Дачник-неудачник

Предупреждаю: рассказ не политический, а скорее трагический. Прошу его таким и воспринимать.                                                  

   Когда в нескольких метрах от дома, напротив окна спальни, пробив асфальт, застрял снаряд «Града», который, к счастью, не разорвался, супруги Никишины решили не испытывать судьбу и переехать на дачу, чтобы пережить это неспокойное время. Дача находилась в каких-то четырёх километрах от их пятиэтажки, но супругам казалось, что обстреливать дачный посёлок не будут – нет смысла тратить боеприпасы на редкие домики, в которых почти никто не живёт. К тому же у них имелся небольшой подвальчик, в котором можно спрятаться от артобстрелов, если вдруг такое случится. О продуктах не стоило беспокоиться – овощей и фруктов было в изобилии. Мука, соль, сахар, масло тоже были припасены в достаточном количестве. Хлеб можно смело заменить блинами, а чай   – листьями смородины и облепихи.

   – Ничего, мать, – утешал не то супругу, не то себя Никишин, – даст Бог, переживём это лихо. Отцы фашистов пережили, и мы переживём. Только поторопиться бы надо, пока стрелять перестали.

Он прикрепил сумку к багажнику своего старенького велосипеда и принялся пристраивать другую к багажнику велосипеда супруги. Закончив работу, проверил привязку на прочность, пошатав двухколесный транспорт из стороны в сторону. Убедившись, что груз закреплён надёжно, мужчина удовлетворённо произнёс:

   – Годится! Можно ехать. Ты квартиру закрыла?

   – Закрыла, – ответила супруга.

   – Воду перекрыла?

   – Перекрыла. Холодильник отключила. Свет выключила, утюг и не включала, окна закрыла. Не волнуйся, ничего не забыла, – предупредила следующие вопросы жена.

   – Тогда с Богом, Маша! Ты поезжай первой, я за тобой.

   Они всегда ездили на дачу на велосипедах. Дорога занимала не более двадцати минут через поле мимо пруда и минут на пять дольше, если ехать через лесопосадку. Решено было добираться более коротким путём. Вскоре супруги благополучно прибыли на своё любимое детище – участок в двенадцать соток с крохотным деревянным домиком и уютной беседкой, заплетённой винным виноградом.

После выгрузки вещей обнаружили, что барсетку с документами оставили дома.

– Эх, Маша, Маша! Маша-растеряша, – ворчал недовольно супруг. – Ничего она не забыла. Остановил бы сейчас какой-нибудь придурок в чистом поле, а у нас паспортов нет. И сидели бы мы в каком-нибудь подвале до выяснения, как сосед наш, Пашка. Неделю окопы рыл на передовой. С утра до вечера на окопах, а на ночь – добро пожаловать в подвал.    – Супруга виновато молчала. И мужу стало жалко её до слёз. Сглотнув подкативший к горлу ком, он миролюбиво добавил:   – Ладно, Машуня, не переживай. Я сейчас быстро сгоняю – делов-то!

   – Может, не надо, Гриша? – с тревогой в голосе спросила супруга. – Подождём, когда потише станет, и вместе съездим.

   – Нет, могут нагрянуть с проверкой документов то ли те, то ли эти – и что мы им скажем? Поеду я. А ты приготовь чего-нибудь поесть. Я быстро. Налегке ведь поеду. Пока тихо, надо ехать.

   Мужчина, несмотря на свой немолодой возраст, легко вскочил на велосипед и лихо закрутил педали. Мария перекрестила удаляющуюся спину мужа и, вздохнув, отправилась готовить обед.

   А Григорий через пятнадцать минут был уже дома. Запыхавшись, он взбежал на третий этаж, открыл квартиру и быстро нашёл барсетку, забытую на трюмо. Выйдя на улицу и почувствовав, как колотится сердце, он решил немного передохнуть и назад ехать уже не так быстро. Присев на лавочке возле крыльца, Григорий сказал сам себе:

   – Пять минут отдыха   – и в путь.

   Несмотря на жаркий солнечный день, на улице было пустынно. Тот, кто не уехал из города, предпочитал лишний раз из укрытий не высовываться. А укрытиями для большинства служили собственные квартиры и подвалы домов. И лишь брошенные хозяевами домашние питомцы оживляли мёртвый пейзаж. К Григорию на колени вскочил рыжий котёнок и принялся тереться мордочкой о руку, как бы прося, чтобы его погладили.

   – Привет, рыжик! Ты чей будешь? – удивился мужчина. – Голодный, наверное, а дать тебе нечего. Может, ты со мной поедешь? На даче хорошо, там и еды вдоволь. Голодать не будешь.

   – Конечно, забирай, Григорий Иванович. – Это сказал сосед, вышедший покурить на крыльцо. – Хороший котик. Сониных. Они уехали два дня назад, а котика оставили. Я бы взял себе, да ты же знаешь мою Нинку, у неё на всё аллергия. Она меня после каждого перекура зубы заставляет чистить. Я ему хлебушка выношу – ест, не брезгует. Я таких котов люблю, которые не перебирают, едят всё подряд.

   – Ну, раз теперь он ничейный, то, пожалуй, возьму,   – согласился Григорий.   – На даче ему будет хорошо. Полезай-ка, дружок, за пазуху, и поедем с Богом.

   Он осторожно опустил пушистый комочек себе под рубашку; для надёжности, несмотря на жару, застегнул ветровку и, пожелав соседу счастливо оставаться, сел на велосипед и осторожно поехал, боясь тряской испугать котёнка. Но опасения его были напрасны. Свернувшись комочком, животное чувствовало себя очень уютно между животом человека и рубашкой.

   Григорий, преодолев подъём за Марусиным Ставом, слегка запарился и решил остаток пути проехать через лесополосу. Это почти на километр дальше, зато по лесной прохладе. Он любил этот маршрут и чаще добирался именно по нему, особенно когда ехал незагруженным. Тропинка была узкой, деревья почти смыкались над головой, отчего здесь всегда была тень, а значит, прохлада, какая бы жара ни стояла в разгар лета. В середине лесополосы тропинка пересекала небольшую поляну, на которой трудолюбивые насекомые построили огромный муравейник. Григорий почти всегда останавливался возле него. Он боялся переехать колонну муравьёв, пересекающих тропу, а также ему нравилось наблюдать, как эти трудяги что-то тащат в свой дом и опять спешат за новой добычей. У каждого свои обязанности, каждый при деле.

   В этот раз мужчина тоже не смог просто проехать мимо любимого места. Спешившись, он аккуратно перенёс велосипед через цепочку насекомых и, положив своё видавшее виды транспортное средство на траву, присел на корточки, чтобы полюбоваться маленькими детьми природы.

   – Не боитесь, – сказал он, – работяга работягу не обидит. Ишь, как у вас всё складно, не то что у людей. Те каждый в свою нору тянет, а у вас коммунизм – всё для общего дела, всё дружно и чинно. Вот ведь малая комаха, а ума поболее, чем у человека. Лишнего вам не надо, а потому и не воюете, не бомбите… На чужое не заритесь.

   Григорий, как завороженный наблюдал за работой насекомых, которые дело своё знали туго и не обращали никакого внимания на чудака, склонившегося над ними. Тёплый летний день, обилие пищи и строительных материалов – единственное, что   интересовало их в данный момент. Что им до людей, вздумавших выяснять отношения между собой посредством истребления друг друга? Нужно успеть сделать необходимые приготовления к долгой, возможно, суровой зиме.

   Поток мыслей Григория прервало ощущение того, что кто-то пристально на него смотрит. Обернувшись, он увидел в нескольких метрах от себя человека в камуфляже, крепкого телосложения, вооружённого, казалось, с ног до головы, и с лицом, закрытым балаклавой. За его спиной, прикрываясь зарослями кустарника, можно было разглядеть ещё двоих в таком же облачении. «Сразу видно – не наши, – подумал мужчина. – Кажется, вляпался я в нехорошую историю». Выпрямившись, он с тревогой уставился в глаза неожиданному «гостю», не зная, как себя вести в такой ситуации. Тот некоторое время молчал, а затем подал условный знак, и двое его товарищей, подойдя к Григорию, бесцеремонно обыскали его. Кроме ключей, сумки с документами и котёнка, ничего не было. Достав паспорт, первый военный раскрыл его и прочитал вслух:

   – Григорий Иванович Никишин, тысяча девятьсот пятьдесят первого года рождения. Прописка… Та-ак, местный значит? Отвечай коротко и внятно. Сепаратист?

   – В каком смысле? – искренне не понял Никишин.

   После этого он получил чувствительный удар в живот, заставивший пожилого мужчину сложиться пополам.

   – Вопросы повторять не буду, – строго сказал здоровяк. – Бить буду. Учти это, когда вздумаешь включать дурака.

   С трудом выпрямившись, пленник произнёс:

   – Я действительно не понимаю, какой смысл вы вкладываете в это слово.

   – Если ты такой тупой, расшифровываю: ты на стороне врагов Украины? У кого на службе состоишь?

   – Да ни у кого я не состою. Пенсионер я.

   – А почему куртка камуфляжная на тебе?

   – Это обычная ветровка – на базаре купил за восемьдесят гривен ещё в прошлом году. Чтобы на дачу ездить да на рыбалку иногда.

   – Допустим, – согласился военный. – Где ваши ополченцы, знаешь?

   – Тут у нас, в нашем районе, точно нет. Дальше я не бываю. Скорее всего, они там, где стреляют.

   В это время раздался необычный короткий свист, очевидно, условный сигнал. Здоровяк, поджав нижнюю губу, ответил очень похожим звуком. Григорий услышал за спиной приближающиеся шаги, но обернуться не решился, только подумал: «Тихо ходят. Вооружены до зубов, в бронежилетах, а ничто не звякнет, не грюкнет.

Разведка, а не какие-то заблудившиеся вояки». Подошедших было тоже трое, один из которых   – с открытым лицом и непокрытой лысой головой. На вид ему было явно за пятьдесят.

   – Сзади чисто. Один ехал, – доложил лысый здоровяку и, обращаясь к пленнику, спросил: – Кто такой? Сепарат? Чё молчишь?

   – Скорее энтомолог, – ответил за него с усмешкой первый военный, очевидно, старший группы. – Насекомыми увлекается. И котятами.

   – Ух ты! – воскликнул бритоголовый, заметив в руках одного из бойцов рыжее существо.     – Ну-ка дай. Кошек я тоже люблю. Особенно таких маленьких и пушистых. – Он взял на руки котёнка, нежно погладил и пошутил: – Наш зверь, помаранчевый. – Шутку поддержали другие бойцы тихим смехом. – А что говорит этот, как его, гематолог, где колорады?

   – Да ничего он толком не говорит, – ответил здоровяк. – Он или тупой, или прикидывается. Наверное, ещё не осознал безнадёжность своего положения.

   – Вон оно чё, – бритоголовый с шумом втянул воздух ноздрями, с угрозой запрокидывая голову. – Мужик, ты не на тех нарвался, чтобы отмалчиваться. Поверь, я большой специалист по развязыванию языков. Если надо, у меня и мумия заговорит.

   Григорий испугался не на шутку. Выражение лица этого человека с холодным блеском светло-голубых «рыбьих» глаз выдавало в нём садистские наклонности. «Такой зарежет и не поморщится», – мелькнуло в голове Никишина. А вслух он произнёс:

   – Да разве я молчу? Вы спрашивайте, что знаю, то и скажу. Мне таить нечего.

   – Тогда отвечай, кто ты, откуда и куда направлялся, род занятий, какая обстановка в городе, всё, что знаешь о дислокации ополченцев и казаков.

   – Никишин я, Григорий Иванович, пенсионер, еду из дома на дачу. Это тут недалеко, по этой тропинке пару километров будет. Вообще живу на микрорайоне с женой, это тоже недалеко, на окраине города. В самом городе я не бываю за ненадобностью и не знаю, что там и как. А у нас тут войск не было. Пару раз приезжали «Грады», постреляли и уехали. Больше никого не видел. Чистую правду говорю.

   – Стало быть, ты теперь дачник?

   – Дачник, дачник, – живо закивал головой Григорий.

   – Дачник-неудачник, – оскалился в улыбке бритоголовый. – Ну а дети у дачника есть? Небось, в спину нам стреляют где-нибудь неподалёку отсюда?

   – Нет, что вы, мой сын в Москве уже давно работает. Там и жильё купил. И семья его вся там. А тут мы одни с супругой.

   – Москаль твой сынок, стало быть. Продался за рублишки. Все вы тут продались москалям. Ну ничего, скоро мы очистим нашу землю от таких, как ты и твой сынок.

   – Да я тут при чём? – почти простонал Григорий. – Я никогда не выступал за раскол Украины.

   – Тогдi чому ти не пiшов захищати свою землю вiд окупантiв? (укр.) – не выдержал молчания один из бойцов группы, который выделялся высоким ростом и худобой.

   – Стар я уже для войны, – тяжело вздохнул Никишин.

   – Стар!? – воскликнул лысый. – У нас с тобой пару лет разницы. Я с первых дней вступил в батальон. Добровольно вступил, никто меня не заставлял. Уже полгода воюю с вашими недоносками. Да так воюю, что даже перестал счёт вести отправленным лично мной в ад сепаратистам и пришлым казачкам. Но у нас в батальоне есть ребята и постарше нас с тобою.

   – Я, конечно, извиняюсь, – попытался возразить пленник, – но у меня тридцать пять лет подземного стажа и силикоз в придачу. Половина лёгких пылью забита. Никудышный из меня вояка. Да и на кого я свою старуху оставлю? У неё диабет.

   – Никак разжалобить хочешь? Это напрасно, – заметил старший группы. – Война, папаша, штука жестокая. Тебе не повезло: ты оказался не в том месте и не в то время. Так бывает. А нам теперь нужно принять решение, что с тобой делать. Козырь, твоё предложение? – обратился он к бритоголовому.

   – А что тут думать, Полковник, – ухмыльнулся Козырь, – кончить и прикопать.

   – Какие ещё будут предложения, побратимы?

   – Краще взяти з собою, а потім обмiняти. Мiй брат у них у полоні, – сказал долговязый.

   – Поддерживаю, – добавил другой боец. – Лучше взять с собой, а то не поверят, как в прошлый раз, что мы погуляли далеко по тылам.

   – Так тому и быть, – решил Полковник. – Забираем и уходим.

   – Как хотите, – пожал плечами Козырь. – Лично я предпочитаю ходить налегке. А вы, молодые, если так захотели, будете тащить на себе этого силикозника. Своими ногами он долго не потопает, точно вам говорю. Уж я-то знаю.

   – Всё, прекратили базар, – строго сказал старший. – Грак, оттащи подальше велосипед и прикрой. Две минуты на перекур – и будем выдвигаться.

   У Григория защемило сердце. К горлу подкатил ком. Сейчас он переживал уже не за себя, а за оставленную на даче супругу, которая изойдёт слезами от переживаний за него.

   – Хлопцы, отпустите, Христом-богом прошу, – взмолился несчастный мужчина, непроизвольно опускаясь на колени. – Жена у меня там одна. Помрёт ведь.

   Козырь, зло сверкнув глазами, оторвал от груди пригревшегося котёнка, резким движением свернул бедолаге шею и бросил парализованное тельце в муравейник.

   – Ещё слово – и с тобой то же будет. Веришь? – прорычал он и, довольный произведённым на пленника эффектом, уже спокойно добавил: – Выполняй, что тебе говорят, и, быть может, увидишь свою старуху. Поверь, далеко не всем везёт так, как тебе, кто нас повстречал, когда мы на работе.

   Ровно через две минуты старший группы скомандовал:

 – Выдвигаемся! Гоблин, ты первый, Лютый – за ним, Грак и Купол ведут дачника, Козырь замыкает. Дистанция прежняя – в пределах видимости. Первый пошёл!

   – Командир, – обратился Козырь, – ты не против, если я пару-тройку «сюрпризов» оставлю?

   – Это само собой, – согласился Полковник. – Не отставай только.

   Не успела группа скрыться из виду в зарослях лесопосадки, а бритоголовый уже поставил первую растяжку. Своё дело он знал в совершенстве, работал быстро и уверенно, надёжно маскируя взрывное устройство. Через два дня на нём подорвётся тринадцатилетний мальчик с собакой. Но Козыря сейчас абсолютно не интересовало, кому достанется очередной «сюрприз». За время участия в войне он много поставил подобных ловушек и ни разу не видел результатов своей работы. А если бы и видел, разве это что-нибудь изменило бы?

   Глубокой ночью отряд прибыл в расположение своего батальона. И начались у Никишина настоящие мытарства в плену у армии в собственной стране. Из одного подвала его перебрасывали в другой. Постоянно допрашивали, нередко с применением физического и психологического воздействия. Иногда забывали покормить, и воду выдавали дозировано. Подвалы, как правило, были сырыми, душными и переполненными людьми, среди которых находились серьёзно раненные. От их грязных бинтов исходил неприятный, тошнотворный запах. Поэтому когда Григория через две недели поместили в обычную тюремную камеру, то условия в ней показались ему сравнимыми с пятизвёздочным отелем. Хотя он и в трехзвездочном никогда не был. Здесь его допрашивал человек, представившийся следователем СБУ. Уговаривал Никишина сознаться в террористической деятельности, ну или хотя бы в пособничестве террористам. Однако через три дня следователь потерял к   нему всякий интерес, и Григорий снова был отправлен туда, откуда его доставили, – в грязный и душный подвал. Ещё через неделю Никишина Григория Ивановича включили в группу для обмена военнопленными и, по странному стечению обстоятельств, обменяли на того самого Козыря, попавшего вместе со своей разведывательно-диверсионной группой в засаду ополченцев. У диверсантов была заранее заготовлена легенда о принудительном призыве и нежелании воевать со своим народом, они уже давно всё осознали и никогда больше не возьмут в руки оружие, их жестоко обмануло собственное правительство, бросив на бойню в миролюбивый Донбасс. И всё в этом духе. Те, кто были более убедительными, попали в первую партию обмена, согласно Минским договорённостям. А Козырь, имевший богатое уголовное прошлое, умел быть очень убедительным.

   Григорию, по сравнению с другими пленниками, тоже повезло: домой он попал через месяц после захвата разведгруппой. Жена с трудом узнала мужа. Он похудел на двадцать килограмм, потерял почти все зубы и стал абсолютно седым. Счастливому возвращению Никишина радовались все – супруга, друзья, соседи. А он только беззвучно плакал. Его отучили радоваться.