Ефим Копелян:«Боже мой, сколько у него было поклонниц!»

- Людмила Иосифовна, вы были счастливы с Ефимом Захаровичем?

-Да, конечно, я очень его любила.

- И он вас, надеюсь, тоже?

- Да, скрытно, но любил (смеется). Никогда особенно не выражал своих чувств, не любил показухи – ни в чем, даже в семейных отношениях.  Он был сдержанным человеком, но и очень веселым – у него это удивительно сочеталось, и еще он умел очень трезво оценивать происходящее.

Ефим меня научил очень многому, но без меня даже галстук не мог выбрать. Он любил хорошо одеваться и всегда спрашивал: «Ну, как ты считаешь?» Я была консультантом, когда нужно было галстучек подобрать, рубашечку – тут он ко мне обращался. Любил покрутиться у зеркала, усами покрутить. А мне это удовольствие  доставляло. По дому ничего не умел делать. Иногда я ему скажу: «Фима надо гвоздь вбить в стену». Он: «Давай гвоздь». Даю. «Неси молоток». Несу. «Ну, а теперь бей». И я била, а он стоял рядом, смотрел.

- Вы помните вашу первую встречу?

- Конечно,  помню. Мы познакомились в театре. Он уже работал актером, а я пришла в студию БДТ учиться и сразу же работать во вспомогательном составе. Так мы с ним и познакомились. Он был таким залихватским усатеньким мужчиной (смеется), что сразу очень понравился. Ну, мы приглядывались-приглядывались друг к другу, то он при встрече покрутит ус, то я – локон. Но поженились мы все-таки не сразу, прошло года два такой приглядки.

- Вы так долго  не решались  - выходить за него замуж или нет?

- Нет, я не размышляла. Пожалуй, он размышлял. Потому что у него уже было больше опыта в этих делах, он все-таки почти на десять лет меня старше. И, вероятно, он сомневался, стоит ли эту девчонку брать себе в жены или не стоит ( смеется). Ну а потом, он ведь человеком был очень застенчивым.

- Серьезно? Это при такой-то брутальной внешности супермена?

- Никакой он не супермен, никогда им не был. И ловеласного ухаживания у него не наблюдалось. Посмотрит так, с прищуром, а  потом вдруг скажет: «Ну, пойдем в кино». Я-то таяла, конечно, а он был, признаться, очень сдержанным.

- А как же трепетные прикосновения, первые робкие поцелуи…

- Это все было. Во время финской войны мы с ним вечерами гуляли по Михайловскому саду. Там есть такой чудесный павильончик России – это было наше любимое место. Там мы сидели с ним и, естественно, целовались. А как вы думаете? (Смеется) Конечно! А потом он сказал, что не очень-то хочет жениться, что не создан для блаженства. За это моя мама прозвала его Онегиным.

- Это было обычное мужское кокетство?

- Нет, наверное, не кокетство. В то время была женщина, с которой он жил. Они не зарегистрировали свои отношения, но все же какой-то опыт семейной жизни у него  уже имелся. Это была, кстати, очаровательная женщина, потом мы с ней очень подружились. И она сказал мне: «Выходи за него, он очень хороший человек». К тому времени, и он решил – другого слова я не могу подобрать – жениться на мне.

Он сделал мне предложение, но как! «У тебя есть паспорт?», - спросил он. Я сказала, что есть, но дома. «Дуй домой за паспортом, и в три часа я буду ждать тебя у загса на Фонтанке. Там нас зарегистрируют». Вот так я вышла замуж. Поженились мы в сорок первом году, в мае, перед самой войной. Прожили вместе тридцать четыре года…Замуж я больше не вышла…

Считаю, что правильно сделала. Театр заполнил  всю мою жизнь. Если бы не было театра, не знаю, что бы я делала после смерти Ефима Захаровича. Но Георгий Александрович ( Товстоногов – И.Л.) меня очень поддержал тогда. На десятый день после смерти Фимы он заставил меня играть спектакль. Причем, как мне потом рассказывали, его останавливали, а он говорил: « Иначе потеряю актрису, ей  надо сразу окунуться в работу». Причем я играла «Хануму» -  самый веселый спектакль. Когда мне сказали, что надо играть, я сразу согласилась. Женщина, которая меня одевала, стояла в кулисах с нашатырным спиртом. Я попросила всех своих товарищей: вы только не жалейте меня, я не должна видеть жалось в ваших глазах. Я все дала – и танцевала, и пела, но на своих коллег не могла смотреть. Ну а потом, конечно, все это прошло, горе осталось при мне, но играла я уже как обычно.

-  Актеры вашего поколения и за стенами театра умели веселиться, устраивать праздники, радоваться жизни, не так ли?

- Безусловно. Жизнь наша актерская -  в основном ночная. Нам, актерам БДТ, дали все квартиры в одном доме. Нашими соседями были Стржельчик, Лавров, Зина Шарко с Сережей Юрским – видите, какая у нас была компания. Постучим через мусоропровод Стржельчикам, и они тут же  приходят. Часто собирались, и было очень весело.. Пели, устраивали маскарады. Владик лучше всех пел, но и Фима тоже был музыкален.

 Фима не любил праздновать дни своего рождения. А после его смерти, в его день рождения 12 апреля, мы обязательно приезжаем к нему на могилу. И если там лежали цветы, я знала, что здесь уже был Вадик Стржельчик. Однажды он, слегка ерничая, обронил: « Ну, скоро и мне тут где-нибудь поблизости место найдется». Так и вышло. Теперь они снова рядом.

- Загадка популярности Ефима Копеляна кроется в его огромном мужском обаянии…

-  Да, причем с годами он все больше и больше хорошел. Это все замечали, но я–то в первую очередь. Он мужал, становился все красивее и красивее. Боже  мой, сколько у него было поклонниц, если бы вы знали! Да что говорить…

- Вы, наверное,   часто устраивали ему сцены ревности?

- Иногда я, конечно, спрашивала: в чем дело? Он обычно отвечал: « Да, брось ты, пожалуйста, я  слишком ленивый!» Отшучивался, как мог. А потом, он знал, что я сама очень любила пококетничать, и грозил: «Ой, смотри…». В общем, если  даже мы с ним ссорились, то кто-нибудь из нас обязательно все сводил к шутке, мы смеялись, и на этом все кончалось. Юмор спасал нас все тридцать четыре года.

Мы пробыли всю войну, всю блокаду в  Ленинграде. Я была артисткой Театра Балтфлота, он пошел добровольцем в ополчение.

Иногда мы встречались: то я приходила к нему пешком в Дом Красной Армии, где был их штаб, то он приходил ко мне. Несмотря на то, что шла война, кругом рвались снаряды и мы ели одну пшенную кашу, все равно мы были молоды, жили творческой жизнью и были счастливы.

- Многие актеры покидали БДТ, уезжали в Москву – Смоктуновский, Борисов, Юрский, Доронина… У вас не возникало такое желание?

- Нет, никогда. Мы были очень преданы и этому театру, и, конечно, Георгию Александровичу. Ефим Захарович его обожал. Они очень дружили, могли подолгу разговаривать друг с другом. И когда Ефима Захаровича не стало, Товстоногов сказал крылатую фразу: « Из театра ушла совесть». А потом он все-таки был замечательным артистом. И воспитателем, хотя молодых актеров воспитывал по-своему. Был такой случай, когда актер два раза пришел пьяным на спектакль. Фимочка это заметил. Один раз усы покрутил, на второй раз он его вызвал к себе в уборную и дал по морде. И спросил: «Ты понял?» Тот говорит: «Понял» Все на этом кончилось. Такое вот воспитание было.

- Копелян пользовался  безусловным авторитетом у коллег?

- Да, он был авторитетом, но авторитетом молчаливым, как ни странно. Он мало говорил, только смотрел. Если кто-нибудь что-нибудь не так говорил или делал, он только посмотрит, усы подкрутит, и человек понимал, что он делает какую-то глупость.

- И с вами  он « разговаривал»  таким даже образом?

- Да, случалось. Бывало, я вдруг зайдусь вся от восторга: «Ах, ах! Как это прекрасно!». Он сразу крутил усы: «Ну, давай, давай, набирай высоту». Это у него было любимое выражение. В общем, он был очень хорошим человеком и этим все сказано.  А еще Фима очень любил собак. Я ему как-то подарила на день рождения собаку, так он сначала чуть с ума не сошел: «Что ты? Как же можно, мы же часто уезжаем?» А потом так ее обожал, что просто работать не мог, если с ней что-то случалось. Это был фокстерьер по кличке Пеле. Когда он убегал от нас, мы как сумасшедшие, кричали на всю улицу: «Пеле! Пеле!». И на нас все прохожие озирались: что они, мол, обалдели, футболиста зовут!

- Ефим Захарович любил застолья?

- Очень. Мы с Ефимом Захаровичем купили дачу - довольно большой старый финский дом, и он всегда был полон друзей. Фима любил играть в карты, в преферанс. У них была своя компания – юрист, милиционер, профессор, актер. Они собирались, и он мне говорил: « Значит, так, покупаешь пол-литра и капусту, а потом уходи, куда хочешь». Они очень весело играли.

- А кто из вас был популярнее?

- Ефим Захарович, конечно. Ну что вы! Я ведь театральная актриса, популярным актера делает кино. После выхода  «Неуловимых мстителей» мальчишки не давали Фиме прохода. Везде узнавали: «Бурнаш идет!» Снежками в него кидались.

- А как он реагировал на такие проявления зрительской любви?

- Да хорошо, он вообще с юмором был человек. Без чувства юмора трудно жить на  белом свете, я жалею людей, у  которых его нет, потому  что его отсутствие сокращает  жизнь. Юмор и в семейной жизни спасает. Мы, конечно, ссорились, он мог день-два не разговаривать со мной. А я ссор не выношу, и всегда первая шла на примирение, иногда на извинения.

- И как он принимал ваши извинения?

- С довольствием. Он этого просто ждал. ( Смеется).  Конечно, в жизни не бывает все гладенько. А тем более тридцать четыре года прожить, да еще с артистом, да еще со знаменитым. Но вот единственное, чего у нас никогда не было, так это ревности к успеху друг друга, которая некоторых просто убивает. У меня свой успех, у него – свой,  а компания - общая. Нет, у нас семья была  интересная, хорошая и самое главное, что мы всегда были окружены друзьями.  Мы ничего не накопили в жизни, кроме друзей. Дачу купили только незадолго до его смерти, машина была – вот и все наше богатство.

- Ефим Захарович хорошо водил машину?

- Да. И я тоже водила. Сначала он мне долго не доверял руль, но потом все-таки доверил. Я пять лет водила машину, а после его смерти не смогла, стала очень волноваться и вскоре продала ее. А он любил машину, но ничего не понимал в ее устройстве. Как Товстоногов говорил: « Я вообще не понимаю, почему она едет». Фима немножко понимал, почему она едет, но тоже особенно не возился с ней – друзья помогали.

 - А в каких отношениях он был с тещей?

- Мама его очень любила, никогда с ним не ссорилась. Она мне выговаривала, если чем-то была недовольна, например, если он выпьет или еще что-то, но ему - никогда.

- Он сильно выпивал?

- Мог выпить, но никогда – в театре. И никогда – на сцене. В компании мог выпить, и хорошо выпить, но вы знаете, я как-то никогда не видела  его сильно пьяным. Конечно, кино в этом способствовало, там много друзей, новых встреч. Вы знаете, он ведь не болел никогда, был очень здоровым человеком. Потом, вдруг заболел, жаловался на желудок. Мы ночью как-то разговаривали, и он сказал: « Я жить не буду, если у меня рак». Я говорю: «Ну, подожди, что сейчас будем про это думать, сделаем еще анализы». Через некоторое время, перед самой премьерой спектакля « Три мешка сорной пшеницы» он почувствовал себя плохо. Все думали, что это желудок, врач посмотрел и определил, что у него инфаркт. Он два месяца пролежал в больнице, пошел на поправку… В тот день он меня проводил до автобуса. Это было в три часа, а в шесть он умер.

- У вас не было предчувствия, что это ваша последняя встреча?

- Нет, я ему даже сказала: « Слушай, поехали домой, хватит тебе здесь лежать». В больнице довольно холодно было, не очень уютно. Тогда этих барских палат не было. Я принесла ему теплые ботинки, белье поменяла. Он говорит: «До конца лечения немножко осталось, я  доживу здесь, сейчас пообедаю, отдохну». Я уехала, а у него случился второй инфаркт, и он сразу умер. Это было перед Восьмым марта, врачи ушли домой, он оказался почти без присмотра.  Мне потом многие советовали подать на них в суд. Какой в этом смысл? Зачем? Человека нет, что я буду разбираться, доставлять еще кому-то неприятности?

- Он ведь был еще нестарым человеком?

 Шестьдесят два года. Это случилось так неожиданно. Никаких потрясений, никакого стресса – ничего такого не было. Наверное, сказались нагрузки, эти бесконечные поезда – сегодня в Ленинграде, завтра в Москве. Но так все актеры живут, а иначе им есть было бы нечего. И потом,  как  можно отказаться от ролей? Для настоящего актера это очень сложно. Поэтому, когда его звали, он шел, ехал, играл…  

- Людмила Иосифовна, какая черты характера Копеляна вам кажется самой  главной?

- Самое главное, по-моему, то, что был очень честным человеком. Я не хочу сказать, что другие врали, нет. Но он был удивительно честен и никогда никого не подводил – это имеет большое значение. Потом в нем было столько юмора, столько веселья – это трудно забыть.

- А на вид-то он был такой мрачноватый…

- В том-то и дело. Вы знаете, когда в театр приходили новые сотрудники – гримеры или костюмеры, то они его поначалу боялись. Ну, как же, усы, этот мрачный взгляд! Но веселее и добрее человека я не встречала. И когда люди узнавали его лучше, то это всех безумно к нему притягивало.