Явление народу Игоря-танкостроителя

После праздника приходит похмелье - многим россиянам знакома эта идея. Именно это почувствовала на себе Москва, в которой последние пять месяцев проходили массовые антиПутинские демонстрации и марши, а оппозиция устраивала лагеря в стиле движения Occupy. Это был самый крупный всплеск общественного недовольства с тех пор, как обрушился Советский Союз. Однако полицейские дубинки и аресты сотен активистов установили в столице жуткое спокойствие. Вместе с ним пришло понимание: Русской весны не было. Владимир Путин вернулся в Кремль и не намерен оттуда уходить.

Путин не собирается уступать оппозиции ни одного нанометра. На прошлой неделе он дал это понять еще яснее, первым делом назначив на правительственную должность 42-летнего работника уральского танкостроительного завода – просто потому, что тот недавно предложил приехать с друзьями в Москву и избить этих докучливых либералов. «Если полиция не может справиться, то мы с мужиками готовы сами выйти и отстоять свою стабильность», - заявил в декабре Игорь Холманских сияющему Владимиру Путину в телеэфире. Танкостроитель Игорь после этого сразу же превратился в кремлевскую версию Водопроводчика Джо – символ прямого, консервативного простого человека, презрение которого к либералам предположительно отражает позицию молчаливого морального большинства. Теперь Холманских стал представителем Путина на Урале, одним из восьми российских сверхгубернаторов, отвечающим за территорию по площади равную Испании, Франции и Германии вместе взятым.

А что с протестами в Москве и в еще более чем 100 городах по всей России? В застольных разговорах Путинское окружение отзывается о них пренебрежительно. Недавно на частном ужине один из давних приближенных Путина назвал оппозицию «воскресными повстанцами». «Они идут на марш против кровавого режима Путина, а потом отправляются в дорогой ресторан поздравлять друг друга», - добавил он. Безусловно, первые крупные протесты напугали бывшего тогда президентом Дмитрия Медведева и заставили его объявить о поспешных реформах. Однако ближе к концу зимы Кремль понял, что его враги – образованные горожане - не слишком много значат на выборах.

И главное – кремлевские аппаратчики осознали, что их готовность цепляться за власть выше, чем готовность «воскресных повстанцев» с ними бороться.

С этим и связана Путинская классовая война. Этой зимой Кремль, благодаря своим махинациям на выборах, своей лжи и своей жестокости, окончательно потерял городские средние классы. Но Путина это не волнует. Он твердо сделал ставку на рабочий класс – истинную опору России. Это, конечно, понятное решение, так как самого Путина от деревни отделяет только одно поколение. Он всегда относился к либералам с их западным видом и привычкой к интернету с социально и профессионально обусловленным подозрением. Но сейчас, после зимы московских смут, линия фронта, наконец, четко определилась и теперь проходит по границе между классами.

В России так уже было. История показывает, что Россией можно править без поддержки городских элит. Но долговечности режиму такое положение дел не обещает. Путин может позволить себе роскошь использовать огромные нефтегазовые доходы, чтобы подкупать целые слои населения и затыкать трещины в реальной экономике. Однако даже это работает не так хорошо, как, по-видимому, кажется Путину. Новый опрос московского «Левада-Центра», предложившего респондентам оценить предполагаемые качества президента Путина, показывает, что доверие к нему серьезно упало во всех социальных группах. Сейчас лишь 39 % россиян считают Путина «деловым». В 2008 году так думали 62 % опрошенных.

7 мая, в день своей инаугурации, Путин проехал по полностью очищенным от людей улицам молчащей Москвы. Толпы полицейских грубо прогнали граждан из запретной зоны, простиравшейся на сотни метров от маршрута, по которому ехал вновь избранный президент. Путин может воображать, что его любит «настоящий» российский народ, но последний акт его правления начался без всяких аплодисментов.

Оуэн Мэттьюс возглавляет бюро Newsweek и The Daily Beast в Москве и Стамбуле. Его работы входили в шорт-листы Премии Оруэлла за политическую журналистику, Премии Guardian за первую книгу и французской Премии Медичи.