Седьмого в метро много цветов

...так страшно, врут когда говорят что не страшно. Утром у него была равнодушная спина, он вышел покурить, потом на стоянку, потом позвонил, оказалось ушел навсегда, и денег нет совсем, и работа дурацкая, и кошка утром не вышла поздороваться и жизнь, кажется, вся закончилась, и ничего уже не произойдет важного. И страшно что наступит ночь. Все самое страшное происходит ночью. Снятся те кто нас не любит, опять и опять звонят со стоянок, говорят войлочным голосом, что полюбили другую, что всё, и больше так продолжаться не может. У всех цветы, у кого нет цветов - та проиграла, сердце сжимает обручальным кольцом, тем кольцом что он оставил на зеркале, белым с камушком, красивым таким. Старой росомахой, монахиней расстригой подошла беда, зовет, смотрит.
Женщина поправляет шапку, выдыхает «Господи прости» и шагает вперед, туда где поезд, где темная вода, кисельные берега.

Но страшно, так страшно, врут когда говорят что не страшно. Тысячи людей вокруг, а нет никого, только прохожая старушка заглянула ей в лицо, им, старушкам, уже многое видно: плещется беда в темных глазах, мутная вода, нет берегов. Птичьей костистой лапкой в перстнях трогает старушка женщину за предплечье и смотрит в глаза «ну, - говорит, - тихо, что-ты, что-ты...» и у женщины вдруг льется беда слезами, и отходит что-то темное страшное, из глаз вымывает, верь верь стучат колеса. Чшш, тихо, деточка, обернется мутная беда светлой печалью, останется только чистый лоб и мокрые серые глаза.
-Ничего-о-о, - горлом шепчет женщина, - ничего-о-о, - и покупает себе тюльпаны. И опять включается этот белый шум, шум большого города, кто-то кричит, кто-то смеется и кликуша маминым голосом зовет у прозрачных дверей: «ангел мой, пойдем со мной».

Иногда в марте так хочется цветов.