Исповедь подследственного (документальный рассказ) 3

Окончание.

Два месяца мы прожили в своем доме. Купил несколько мячей, мат, повесил на шведскую стенку канат и грушу. Сделал ему подставку в ванной, что бы мог сам умываться, без табуретки. По утрам делаем зарядку и обливаемся прохладной водой. Потом растираю. Вначале пищал. Теперь смеется. Ухаживать за маленьким ребенком не трудно, если не иметь, конечно, других обязанностей (работа), а общаться с ним невероятно интересно. Диму я отвел в частный детский сад, не далеко от дома. Здесь же частная школа. Рядом новая амбулатория, детский врач. Я сам приезжал за его матерью и привозил ее к нам. Я думал, что на своем примере она поняла, как мне было тяжело без сына. Появилась надежда на восстановление семьи. Сын в такие минуты был счастлив и спокоен: папа и мама рядом, да еще и дома. Но как я жестоко ошибался. Уже было составлено исковое заявление в суд об определении места жительства ребенка с матерью и мобилизованы «профессиональные» и не очень люди для проведения операции «изъятие», о чем я узнал намного позже. Все общение со мной, планирование нового совместного жилья, поиск квартиры было маскировкой, что бы я утратил бдительность. И я ее утратил. Но, до этого была провокация, о которой очень не хочется вспоминать.

Врывается на кухню в присутствии сына и меня и набрасывается на мою мать сначала с оскорблениями, а потом с кулаками. Я хватаю сына, чтобы вынести из кухни и чтобы он этого не видел. Вот тут-то и посыпались удары на 74 летнюю старушку – инвалида 2 гр.

Мама вызвала милицию (тогда еще). Приехал молодой мл. лейтенант. Взял объяснения. Как потом оказалось «материальчик» он «сунул под сукно». А потом когда поступило сообщение из больницы, куда мать госпитализировали, грубо исправил даты на документах, как школьник двойки в дневнике на пятерки. Впоследствии прокуратурой это было выявлено, и ему влепили выговор.

Я долго не мог понять, почему такое произошло. Выяснилось, что это была подготовка к судебному заседанию. Предполагалось, что я вступлюсь за мать и «заявленьице» и «материальчик» будут уже от нее на меня. Они подстраховывались. Уж слишком примерным отцом я выглядел. И условия проживания лучше и сын любит. Так их проконсультировал их «адвокат». Зря они волновались. Суд не удовлетворил ни одно мое ходатайство. Ни о судебной психолого-психиатрической экспертизе, ни об экологической и криминогенной обстановке в месте проживания каждого из родителей. Детский психолог из местной школы, ни разу не видевшая нашего сына и работающая с подростками, с апломбом заявила, что конечно ребенку лучше с матерью. Весь этот суд происходил на фоне настоящего кошмара.

1 марта 2011 г., когда я на пол дня отвел ребенка в детский сад, чтобы отвезти свою мать в больницу они забрали оттуда сына, мобилизовав для этого аж 4 человек. А может быть и больше. Я узнал об этом слишком поздно. Прыгнул в машину, догнал на дороге. Остановил. Вызвал полицию (теперь уже). Приехал тот же младший лейтенантик. В конце концов, мы оказались в районном отделе полиции. Где они дружно заявили, что я нецензурно выражался, угрожал и дрался. Разумеется, инспекторы по делам несовершеннолетних Рамонского отдела полиции, при участии 26 летней юристки из местного отдела опеки и попечительства ни разу меня до этого не видевшей, и заявившей, что я плохой отец, так как затягиваю судебный процесс (ребенок болел, детские сады были на карантине, я заявил ходатайство об отложении заседания) отдали ребенка матери (теперь я знаю, что по другому быть не может), а на меня оформили материал в суд на административный арест. Это у них не прокатило, только благодаря профессиональному участию в деле моего адвоката.

Дальше больше.

Заявление о якобы наезде на тещу 1 января в адрес начальника ГУВД.

Заявление о якобы избиении около отдела полиции в п. Рамонь. Спасла видеозапись, которую я вел на мобильный телефон.

17 марта 2011 г. я пришел к сыну. Разумеется, меня не пустили. Не смотря на крики сына – папа. Звонок отключили. Стучал в железную дверь. Последовало заявление об угрозах и нецензурной брани. Но об этом я узнал намного позже, так как местный участковый даже не удосужился побеседовать со мной, написав в рапорте, что я отказался с ним встречаться. Несколько раз это постановление, где было указано, что я ругался и угрожал, отменялось прокуратурой по моему заявлению, к которому была приложена видеозапись моего посещения. И всякий раз он выносил такое же точно постановление. Наконец была проведена новая проверки. В новом постановлении были исключены слова: «нецензурно выражался и угрожал». Но заверенную копию постановления мне в полиции на руки так и не выдали.

После моих многочисленных жалоб в органы опеки и попечительства она назначила мне для встреч 2 часа в среду и 3 часа в субботу. Но всякий раз или их не оказывалось дома или меня не пускали. Когда встречи удавались, следовали конфликты. Мне ломали фотоаппарат и нагло выгоняли из дома, с одной единственной целью поставить на выбранное ими для меня место. Просьбы сына поиграть с папой в мячик резко пресекались. В инспекции по делам несовершеннолетних Коминтерновского района пять женщин на меня смотрели как «чужого», если не как на врага. На все мои жалобы следовали отписки. В прокуратуре, то же самое.

В это время она придумала еще одно иезуитство. Впрочем, это, наверное, придумала ее мама. Объявился «новый папа для моего сына» и муж для нее. Когда я приходил, он уже распивал чаи в распахнутой рубашке сидя на кресле. Сын на него опасливо косился. Время от времени он устраивал провокационные выпады в мой адрес. В его присутствии играя в тесной квартирке, мой сын прямо там сломал ногу. То, что я чувствовал, не пожелаешь испытать и врагу.

Незадолго до этого я выяснил, что уходя на работу, они отдают сына в соседний дом чужим людям. «И это все только для того, чтобы он не видел родного отца» – подумалось мне. Я позвонил в инспекцию по делам несовершеннолетних Коминтерновского района и сообщил, что мой сын находится в чужом доме, у чужих людей, и я слышу его громкий крик. На что я рассчитывал? На то, что инспекторы будут действовать по закону. При отсутствии других законных представителей, они должны были отдать его мне. Так гласит Семейный кодекс: ст. 68 Родители вправе требовать возврата ребенка от любого лица, удерживающего его у себя не на основании закона или не на основании судебного решения. Однако наивность – это, по-видимому, неистребимая моя черта. Увидев меня, сын протянул ко мне руки и сказал: Папа. Но, не тут-то было. Открывший дверь мужик преградил ему дорогу и прижал к притолоке его руку, которую я уже держал. Почему я не вырубил его прямо тогда ударом головы в лицо? Да, просто потому, что рядом стояла инспектор ПДН старший лейтенант Шелофаст в форме и при погонах.

И кричала: «Отойдите».

Но не ему, а мне. В общем, дальше потасовка. Раскиданные, этот мужик и полицейский-водитель. Прорыв в квартиру к сыну. Но они закрыли дверь и не выпускали меня. Дождались мать. Приехали в отдел. Сын гладил меня по руке и с гордостью произносил: «Это мой папа». Боже как я отвык от этих человеческих отношений. Сын уснул у меня на руках. Они все требовали, что бы я предал сына матери. Я отказывался, просил пусть сын поспит. И тогда, один подполковник в гражданском, фамилию я его называть не буду, но никогда не забуду его глаза, думаю пытки в застенках – это по его части, грохнул ладонью по столу, так сильно, что сын испугался и проснулся. И снова ребенка матери, а на меня административку. Снова спас лучший адвокат, который к счастью мой адвокат.

Следующая потасовка была около детской поликлиники. Когда я пришел узнать о здоровье сына после перелома ноги. Наткнулся на них. Гипс ребенку не сняли. Была радостная встреча с сыном, наконец, на улице, а не в тесной и темной квартирке. Но не тут-то было. После попытки посадить сына в машину - он попросил купить машинку - я остался без рубашки, с телесными повреждениями на 1,5 страницы медицинского заключения СМЭ и обрызганный из газового баллончика. Ведь бить женщин нельзя, тем более, если это мать твоего ребенка, тем более на глазах собственного сына.

10 июня 2011 г. суд вынес решение. Постоянный стресс и недосып, бессонная ночь накануне из-за госпитализации родственника, сделали свое дело. Теперь я уже не мог спокойно выступать в суде. Спазм сдавливал горло, и я не мог нормально говорить. Заседание несколько раз прерывалось. Суд вынес решение. Ребенок с матерью. Суд отказал в рассмотрении ходатайства об определении порядка общения с ребенком на период рассмотрения дела. Решение я получил, только в августе, так как судья был в отпуске.

Они сына увезли на 2 месяца на юг. Мне, разумеется, ничего не сказали. Снова мучительная разлука.

Сыну три года.

Купил подарок. Пришел. Их нет дома. Пришли поздно вечером. Подарил подарок. Немного поиграли. Ему пора спать. Все не так…

8 ноября 2011 г. судебной коллегией по гражданским делам областного суда это решение районного было отменено, как незаконное и необоснованное и дело было возвращено в районный суд.

Это было для них ударом. И они решили на мне отыграться. А точнее на сыне. После этого меня запускали в квартиру только после соседей. И играть и общаться с сыном просто не давали. Она садилась между мной и сыном. Если я делал попытки приблизиться к нему, она хватала его на руки и начинала кричать и бегать по квартире. Кричала: «мама вызывай полицию». Сын, разумеется, пугался. И я решил просто больше не ходить, чтобы не наносить психологическую травму своему собственному ребенку.

Новое решение было вынесено 21 февраля 2012 г., практически в одно заседание. Суд снова отказал во всех моих ходатайствах, в том числе о приобщении аудио- и видеоматериалов. Суд снова отказался рассматривать заявление об определении порядка общения на период рассмотрения спора. Зато суд заручился поддержкой обоих органов опеки. Начальник одного из них на вопрос: Почему с матерью? Со значением в голосе и явно довольный собой, заявил: «Я смотрю на фотографии дома отца ребенка. Да, дом большой. Но это сколько же времени требуется, что бы с домом управиться? У него времени на сына не останется».

Какой смысл ему после этого объяснять, что такой довод не имеет никакого значения для интересов ребенка?

Сына я не видел больше 4-х месяцев. О том, что я чувствовал лучше не вспоминать.

До вступления решения в законную силу остаются считанные недели. Не смотря на подачу апелляционной жалобы, я теперь прекрасно осознаю, что мои шансы на справедливость в суде 0,0. А потом я сына уже не увижу, так как все против нас. И я решил, что сделаю все, что бы хоть немного побыть с сыном. В суде она заявила, что водит его в детский сад около дома. Впрочем, там его видели однажды, три месяца тому назад. Я стал обходить все детские сады. Наконец мне повезло. Это был частный детский сад в центре города. Сын узнал меня. И на вопрос: «Ты хочешь погулять с папой?» Сказал: «Да», и энергично кивнул головой. Он подрос, и волосы его стали темнее. Я обрадовался – он помнит меня. Однако воспитатели и заведующая, были прекрасно проинструктированы.   Дверь была закрыта изнутри. Бессмысленно было им заявлять о нарушении наших с сыном прав. Мать была вызвана по телефону.

- Никуда он не пойдет. Ему надо обедать и спать – заявила она.

И тут я не выдержал.

- Пойдем, поговорим – я потащил ее к двери. Она не упиралась. Но периодически оглядывалась и смотрела куда-то назад. На улице она очередной раз оглянулась, сказала: А-А-А и упала. Я оглянулся и все понял: несколько женщин воспитателей стояли около двери и внимательно смотрели, как я только что, подтвердил все то, что про меня им так часто рассказывали.

Теперь мне было все равно. Но, сына я должен увидеть, во что бы, то не стало. И мне повезло.

Дальше вы знаете. Эта неделя, которую мы провели с сыном неразлучно - самые счастливые 7 дней за последние 13 месяцев. Мы успели так много. Почти все, по чему, я так скучал, и о чем мечтал. В любом случае больше чем за последний год. Мы даже успели поговорить по душам, когда он решил немного покапризничать. Я снова почувствовал себя прежним уверенным и гордым отцом. Его слова:

«Папа, знаешь как я сильно скучал?! Сильно, сильно.»

«Папа, я тебя, знаешь как люблю?!»

«Папа, хочешь я останусь с тобой навсегда?»

«Папа, ты у нас самый лучший!»

дорогого стоят.

Рядом с сыном я расслабился. Мир заиграл цветными красками. Запели весенние птицы. И я снова поверил в добро и справедливость. Но это была иллюзия. Нас подстерегли у детской поликлиники. Хорошо, что сын спал и не видел того, что предшествовало тому, как вскрыли дверь машины и извлекли его с заднего детского сиденья, через переднюю дверь.

Я не жалею о своем поступке. Теперь мне легче. Намного легче. У меня осталось несколько его фотографий и вещей и еще одна отметка на притолоке – 102 см и дата. Я знаю, что мы все равно будем вместе.