Ольга Бакушинская: Дневной концлагерь

Я уже давно поняла, что не умею писать и говорить о своих христианских убеждениях и чувствах. То есть я очень даже активно, подробно и охотно обсуждаю вопросы веры со своими друзьми-католиками. Иногда с православными, если знаю, что не нарвусь на лекцию о "латинской ереси". Но в иной аудитории я крайне скупо готова затрагивать тему. Нет, я ничего не скрываю, но опасаюсь. В первую очередь того, что невоцерковленные люди по незнанию произнесут нечто, что для воцерковленных людей является оскорблением Господа.

И я вынуждена буду на это реагировать и страшно переживать, а переживания такого рода очень болезненны.

К чему это предисловие? К тому, что сегодня у части христианского мира - Страстная Пятница. И я не могу не думать об этом, и хотела бы об этом поговорить, но... По вышеперечисленным причинам не буду. Я просто поговорю. Расскажу вам очередную свою ретро-историю.

Недавно отец мальчика моей Маши, немногим старше меня товарищ, ностальгировал по поводу прекрасной жизни при советской власти. Как все жили скромненько, но одинаково, работали в "почтовых ящиках" и катались летом на байдарках. Я его чуть не удушила, потому что вспомнила всю эту "сладость", с которой прекрасно знакома.

Летом 1982 года я была крайне озабочена тем, чтобы не поступить в институт. Я хотела поступать на театроведческий факультет, но на семейном совете было строго решено, что на театроведческий я все равно не поступлю, потому что "там конкурс блата", поэтому стану экономистом, что надежно и не требует особенных талантов.

Поэтому сначала мои документы понесли на экономфак Московского Университета. Там я отмучилась довольно легко - написав письменную математику на твердую двойку.

Тогда меня отправили в Институт Управления имени Серго Орджоникидзе. На факультет, где конкурс был поменьше - управления производством в машиностроительной промышленности. Я пыталась всячески и там получить "банан", но не смогла. Что бы я не вытворяла, мне ставили "тройку". Более того, я недобрала всего балл для поступления, потому что ухитрилась единственной из всего потока написать сочинение на "отлично". Произошло от неумения писать сочинение на какую-то другую оценку.

Таким образом, к моему ужасу, мне с лихвой хватило баллов для поступления на вечернее отделение. Я попыталась "упереть копыта" - да куда там!!! В августе я оказалась закованной в кандалы студенческого билета.

Однако встал вопрос работы. Если нормальные родители устраивали свое учащееся дитя где полегче, рабочий день поменьше, а то и вовсе фиктивную справку доставали, моя мать подошла к делу со всей серьезностью. И отправила меня в секретное КБ, которое проектировало ракеты. Должность моя называлась "чертежник-конструктор", но на самом деле я должна была стать секретаршей начальника отдела.

Скажу сразу - секретаршей я была крайне фиговой. Ниже уровня плинтуса. Я забывала регистрировать документы, забывала отправить письма, а однажды потеряла какую-то важную бумагу "для служебного пользования". Чем вызвала какой-то уникальный скандал и ор.

Это конструкторское бюро было отвратительным местом во всех смыслах. Мрачное здание в мрачном заводском районе за заводом "Серп и молот". Пара обшарпанных корпусов с тесными коридорами, крашенными темной масленной краской, маленькие окна, темнота, духота, мертвенный свет ламп, высвечивающих коричневые стены и потолки с подтеками. И все это за забором с колючей проволокой и мощной проходной, в которой сидят матерые вохровцы. Когда много лет спустя я попала на съемки, которые проходили в Бутырской тюрьме, я недолго думала, что именно она мне напомнила.

Не только по виду, но и по сути, КБ был дневным концлагерем. В 8-15 утра проходная намертво закрывалась и открывалась только на обед и потом в 17-15. Ни войти, ни, тем более, выйти в другое время было нельзя. Даже вперед ногами. Чтобы сделать это, надо было выписывать у начальника так называемую "местную командировку" на специальном бланке.

Внутри протекала жизнь, похожая на жизнь любого советского НИИ. В туалете торговали джинсами, профком распределял "заказы" с гречкой и копченой колбасой. С 8-15 до 10-15 каждое утро все поголовно женщины сначала красились, а потом пили чай. Я так полагаю, что время от времени они работали, но я так офигенно мало понимаю в ракетах...

Знаю только, что иногда наш начальник выезжал "на объект" и пару недель сидел в шахте с этой гадостью.

Сидя в своем закутке, я загибалась от тоски и день ото дня серела лицом. Мне казалось, что я состарюсь и сдохну в этом кошмарном месте.

Когда я поступала на работу, меня привели, естесссно, в первый отдел. Молодым объясняю, такая хрень существоала на каждом предприятии. Там сидела гэбуха и следила, шоб все было тихо. А в секретных "ящиках" гэбуха была особо озабочена своей миссией.

Меня посадил перед собой начальник первого отдела, сухой, как кузнечик, тип с когда-то рыжими волосами. А когда я встретилась с ним, от шевелюры у него оставался запорожский чуб, который он распределял расческой по своей репке. Видимо, ему казалось, что получается удачно.

И он сказал мне монотонно:
- Ольга Анатольевна! Вам нужно выучить "легенду" нашего предприятия. Как вы знаете, наше предприятие секретное, и у него есть легенда. Если вас спросят, что мы проектируем, вы должны ответить, что мы проектируем подъемно-транспортное оборудование и краны для бытовых и иных целей, например, мытья окон. Повторите.
- М-м-м... Мы выпускаем подъемное...
- Нет, неправильно, - прервал меня гэбэшник, не меняя интонации, - подъемно-транспортное.
- Подъемно-транспортное обрудование для бытовых...
- Нет, неправильно - оборудование и краны.
- Краны для бытовых целей...
- Нет, неправильно - для бытовых и иных целей.

Когда я выучила это, мы приступили ко второй части Мерлезонского балета:
- Ольга Анатольевна, если к вам, например, подходит летом в очереди за квасом молодой человек, якобы хочет познакомиться с красивой девушкой, а потом в процессе разговора интересуется, где вы работаете... Что. Вы. Должны. Сделать?
Уже подкованная, я попыталась бодро отрапортовать:
- Мы проектируем подъемно...
- Нет, неправильно.
Я вжала голову в плечи и занудила:
-... транспортное оборудование для...
- Нет, неправильно.
А почти спряталась под стол, откуда тихо пропищала:
-... бытовых целей...
Гэбэшник встал, навис над столом, и торжественно, как пионерскую клятву, произнес:
- Вы должны найти ближайший телефон-автомат и сообщить об этом контакте в соответствующие органы!!!

Кафка.

И вот, вообразите себе, эта сцена повторялась со мной еще три раза - перед каждым отпуском.

Первый год я тихо умирала, пока не начала общаться с коллегами, бегать с ними во время обеда в универмаг в поисках "дефицита" и не расслабилась чуть-чуть. Но расслабленность мне на пользу не пошла. Уже тогда я была страшной антисоветчицей и когда открывала рот, через слово тихо и незлобно поминала то Брежнева, то Ленина, то мать их - Софью Власьевну.

Наших инженеров активно посылали на овощную базу, как водилось. То картошку гнилую перебирать, то капусту, а то и лук в сетки увязывать. Поскольку я сама там один раз была(остальное время удавалось откосить), я скажу, что толку от нас там было ноль. Четыре часа брезгливого сидения на мешках и свобода. Плюс отгул, что немаловажно. И вот однажды - я встала в позу посреди отдела и толкнула речь, из которой явствовало, что учить человека пять лет, а потом посылать его перебирать картошку - тупо, глупо и нелепо.

Скорость "стука" буквально опережала мою речь. Через пару часов меня вызвал начальник и сказал, что, по мнению первого отдела, я "разлагаю коллектив антисоветскими высказываниями". Эх, мне тогда было 20 лет.

Вскоре я нашла работу на кафедре и уволилась. Потом я вышла замуж и достала фиктивную справку о работе. Но еще долго мне снился сон - утро, вдоль забора с "колючкой" я спешу к проходной, в свой темный закуток, оклеенный сальными коричневыми обоями. Я просыпалась в слезах и долго ворочалась.

Пять лет мне нельзя было выезжать за границу, а когда в 89-м я пошла оформлять свой первый загранпаспорт(а оформление проходило тогда еще вполне "по-взрослому"), в анкете я неправильно написала адрес этого моего "ящика". И, человек, который принимал у меня документы, меня поправил:
- Не четырнадцать, а двенадцать. Я знаю.
- Откуда?
- Я там тоже когда-то работал. В первом отделе.

А я после того, как уволилась, ни разу не была в том районе. Мне кажется, что даже сейчас меня может стошнить.