

На историческом полотне баварского баталиста Петера фон Гесса «Бородинское сражение», выставленном в Эрмитаже, изображён критический момент: ранен в ногу князь Багратион, который, сидя на земле, отдаёт последние распоряжения; на белом коне генерал Пётр Коновницын; левее, на телеге, раненые генералы М.С. Воронцов и Д.П. Неверовский.

При эвакуации из Москвы по приказу Воронцова было снято с подвод имущество из его дворца, в том числе бесценная библиотека и картины (памятен подобный эпизод у Л. Толстого в «Войне и мире»). На этих подводах в его имение, в село Андреевское Владимирской губернии, были вывезены свыше 300 раненых всех чинов и званий.

Андреевское было превращено Воронцовым в госпиталь.

В великолепных стихах Василия Жуковского «Певец во стане русских воинов» (написаны в 1812 году) Воронцову посвящены две строфы:

Наш твёрдый Воронцов, хвала!

О други, сколь смутилась

Вся рать славян, когда стрела

В бесстрашного вонзилась;

Когда полмёртв, окровавлён,

С потухшими очами,

Он на щите был изнесён

За ратный строй друзьями.

«Стрела» здесь не только одический эвфемизм, но и прямой перевод слова «флешь».

В «Певце» на Бородинском поле мистически присутствуют великие полководцы прошлого – Дмитрий Донской, Пётр I, Суворов. Но первый среди великих предшественников – князь Святослав Игоревич:

О Святослав, бич древних лет,

Се твой полёт орлиный.

«Погибнем! мертвым срама нет!» —

Гремит перед дружиной.

«Погибнем! мертвым срама нет!» — автор поэмы комментирует в примечании: «Древние летописи сохранили нам краткую, но сильную речь великого князя Святослава Игоревича к его воинам на походе против греков. «Не посрамим земли русския, — сказал он, — ляжем зде костьми, мертвии бо срама не имут!» Воины, одушевленные словами и примером вождя, устремились на многочисленного неприятеля и одержали победу».

Башня Святослава

Граф Михаил Семенович Воронцов, начав служить в 1803 году на Кавказе, в дальнейшем непрестанно участвовал во всех войнах, предшествовавших Отечественной войне. На Балканах, в частности, командуя в 1810 году особым отрядом, он занял города Плевна, Ловеч и Сельви.

Выведя в 1818 году свой корпус из Франции в русские пределы, весной 1819-го Воронцов женился. В качестве приданого, помимо прочего, за Елизаветой Ксаверьевной Браницкой граф получил Мошенско-Городищенское имение (ныне Черкасская область Украины). Великолепной достопримечательностью новых владений оказались Мошенские горы – невысокие, до двухсот метров, но замечательно живописные.

Воронцову имение понравились, а недостатки – близость комариных топей и неудобство пути, как и неразвитое хозяйство – он взялся исправить. Были осушены тысячи десятин болот, проложены дороги, прорыт судоходный канал, заведён пароход, открыты школы, построены десятки мельниц, верфи и производственные мастерские, усовершенствовано сельское хозяйство. В Мошенских горах возник огромный ландшафтный парк – с дворцом в 80 комнат и гостевыми дворцами поменьше, организован зверинец; в окрестных сёлах выстроены новые церкви.

А на первом горном кряже Мошенских гор вознеслась в небо на 60 метров (!) пятигранная белая Башня Святослава. С её вершины можно было разглядеть (за 150 км) золотые кресты Киево-Печерской лавры, степь же за Днепром просматривалась до Полтавы.

…Все Воронцовы были библиофилы. Заметная часть семейной библиотеки (что хранится отдельным фондом в библиотеке Одесского университета) – труды по истории.

Михаил Семёнович, несомненно, обратил внимание, что в молодости ему довелось воевать в тех же местах, в которых воевал Святослав Игоревич (942–972) – князь новгородский, великий князь киевский – сын святой княгини Ольги, отец Владимира, крестителя Руси.

Князя Святослава с младых ногтей «тянуло к военным предприятиям в отдалённых землях», Н.М. Карамзин сравнил его полководческий дар с даром Македонского. Академик Борис Рыбаков высказался о его подвигах образно:

«Походы Святослава 965—968 годов представляют собой как бы единый сабельный удар, прочертивший на карте Европы широкий полукруг от Среднего Поволжья до Каспия и далее по Северному Кавказу и Причерноморью до балканских земель Византии».

Упразднив хазарский каганат, Святослав обратил свой взор (в интересах Византии) на Болгарию. Успех Святослава там был грандиозен: он покорил многие города и был близок к полной победе (мыслил даже и столицу туда перенести). Но столь яркий полководческий талант Византию волновал больше, чем болгарское соперничество. Возвращаясь из второго похода, Святослав погиб на днепровских порогах. Византийский историк Лев Диакон, осведомлённый о многом, благодаря близости к престолу, записал: «Когда наступила весна, отправился Святослав к порогам. И напал на него Куря, князь печенежский, и убили Святослава, и взяли голову его, и сделали чашу из черепа, оковав его, и пили из него».

Святославу Игоревичу было 30 лет, столько же, сколько Воронцову во время Бородинского сражения.

Впереди у Воронцова была большая, деятельная жизнь. Его натура жаждала цивилизации пространств.

Современники

Башня Святослава, памятник герою, была достопримечательностью. В названии башни для многих чудилась тайна, их занимал вопрос: почему башня названа Святославом?

В «Современнике» за 1853 год напечатан очерк польского писателя М. Грабовского «Парк князя М.С. Воронцова в Киевской губернии». Первое, что его поразило – гостеприимство. Грабовский пишет: «Для прибывших отворяют не только сад, но и дом. Весьма часто даже приглашают занять для помещения жилые покои его сиятельства: услуга драгоценная… Неизвестно, во имя которого именно из Святославов построена эта башня, – вероятно, во имя сына Ольги, героя болгарского…»

Тарас Шевченко, проплывая в 1857 году по Волге мимо Жигулёвских гор, припомнил вдруг Мошногорье, записал: «Не мог я дознаться, на каком народном предании основываясь, покойный князь Воронцов назвал в своих Мошнах гору обыкновенною Святославовою горою, с которой будто бы этот пьяный варяг-разбойник любовался на свою шайку, пенившую святой Днепр своими разбойничьими ладьями. Я думаю, это просто фантазия сиятельной башки и ничего больше. Сиятельному англоману просто пожелалось украсить свой великолепный парк башней вроде маяка, вот он и сочинил народное предание, приноровил его к местности, и аляповатую свою башню назвал башнею Святослава. А Михайло Грабовский (не в суд будет сказано) чуть-чуть было документально не доказал народного предания о Святославовой горе». Конечно, эти слова взяты словно б из лакейской. Поэт, похоже, пребывал в помрачённом состоянии: у Грабовского нет и слова о преданиях. Комментаторы «дневника» не без смущения замечают, что Шевченко в тот день ошибся, углядев будто бы у Волги высокий берег левый (на самом деле – правый). Ну, а высказывание о Воронцове, как и многое иное, наверное, следует нам отнести к «дёгтю», который, по словам Гоголя, был свойственен странному дару этого литератора.

Примечательно, как отличается суждение Пушкина о героях начальной истории Руси. В известном своём письме, отвечая Чаадаеву (как и многим, и в иные времена, как мы теперь понимаем), Пушкин пишет: «Что же касается нашей исторической ничтожности, то я решительно не могу с вами согласиться. Войны Олега и Святослава и даже удельные усобицы – разве это не та жизнь, полная кипучего брожения и пылкой и бесцельной деятельности, которой отличается юность всех народов?»

Образы Воронцова и Святослава изображены на памятнике «Тысячелетие России» в Великом Новгороде.

+++

Свыше ста лет, с 1840 года, белоснежная башня Святослава украшала Приднепровье. По вечерам в многоцветном фонаре вспыхивал огонь. На «Святослава» указывали все, проезжавшие и проплывавшие от Киева в сторону Черкасс или в обратную сторону, на север.

«Святослав!» - говорили люди. И эхо минувших веков русской истории звучало над Днепром.

Дворец в парке, вместе с огромной библиотекой и картинной галереей местных мастеров, был разграблен в 1919-м и сожжён.

Башню Святослава взорвали немцы в 1943 году как опасный ориентир и как наблюдательный пункт партизан.

И этот Святослав погиб как воин.