Свет угасшего костра

Давным-давно, в прошлом еще веке, когда небо было ярко-голубым, милиционеры – синими и вежливыми, а солнце светило ярко и радостно, я окончил художественную школу и поступил в Куйбышевский строительный институт (ныне Самарская строительно-архитектурная академия) на архитектурное отделение. Тогда я мечтал стать свободным художником, бредил глобальными замыслами покорения мира своим небывалым талантом и гениальным искусством, а куда более сопромата и начерталки меня интересовали выставки местных и заезжих живописцев и скульпторов, проходившие в огромном здании театра оперы и балета на антресольном этаже, где тогда помещался городской художественный музей. Они были тогда не так часты, как сейчас, и я старался не пропускать ни одной, благо, музей был недалеко. Ходил на Глазунова и Рериха, Рокуэлла Кента, но по настоящему запомнилось совершенно иное.

Неспешно прогуливаясь между натюрмортами и пейзажами традиционных советских соцреалистов, я был до глубины души поражен неожиданно представшими моему взору огромными полотнами, лучащимися совершенно фантастическим светом и сказочно-сочным цветом, какой я тогда видел лишь в отечественных рисованных мультфильмах. Но даже они не были способны в полной мере передать ту источающую совершенно ирреальные оттенки невиданную ранее палитру, которую я, разинув рот, жадно впитывал, стоя перед переливавшимися радужными сполохами картинами, изображавшими классических загорелых и крутобедрых колхозниц, купальщиц и физкультурниц, мускулистых кузнецов у горящего горна, солдат и строителей, моряков и былинных героев. Огненные кони бежали по изумрудной траве под фиалковым небом, отражаясь в лазури речных вод. На ней россыпью бриллиантов сверкали солнечные блики и горели буйством красок диковинные цветы.

Тогда не были еще широко доступны современные акриловые краски и этот поразительный эффект достигался изощренной техникой лессировок, когда тончайшие слои полупрозрачной масляной краски наносятся один на другой слой за слоем, как в акварели, не перекрывая полностью проглядывающую под ними белизну холста. Все это было к тому же прорисовано так лихо, артистично и пластично, так смелы и выразительны были цветовые и тоновые контрасты, так убедительны и полны жизни были каждая линия и силуэт, что не могло не оказать сильнейшее вдохновляющее впечатление на неопытного неофита-абитуриента и основополагающее влияние на мои художественные вкусы, приемы и дальнейшие творческие поиски. В этом он живо напомнил мне так же любимых мною Пикассо, Дейнеку и Моисеенко, которые, возможно, были и его кумирами, если не учителями.

Так самым ярким арт-впечатлением той поры стала встреча с ошеломившими меня картинами замечательного художника Георгия Кикина. У нас на кафедре преподавали замечательные художники, мастера своего дела, украсившие свой город прекрасными произведениями монументальной живописи и скульптуры, но заряд, полученный от тех картин, бережно хранился в моей памяти на протяжении всех прошедших с того времени 35 лет, несмотря на то, что я после больше никогда не встречал их на многочисленных выставках ни в Куйбышеве, ни в Москве, куда переехал по распределению.

Волею судеб я не смог в те годы познакомиться с ним, хотя и, возможно, пересекался в городском молодежном клубе, так что могу лишь сожалеть о том, что мне не довелось учиться у него, и только неделю назад я узнал, что в Самаре проходит его первая посмертная выставка.

Разумеется, я не мог не пойти туда и с радостью увидел вновь те самые, любимые мной полотна, ощутил новый заряд бьющей от них позитивной энергии, тепла и добра, которой так не хватало нам всем прошедшей студеной зимой и наступившей промозглой весной. Время несколько пригасило первоначальную яркость полотен, но даже потемневший лак не смог скрыть всю их мощь и колористическое великолепие. К своей радости и восторгу, на выставке я обнаружил в Кикине еще и великолепного рисовальщика, виртуозно владеющего не только цветом, но и тоном, линией, штрихом, объемом и формой. Его замечательные станковые графические работы, посвященные суровой природе и архитектуре русского Севера, выполненные острым угольным карандашом, открыли мне новую грань его выдающегося таланта. Увы, его отличных фоторабот представлено не было.

Лишь на выставке я узнал немного о нем и его судьбе. Родившись в 1939 году в Воронеже, он был эвакуирован с родителями в 1941 в Куйбышев, обучался в 127 школе на Управленческом поселке, потом на живописно-педагогическом отделении в Саратовском художественном училище с 1958 по 63 год, участвовал во множестве всесоюзных и международных выставок, уже с 1964 года являясь членом Союза Художников, участвовал в деятельности знаменитого ГМК-62, преподавал в Самарском художественном училище, увлекался фотографией и умер в прошлом 2011 году, оставив после себя сына-художника, наследника, продолжателя и хранителя своего дела. Его картины теперь раскиданы по миру во множестве частных коллекций и чудо, что удалось собрать сейчас в одном месте столько замечательных произведений сразу.

Он оставил после себя огромное творческое наследие, заполнившее стометровую мастерскую, но при жизни не искал спонсоров и до сих пор издан лишь один буклет с его графикой. Георгий Кикин не стремился ни к широкой известности и славе, ни к наградам и званиям, ни к личному обогащению. К сожалению, выставленные на персональном сайте картины не в полной мере отражают все его творчество, представляя в основном наброски, этюды и авторские версии основных картин, но у жителей и гостей Самары есть еще в запасе неделя до 6 апреля, что бы познакомиться с его главными шедеврами воочию в филиале Художественного Музея на улице Венцека, 55.. Я не видел смысла пересказывать содержание его картин, это не главное в них, да и совершенно не важно. Их просто нужно хотя бы один раз самим увидеть, чем сто раз услышать, но не посмотреть, а потом кусать локти. Очень рекомендую. А остальным сочувствую и приглашаю на сайт http://kikin-g.narod.ru/rabotsgg1.htm