Россия сама выбрала свою судьбу

                                               КРЕ

                        Или Россия сама выбрала свою судьбу

(отрывок из недописанного романа Авдея Карагина, случайно попавший в мои руки)

…       

Он сидел на замызганном белом стуле в углу тесной кухни, но казалось, что он нервно ходит из угла в угол. Стол являл собою классический натюрморт – почти пустая бутылка водки, круглый фаянсовый чайник с остывшим чаем да полурастерзанная буханка бородинского хлеба.

– Русский народ, ха! – говорил он, судорожно перебирая пальцами правой руки, словно схватить то ли нож, то ли кусок хлеба. – Хотел бы я посмотреть на это явление, глаза в глаза.

– Пожалуйста, – мягко ответил его гость, – выйдь на площадь, чей стон раздаётся над широкою русской….

– Москвой? Смешно! – сказал он чуть ли не злобно.

– Питер, Иваново, Тула, Рязань… Неважно. Когда-то центры русского пролетариата. Сейчас – уж и не знаю, центры чего.

– Если на площади опросить народ, отчего зима сменяет лето, думаешь, кто-нибудь ответит?

– Тут ты прав. Едва ли.

– То-то же. А знаешь ли ты, что «Золотой телёнок» – это злобный русофобский роман?

– Да ну! Как это?

– А вот так. Четыре главных героя. Козлевич поляк. Бендер и Паниковский известно кто. Русский народ представлен Шурой Балагановым. Так?

– Допустим.

– Заметь, многомиллионный русский народ. Присмотримся к етому Шуре. Из мировых очагов культуры, кроме Москвы, он знал Киев, Мелитополь и Жмеринку. И вообще, он был убеждён, что Земля плоская.

– Ну да. И что?

– Думаешь, современные Шуры лучше? Умнее? Краем уха они слышали, что Вселенная расширяется. А толку?

– Предлагаю сочинения Ильфа и Петрова запретить. Как гнусный пасквиль на наш славный трудолюбивый народ.

– Вот именно. Если мы спросим площадь по поводу плоской Земли… Ох, не уверен. Я в смысле демократии. Кто кому служит, кто кого возит… Ну разве можно такому Шуре доверить выбор главной власти? Кого он выберет?

– Ну да. Демократию они путают с охлократией.

– Толпа? Именно. Кого выберет толпа? Умницу, разбирающегося в экономике и человеческих качествах? Кукиш вам! Выберет унтера Пришибеева. Он ей ближе по духу. Во всяком случае, она его понимает.   Держать, не пущать, разогнать… Сама такая.

– Ну, пожалуй.

– Или взбесившегося подполковника.

– Тише ты, – собеседник вздрогнул и огляделся.

– Тише? Чего ради?

– Думаешь, стены за сто лет изменились? С виду, может, и изменились, но уши прежние. Вполне чувствительные.

– Надоело! – Он схватил бутылку и погрозил ею в окно. Потом дрожащей рукой разлил остатки по рюмкам. – Давай! Вздрогнем.

– Хватит уже.

– Может и хватит, – миролюбиво согласился хозяин и демонстративно отодвинул свою рюмку. – Ты знаешь, кого назначили министром культуры?

– Слыхал.

– Слы-ыхалллл! – Язвительно повторил хозяин. – Культура, точнее, совсем немного культуры – это всё, что осталось у многострадальной России. И вот сейчас в эти скромные заводи они хотят влить яду.

Мерзкой, тупой отравы.

– Отравы? Ты это серьёзно?

– Куда как. Они историю хотят подправить. В правильном, так сказать, направлении. В смысле, мы – самые лучшие, и всегда такими были, а иного бормотать не сметь!

– Да глупости это. Не получится. На каждый роток не накинешь платок.

– Но пытаться будут.

– И у них хватит на это ума?

– Ума-то, может, и нет. Откуда он у них? Зато хитрости, лжи, тупой пропаганды, квасного патриотизма... От дозы, на которую способен новый министр, и лошадь сдохнет.

– Не соглашусь. Чтоб от какого-то временщика – да культура наша гигнулась? Сдюжит. И не такое бывало.

– Да, бывало страшное. Но такого мерзкого, мелкотравчато-подленького за всю нашу тысячелетнюю историю не встречалось. Господи, и за что это нам?

– Как будто не знаешь? Что, мы не виноваты?

– Ещё как! Уже тем, что сами – часть этой толпы? Чем мы лучше её? Что когда на кухне водку пьём, разговоры разговариваем? Скажи, так? Или не так? – глаза хозяина наполнились водой.

Гость деликатно промолчал.

– Толпа, мать её… Она хороша, когда надо очередного Аттилу прогнать, выдавить отсюда. Нам и своего Аттилы хватает. Разве нет? Но вот на тонкости, на свет – на это охлос не способен. Для этого нужны отдельные редкие люди. В России их всегда было немного. Зато какие! Я их люблю. Почти всех. Некоторых в особенности. Скажем, Чаадаев. Или Соловьёв, который Владимир Сергеевич. Короленко был – ух! Андреев, опять же, Даниил… Когда сошлись ум, сердце и честность.

– Мысль ваша, сударь, понятна. Чувства тоже.

– Вот, смотри, – оживился хозяин. – Вот, допустим, жив Антон Палыч Чехов. И мы его выбираем в президенты. И что толпа?

– И что?

– Да заплюёт, заклюёт, со свету сживёт. Умных и человечных она терпеть не может. Они – как укор её тёмной, не просветлённой совести. Никакой Гавел здесь не нужен. Даже и невозможен. Да он бы и сам это быстро понял. Помнишь, как Гейне писал: «Нам конституцию зачем? Нам палку, палку нужно». Всё про нас знал, подлец. Так что диктаторы и тираны здесь, на этой земле, всегда были правы. Режут, кровь пускают. Презирают. А толпа их и после смерти славит.

– Значит, потерпим пока диктаторов. Они вроде как нужны. Сколько ждать, когда нужда в них отпадёт?

– Лет сто, брат. Меньше едва ли.

– Ну, ты оптимист.

– Самому противно. А на что рассчитывать?

– Хорошо. Но вот смотри, эти славные люди, тобой перечисленные, тоже жили при царях и при тиранах. И ведь ничего, состоялись. Кто нам мешает? Чего мы всё ноем?

– Предлагаешь всё бросить и писать, как Чаадаев?

– Если б только мы умели.

– Если бы.

– Скажи, а на площадь лично ты выйти способен?

– Я? Нет.

– Почему это?

– Обрюзг, обмяк. Ноги болят. Куда уж мне?

– Вот так многие – о свободе рассуждать пожалуйста, а выйти и что-то сделать – хрен-с. Стало быть, ты такой же мешок с дерьмом, как и остальная шобла.

– Оттого и мерзко на душе.

– Слушай, – внезапно поскучнел гость. – Всё это довольно тривиально.

– Что именно?

– Да всё, что мы с тобой тут несём.

– Ну да. Согласен. Предложи что-нибудь менее банальное.

– Тут я не спец.

– Н-да. Я тоже не очень. Увы.

– Давай лучше споём? Для поднятия духа.

– Что?

– Дубинушку. Катюшу. Или Естердей. Не, лучше Саммер Тайм.

– Ха! Гершвина. Мелодия сказочная. Нет, не хочется. Петь я тоже отвык.

– Ну, тогда давай допьём эту гадость.

– Это можно…