Мы жили в свободной стране...
На модерации
Отложенный
Из новостей: мэрия города Иваново запретила активистам проводить кинопоказ советского фильма режиссёра Марка Захарова «Убить дракона» (1988) по пьесе советского же драматурга Евгения Шварца «Дракон» (1942-1944).
Просмотр должен был состояться 1 июля в кинотеатре «Лодзь» в Иванове.
Но, по информации юристки Анастасии Руденко, администрация города «не рекомендовала показ этого фильма».
Вот и подумаешь: а ведь в СССР в 1988 году никто и НЕ подумал запрещать этот фильм!
Более того, он был снят на деньги государства.
Выходит, мы жили тогда в свободной стране, чего совершенно НЕ ценили...
Да и ещё раньше, в брежневские времена, тот же шестидесятник Марк Захаров снимал фильмы о других нонконформистах, например, о бароне Мюнхгаузене (1979), в котором прозрачно угадывался советский диссидент...
Однако, возвращаясь к фильму о Драконе.
Надо заметить, что Марк Захаров, хотя и снял по-своему талантливый фильм, но, как мифологический Прокруст, безжалостно изуродовал замысел Евгения Шварца.
Прежде всего, кто такой Ланцелот у Шварца?
https://vk.com/video10863705_166258156
«Генрих.
Мне удалось установить следующее.
Наш добрый ящер порхал всю ночь исключительно для того, чтобы разузнать всю подноготную о славном господине Ланцелоте.
Бургомистр.
Ну, ну?
Генрих.
Не знаю, в каких притонах — на Гималаях или на горе Арарат, в Шотландии или на Кавказе, но только старичок разведал, что Ланцелот — профессиональный герой.
Презираю людишек этой породы.
Но дра-дра, как профессиональный злодей, очевидно, придаёт им кое-какое значение».
То есть Ланцелот — это «профессиональный герой», который побеждает «профессионального злодея», Дракона.
В переводе со сказочного на обычный язык — профессиональный революционер.
Человек, всецело отдавший себя борьбе за общественного благо.
С точки зрения обывателя — голая математическая формула, чёрствый, бездушный, бессердечный сухарь, вообще НЕ имеющий никакой личной жизни.
Или, говоря языком одного из первых таких людей в России, Сергея Геннадьевича Нечаева:
«Революционер — человек обречённый. У него нет ни своих интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанностей, ни собственности, ни даже имени... Природа настоящего революционера исключает всякий романтизм, всякую чувствительность, восторженность и увлечение».
Теперь спрашивается: может ли такой человек влюбиться?
Едва ли, а уж влюбиться в простую обывательницу, как Эльза — абсолютно исключено.
При таком взгляде на вещи становится понятен диалог Дракона и сына Бургомистра в пьесе:
«Дракон.
Что он ей там напевает?
Генрих.
Проповедует. Ученье — свет, а неученье — тьма. Мойте руки перед едой. И тому подобное. Этот сухарь…»
Разумеется, для читателей пьесы Шварца в 1940-е годы всё вышесказанное было абсолютно прозрачно, они ещё помнили и видели людей типа Ланцелота и Нечаева — «профессиональных героев» — вокруг себя, и его признание в любви Эльзе выглядело для них абсолютно неожиданным поворотом, просто шоком.
«Ланцелот.
Я хочу на прощание сказать вам, что я вас люблю, Эльза.
Эльза.
Меня!
Ланцелот.
Да, Эльза».
В фильме диалог про «сухаря» тоже частично звучит, но совершенно непонятен зрителю.
Ведь Захаров выбрал на роль Ланцелота типичного артиста из амплуа jeune premier, «первого любовника», Александра Абдулова.
Какой же он «сухарь»?
Наоборот, он как будто создан для фильмов «про любофф» и «про это».
Но причина такой подмены ясна: в 1988 году людей типа шварцевского Ланцелота было днём с огнём не сыскать, последние из них канули в Лету ещё в 1960-е, вместе с образом идеалиста-бессребреника Юрия Деточкина.
А художник обычно рисует с натуры, вот и ясно, что брать прототип для настоящего Ланцелота, близкого к шварцевскому образу, Захарову было попросту неоткуда.
Да и зритель бы просто не поверил в реальность такого «ходульного» персонажа...
Но ещё худшую трансформацию Захаров устроил с финалом пьесы.
Ведь у Шварца Бургомистр и его сыночек отправляются «туда, откуда нет возврата», то есть в лучшем случае в тюрьму, а то и ещё дальше.
«Ланцелот.
Возьмите этих людей. Бургомистра и президента.
Ткачи (берут бургомистра и президента.)
Идём!
Кузнец.
Я сам проверил решётки. Крепкие. Идём!
Шапочных дел мастер.
Вот вам дурацкие колпаки! Я делал прекрасные шляпы, но вы в тюрьме ожесточили меня. Идём!
Музыкальных дел мастер.
Я в своей камере вылепил скрипку из чёрного хлеба и сплёл из паутины струны. Невесело играет моя скрипка и тихо, но вы сами в этом виноваты. Идите под нашу музыку туда, откуда нет возврата.
Генрих.
Но это ерунда, это неправильно, так не бывает. Бродяга, нищий, непрактичный человек – и вдруг...
Ткачи. Идём!
Бургомистр.
Я протестую, это негуманно!
Ткачи.
Идём!
Мрачная, простая, едва слышная музыка. Генриха и бургомистра уводят».
В фильме же Захарова Бургомистра и его сына просто отпускают на все четыре стороны.
Иначе говоря, у Шварца изображена революция, когда старая «элита» уходит в тюрьму или небытие.
У Захарова – прошу прощения, контрреволюция, когда «к людям надо помягше, а на вещи смотреть ширьше».
И любых злодеев великодушно «прощают», упирая на «гуманность» и давая им карт-бланш для продолжения их плодотворной деятельности.
Что нам вкручивают сейчас, когда предлагают смотреть на небесталанный, повторю, фильм Захарова?
Прославление «профессиональных героев», то есть революционеров, которое было у Шварца?
А вот чёрта с два.
Нам предлагают прославление дальнейшей реакции, ловко прикрывая это именами двух советских авторов!
Так можно ли сейчас смотреть фильм Захарова?
Конечно, можно, но отдавая себе отчёт во всём, что написано выше.
И стараясь разглядеть в кривом зеркале Захарова оригинал Шварца, со всеми искажениями (а ещё лучше, разумеется, просто прочесть пьесу Шварца и самому понять разницу).
И, возвращаясь к тому, с чего начал: мы жили в 1988–1991 годах в свободной, по сравнению с нынешней, стране – Советском Союзе.
Которая ещё в 1917 году была освобождена Ланцелотами от больших и малых драконов, охранявших власть Денежного Мешка.
К 1980-м появилась и возможность свободно выбирать между будущим и возвратом к прошлому.
Но как же мы воспользовались этой своей свободой?!..
Комментарии
уничтожил бы я этот фильм вообще. Ядовит он. Как абуладзевская поделка про дорогу к храму. Как "Авария, дочь мента" и прочая перестроечная чернуха. Захаров сильно переоценен как кинорежиссер. Псевдоглубокомысленных пасхалок просто ради желания влепить пасхалку у него миллион - а смыслы фильмов простейшие обывательские.