Критическая точка

Эль Мюрид

Большая часть человеческой деятельности относится к проектной. Существуют общие закономерности, позволяющие моделировать проектную деятельность с точки зрения ее реализации.

Вооруженная борьба является квинтэссенцией проектной деятельности. Любой проект — это активные действия, смысл которых заключается в изменении чем-то не устраивающего положения вещей на более приемлемое. Любая война — это всегда наивысшее напряжение всех сил и средств, имеющихся в наличии. «Вполсилы» никто не воюет, ну, если не брать ситуации, когда один из противников настолько превосходит другого, что этого просто не требуется.

В идеале любая война должна проходить максимально скоротечно, взаимный мордобой никого не прельщает. Вышел, провел «двойку» и прямым отправил противника в нокаут. Публика в бешенстве, но твоя задача — победить, а не собирать зубы по рингу. Кто хочет зрелищ — рестлинг с Фоменко милое дело.

Блицкриг — это одна короткая наступательная операция. Но для того, чтобы она была одна, требуется выполнение нескольких условий.

Перед началом наступления оборона противника всегда является устойчивой системой. Это означает, что первая фаза наступления всегда связана с разрушением этой устойчивости. Просто прорвать фронт противника недостаточно: устойчивость подразумевает способность системы реагировать на повреждения своей структуры. Иначе говоря, система находится в гомеостазе, под которым понимается саморегулятивная способность системы восстанавливать свою целостность и постоянство внутренних балансов реактивным образом, поддерживая динамическое равновесие системы. Разрушение гомеостаза обороны противника и есть выполнение первого условия успешного наступления. Существует понятие первой критической точки наступательной операции — это момент, когда брошенный на разрушение устойчивости системы обороны противника ресурс оказывается достаточным для решения этой задачи и выполнения первого условия.

После достижения первой критической точки наступает «релаксация» - оборона развалилась, наступление может разворачиваться буквально «в пустоте» - нет организованного сопротивления противника, очаги сопротивления критической угрозы теперь не представляют. Само наступление создает свой собственный гомеостаз и становится самоподдерживающейся системой.

Однако понятно, что в этой фазе наступательной операции на первый план выходит не способность противника к сопротивлению, а возможности наступающей стороны продвинуться как можно дальше. Они не безграничны, и в какой-то момент даже разгромленный противник оказывается способен на противодействие наступлению, которое, что называется, выдохлось. Этот момент называется второй критической точкой наступательной операции. Ее опасность заключается в том, что к моменту ее достижения гомеостаз наступления, как самоподдерживающейся системы, оказывается также разрушен. Возникают риски, связанные с самыми разными факторами наступления — растянутыми коммуникациями, недостатком людей, техники, разрывами по фронту, отставанием одних частей при вырвавшихся вперед других и так далее. Грамотный военачальник чутко отслеживает наступление обеих критических точек и реагирует на них — при достижении первой бросает в наступление весь резерв, при наступлении второй останавливается и становится в оборону.

Понятно, что для блицкрига требуется выполнение двух основных условий: чтобы первая критическая точка наступила как можно раньше (что позволит сохранить максимальный ресурс для второй фазы наступления), а вторая критическая тоска наступила бы до того, как противник признает свое поражение.

И теперь о главном: всё сказанное относится не только к войне. Подобной схеме подчинена вся проектная деятельность во всех сферах жизни, от сугубо бытовых и личных до глобальных. Скажем, активно обсуждаемая так называемая «новая нормальность» - это тоже проект, который сегодня продолжает реализовываться в первой фазе — разрушения текущего мирового порядка. И несмотря на несомненные успехи, пока еще существующий мировой порядок остается относительно устойчивым, так как его гомеостаз хотя и сильно разрушен, но продолжает функционировать и сопротивляться своему уничтожению.

Если проект — это изменение не устраивающего вас положения вещей и создание нового, которое вас устраивает, то вы фактически проводите ту же самую наступательную операцию. Просто она в разных случаях внешне выглядит по-разному, но структурно это всегда один и тот же сюжет: вначале вы должны разрушить не устраивающую вас систему отношений, а затем потратить ресурс для создания новой, устойчивой системы, которая вас устроит. Примеров приводить не стану, думаю, что всё достаточно наглядно.

Почему нужно опасаться затяжного конфликта, причем неважно — относится ли он к проекту вооруженной борьбы или к проекту разрешения противоречий более мирными средствами? Под конфликтом я здесь понимаю сам процесс реализации проекта, всегда конфликтующим со старой системой отношений, которую он пытается изменить или вообще упразднить. Ответ, думаю, вполне очевиден: если вы истратите весь имеющийся у вас ресурс и даже больше на преодоление первой критической точки, то есть, разрушение не устраивающей вас системы отношений, то на остальные фазы проекта ресурса уже не останется. Или его придется изымать из каких-то будущих проектов, что существенно снижает ценность и повышает стоимость текущего.

Сказанное выше можно отнести и к спецоперации имени 24 февраля. Я не берусь гадать, что именно было в головах людей, которые формулировали её цели и задачи. Здесь, конечно, требуется специалист медицинского профиля, и большой опыт общения с пациентами, живущими в персональных метавселенных. Но сама по себе спецоперация — это банальный проект, подчиняющийся тем же самым закономерностям, а раз так — то можно оценивать ее по моделям, которые эти закономерности формируют.

Уже понятно, что никакого блицкрига не вышло. Более того: все уверения, что «всё идёт по плану» очень похожи на сеанс аутотренинга, когда уверяющий пытается убедить сам себя. Но даже совсем уехавший в прерию вечной охоты за призраками персонаж вряд ли будет планировать военные упражнения продолжительностью, измеряемую годами. Мало того, что блицкриг провален, так он застрял перед первой критической точкой этого проекта. Противник вполне самодостаточен, его оборона устойчива, а против России уже выстроена целая коалиция, разрушить которую, а точнее, разрушить решимость которой — задача, неизмеримо более сложная, чем просто сломить одинокого противника. По сути, нынешнее положение Кремля в этом проекте заведомо хуже, чем было до 24 февраля.

В чем опасность и угроза происходящего? Во-первых, внешний фактор. Просто неясно, как заканчивать эту историю, убедив своих противников, что для них дешевле остановиться, чем продолжать. Они не готовы останавливаться. Что на фронте, что за его пределами. Категорическая позиция Европы на отказ от российского газа и нефти лишает Кремль единственного невоенного инструмента и переговорной позиции.

Но есть и вторая сторона — внутренний фактор. Понятно, что Кремлю глубоко плевать на народ России. Мы для него — субстрат и ресурс. Ни один враг не сделал со страной того, что уже сделали нынешние правители. Но даже при таком презрительном отношении к народу, при том терроре и насилии, которые развязаны против тех, кто не согласен с подобным отношением, угроза со стороны населения остается. Причем не стоит понимать под угрозой только лишь выход людей на улицы. Это как раз не главное.

Стоит вспомнить, что предыдущий проект Кремля — исполнение приказа ВОЗ о тотальной вакцинации населения страны неизвестной по уровню риска субстанцией, выдаваемой за вакцину, так и не был реализован как раз по причине сопротивления людей. Это сопротивление имело пассивную форму неприятия и уклонения, оно не было организованным — но оно сорвало планы и проекты. Парадные данные о 60% вакцинации стоит смело делить вдвое, так как приписки и фальсификации носили настолько большой масштаб, что на это были вынуждены указывать даже зарубежные заказчики проекта.

Спецоперация держится за счет насилия, страха, террора с одной стороны и бешеной пропаганды ненависти, которой буквально заливают из всех госСМИ. Но у этого насилия есть пределы. Психика нуждается в релаксации и отдыхе, а потому естественная реакция людей — все тот же бойкот и отстраненность. Которые неизбежно перейдут в стойкое неприятие происходящего, причем это неприятие будет иметь тоже специфический вид: люди в итоге поддержат любого, кто выйдет и скажет, как большевики в 17 году: «Мы за прекращение боевых действий»

Мы снова вернулись буквально по кругу: есть те, кто надрывается вокруг лозунга «До победного конца», и неизбежно появятся те, кто скажет «Остановить боевые действия любой ценой». А от этого останется только один шаг до «Мир хижинам, война дворцам» в каком-либо новом прочтении, и в очередной раз «империалистическая война перерастет в гражданскую».

По сути, это не просто тупик, это провал проекта. Ресурса для преодоления первой критической точки у режима нет. Разве что ядерное оружие, но это та же авантюра, только уровнем выше. Кстати, очень тревожит резкий рост эскалации вокруг Запорожской АЭС. Ядерный инцидент в боевой обстановке может быстро перерасти в применение уже специальных боеприпасов.

Единственным устойчивым элементом всей этой конструкции становится тупик, в который попала спецоперация. Ее не получается завершить никаким образом. Она стала самовоспроизводящимся фактором, перемалывающим ресурс. Поэтому Запад хладнокровно готов расходовать украинцев, отдавая себе отчет в том, что ресурс Кремля конечен. И даже неважно, когда он закончится — через полгода или через два года. Стратегия Запада уже определилась — они будут ждать, когда ресурс иссякнет. После чего уже Россия станет обороняющейся стороной с прорванной и разрушенной обороной.

Идеальный вариант, когда не ты бьешь противника, тратя свои силы, а он сам упорно насаживает свою челюсть на твой кулак. Ты только держишь руку — а твой соперник делает все остальное. Выглядит по-идиотски, конечно, но если твой противник ведёт себя именно так, то чем плохо?