Судьба мусора

Это не про жизнь милиционеров. Разве что – отчасти. Это о другом мусоре. О человеческом. Ну, или, если хотите высокого штиля – о духовном.

Кого я решил так поименовать? Людей, утративших способность к развитию. Повторяющих одни и те же слова и делающих одни и те же вещи и не способных сдвинуться дальше: понять что-то, что не понимал раньше, научиться чему-то, чего не умел раньше, в общем, не способных зажить по-новому. То есть, используя иной язык – людей творчески бесплодных.

Много ли таких? Вообще-то меньше, чем может показаться рассерженному воображению. Обычно "замороженный" в одних отношениях человек сохраняет способность развиваться в чем-то другом: не на работе, так в отношениях с друзьями. Или – в хобби... Бездумный в политике, он может расти в понимании футбола. Или – в познании сортов пива. Жизнь разнопланова. А развитие ступенчато: взобравшись на очередную ступень, человек на какое-то время останавливается. Чтобы передохнуть, оглядеться и наметить следующий шаг. Иногда это "какое-то время" растягивается на многие годы и даже десятилетия. Так что совсем уж торопиться отпевать "духовных мертвецов" не следует.

Но иногда развитие, в самом деле, останавливается. И вот он перед нами: как будто бы живой, а на самом деле мертвый. Всё знает. На всё реагирует по устоявшимся схемам: щелкни кобылу в нос – она махнет хвостом. Живет как автомат...

Когда такая вещь происходит с человеком на относительно высокой ступени развития, это не так заметно и не так страшно. На нижних – страшно: сгусток глупости и злобы, не то человек, не то животное...

Что происходит с человеком при духовной смерти? За духовной следует физическая. Правда, иногда не сразу: жизнь духовного мертвеца поддерживается его функциями в общественном организме – человек живет, потому что он нужен другим людям. Но творчески он уже бесплоден.

И, как об этом рассказывают сразу несколько евангельских притч, обречен огню. Помните, в пересказе Пастернака?

Смоковница высилась невдалеке,
Совсем без плодов, только ветки да листья.
И Он ей сказал: «Для какой ты корысти?
Какая Мне радость в твоем столбняке?
Я жажду и алчу, а ты — пустоцвет,
И встреча с тобой безотрадней гранита.
О, как ты обидна и недаровита!
Останься такой до скончания лет».  

С российским обществом такое происходило не раз. Значительная часть общества омертвевала, духовно отмирала. И тогда ее сжигал огонь. Жестокий. Но с точки зрения истории – очистительный. А то живое, что было под мертвой скорлупой давало начало новой жизни.

Такой была русская жизнь в конце 12-го и начале 13-го века: детские, но от того не менее кровавые драки и остановка творчества.

Понадобились татары, чтобы счистить эту коросту и приготовить расцвет 14-15-го веков.

Таким был и 17-й век: от Смутного времени до просто мутного, когда жизнь как бы и успокоилась и наладилась, но жизнью быть перестала. Эту мертвечину счистил Петр.

Таким же был и конец 19-го и начало 20-го века. Это время к нам ближе, и мы знаем его лучше. Но знаем довольно однобоко. Мы видим, что творческий процесс не прекращался (хотя внимательный взгляд может все же заметить снижение его интенсивности: "серебряный век" не "золотой"). Но главное – в другом, в том, чего мы часто почти не замечаем: в том что речка эта текла по все более заболачиваемому лугу народной жизни – жизни горьковских мещан и чеховских мужиков. Огромные пласты народонаселения были духовно мертвы. Позднее их воспели и Зощенко, и ранний Булгаков, и Олеша, и Хармс... И страшная кровь советского периода русской истории стала таким же очистительным огнем, свирепость которого Россия ощутила на себе и в 13-м, и в начале 18-го века. К 60-70-м годам духовных трупов стало меньше. Многие умерли естественной смертью. Другим посчастливилось меньше...

Сегодня мы наблюдаем такое же самое массовое омертвление. Достаточно включить телевизор или выйти за пределы своего узкого круга в интернете, и запах мертвечины просто бьет в нос. Как в морге. Живые мертвецы кричат, размахивают руками, пыжатся... А жизни в них нет. Мне вот сегодня стихотворение попалось. Авторство приписывается Шойгу. Не удержусь, приведу полностью.

Наш воин, в битве окрещенный,
Нанес космический удар,
ИГИЛ, в России запрещенный,
Ползет, как раненый удав,
В свою вонючую нору,
Зализывая ядом раны,
Издохнет завтра он к утру,
Домой вернутся ветераны,
Прижмут к груди детей и жен,
Подругу поцелуют жарко
И выпьют фронтовую чарку
За тех, кто наш покоит сон,
За тех, чьи пушки и ракеты
Нацелены на тех, кто точит
На нас ножи, и пистолеты
На нас опять направить хочет,
Кто нам грозит мечом и СПИДом,
И экстремизмом всем своим,
На обезьяну схож он видом,
И в жизни не необходим,
Мы им ответим: "Господа,
Не быть вам снова никогда!
Вы просчитаетесь опять
В заокеанских планах этих,
А наши матери и дети
Спокойно будут вечно спать!"

Ну, насчет Шойгу или не Шойгу, не знаю. Мне легендарный министр казался если не более живым, то все же более сохранным. Но это неважно, Шойгу или не Шойгу. Важно, что автор этого текста мертв. И таким нет числа.

Этим и определяется наше невеселое будущее. Россия, конечно, будет жить. Но скольким же для этого придется умереть...