Колхозное детство и юность Ивана Москаля

Родился я в (тогда еще "на") Украине, но на русской печи - здесь "на" не путать с "в" ни в коем разе. Январь был снежный, лошади не шли и трактор не заводился, а роддом в райцентре - маме на печке было как-то уютней, к тому же бабушка сказала "тю, делов", тем более, что старшего брата моего мама родила на телеге где-то между Барнаулом и Бийском, называлось место Эвакуация, правда, не в январе, а в феврале, но это детали.

 На этой печке мы с бабушкой и проводили дни моего детства, а также вечера и ночи. Утром,точнее, между утром и ночью, нас будил стук бригадира в окошко: ==Анька!( это маме) - сегодня на ферму( или на парники, или на навоз - но всегда обязательно и до темна). Я пытался посмотреть, что это за злой такой человек-бригадир, но бабушка меня пугала: ==Сиди, и тихо, а то москали заберут! Я и сидел, особенно зимой,слушал сказки и были. Скучновато, но у нас был Букварь, а вечерами брат учил уроки на лежанке - это вроде как та же печка, только в разных уровнях. Сидел он на лавке, книги-тетради ложил на лежанку, а я смотрел сверху. Буквы я выучил раньше, кроме " Ї ",которая почему-то "не давалась", так что вскоре я очень лихо читал все о Ленине, о Сталине, о партии и происках империализма. Вот писать не получалось, потому как воспринимал я науку зеркально - снизу вверх и справа налево. Прошло много лет, но рецидив печного образования не исчез, а заматерел и трансформировался в способность читать между строк и в неспособность писать ругательства - вместо ругательства у меня получается индейский клич - можете проверить. 

В общем, пробел в образовании был явный. Была весна поздняя или ранняя осень, не помню, но было тепло и была грязь. Повесил я сумку брата через голое плечо ( каким плечу быть, когда и сам я был совершенно голый) и поволок ее вместе с книжками в школу. Где был брат - драл сорочьи яйца или учился в первую смену, или просто гулял - здесь неважно. Помню, что со школы меня выперли прямо с порога, помню, что девки хихикали, но не били.

Идя домой в расстроенных чувствах угодил в канаву с по уши грязью - одна сумка сверху плавала. Вытащил ( в селе говорили "спас") меня тот же бригадир, после чего я стал звать его "хорошим начальником". Отмыли меня нормально, пошили штаны, хоть и на "помочах", но по моей просьбе "с дном" - так я называл карман, и со школы меня больше не выгоняли -чтобы не утонул.

Хотел разоружиться перед сообществом, - рассказать о своем детстве побольше, оказывается, в формат статьи не втиснешь. Если не съедят критики доморощенные, еще напишу - в виде новелл и очерков, то есть кратко и непонятно.


О бабушке.

Начинать вас знакомить с моими родственниками надо бы с мамы, но чтобы повествование обрело реалистичность, обозначились декорации и фон, расскажу о бабушке по отцовской линии, Марфе Ивановне.

В день, когда мы с ней познакомились, я был от нее моложе лет на шестьдесят с хвостиком. Точнее сказать не могу, и не в кокетстве дело - просто не было документов у человека, возраст определяла она аналитическим путем, подтверждая его ссылками на различные события. Иногда эти события касались мелких происшествий, вроде "вышла я замуж в двадцать лет", или являлись историческими - " когда Махно проезжал на тачанке через село мне было тридцать три года". Таким же образом определялся возраст яблони, посаженой моим дедом в год ухода на войну, какую не уточнялось, так как назад дед пришел "как раз перед немцами", и посадкой самого деда "на принудиловку" за нежелание вступать в колхоз. Дед уже не вернулся, умер от дизентерии на строительстве Соледара под Бахмутом, как я позже понял, а немцы пришли снова, но ненадолго - где-то на полгода, и не пришли - что им делать в этой яме - заглянули, назначили старосту и было их только слышно по пушкам - сначала на схид сонця, потом по бокам и некоторое время на захид сонця. Получалось, что в целом умная женщина ( это о моей матери), сделала огромную глупость - под бомбами, беременная, с раненым своим первым мужем поперлась на Алтай, где никто ее не ждал, хорошо хоть рыбу в Бие-речке ловить не запрещали и молоком помогали.

 В общем, оккупацию Марфа Ивановна пережила в одиночестве.

Убрала, сколько смогла, урожай с полей колхоза и с огорода, завела пару поросят, накосила корове сена, а так как налог в том году почему-то не стребовали, то до конца января примерно - примерно потому, что радио не было, жила она в материальном плане вполне сносно, но вы же понимаете - война, долго так не могло продолжаться, чтобы она кого не зацепила. Дюжина итальянцев, после того, как оттаяли и перепели все свои красивые песни, уходить никуда не собирались, хотя пушки стреляли уже на западе. Пусть бы и еще жили, но начали присматриваться к поросенку, хоть картошки было еще много. В общем, под покровом ночи тайными тропами пробралась бабушка в соседнее село, привела оттуда лейтенанта, который оккупантов пленил и увел, а за ружьями обещал прислать, но не прислал никого и обещанной медали тоже не дали. Ружья весной были потоплены, место забыто, патроны мы с братом нашли уже при Хрущеве, но это уже о другом.

Вот такая боевая женщина и занималась моим воспитанием, а также кормлением и отмыванием. А кому было заниматься этим важным делом - родители на работе, зарабатывали "выхододни" и "трудодни", причем важно было заработать первых двести сорок за год - тогда можно было на работу не ходить, а заниматься огородом, сеном, дровами-кизяками побольше, а трудодни котировались гораздо ниже, так, для разговора на собрании.

Бабушка интересовалась и нашими успехами в школе - читать-писать она не умела, но красный учительский карандаш понимала. А еще она всегда работала - садила, полола, пекла-варила, рассказывала сказки и всякие триллеры, прятала спички от детей и мастерила рогатки для внука. Разноплановая и неоднозначная натура, если в целом. Если придется еще что написать о своем детстве, то о бабушке вы еще услышите много, и исключительно хорошее.

 Маленьким меня не ставили в угол. Вы не поверите, но в нашем домике-столбянке было только два угла и оба были заняты серъезнымы личностями - в левом темнел строгим ликом Бог, хотя теперь я понимаю, что это был один из его приближенных, но я не о теперь говорю. В правом - сам Сталин - красивый, солидный, с усами и трубкой. Посредине "тарелка", радио такое. Бог не сводил с меня глаз и всегда держал наготове два перста, как бы намереваясь дернуть за ухо или щелкнуть по носу. Сталин смотрел на пшеничные поля, огурцы-помидоры, на трактора, комбайны и заводские трубы и был я ему до лампочки, на которую он тоже смотрел. Весь этот пейзаж с натюрмортом назывался отцовой почетной грамотой - было на что посмотреть и было о чем подумать.

Богу можно было помолиться вместе с бабушкой, попросить что-нибудь. Например, чтобы выиграла облигация, из тех, которые давали вместо десяти процентов от заработанных денег на трудодень, которых, денег, и не платили. Ну, как бы платили надеждой на скорое тиражное будущее, а остальные девяносто процентов оставляли на будущее светлое. В общем, не ломайте пока голову, все равно ничего в этих финансовых механизмах вы не поймете - в другой раз объясню монетарную политику государства в отношении верных соратников пролетариата - колхозников.

Неделю или две, до самого тиража, по утрам с бабушкой стоя на коленях просили мы у Бога - бабушка хлеба насущного на текущий световой день, а я ( по бабушкиному совету) "чтобы облигация выиграла".

Бог не подвел - облигация выиграла пятьсот рублей. Тогда не было курса доллара, так что сколько это, можно определить по эквиваленту, равному трехколесному велосипеду - мне, заслужил, - охотничьему ружью с патронами и патронташем( после того, как старший брат случайно из него выстрелил в окно соседям -променяли на велосипед настоящий, взрослый, - понятно, что старшему брату - он же стрелял), и часы "Молния" - они, кстати, и сейчас у меня, но тогда были у отца, а мне разрешали их слушать привязанными на цепочку. Был ли откат какой Богу - не помню.

Не получается кратко изложить историю детства - вот сфоткаю ту самую "Молнию" и продолжу. Велосипед не сохранился, хотя крепости был сталинской, просто неистребимый. Цвет был, понятно, красный. Можно было перевозить и пассажиров - одного стоя сзади, второго на раме.Ладно - все потом. И о том, как из велосипеда получился пулемет Максим, тоже.