Весна на хуторе

 Весна на хуторе.

Наш сад стоял заметённый суровой зимой до самых верхушек. Вылезешь со двора по снежным ступенькам сугроба наверх, а перед глазами негустая поросль самых верхних веточек деревьев.
После долгих метелей установилась тихая пасмурная погода с влажным густым воздухом. Хмурые сердитые дни наводили на стариков тоску и поселяли тяжесть во всём теле.
- Кости ломит к непогоде, - жаловались пожилые люди. - Хоть бы уже скорее небо разродилось, и нам бы легче стало.
Проснувшись утром с желанием взобраться на высокий отвесный сугроб, мы не узнали привычную глазу картину: крыши хат были в нахлобученных белых шапках, верхушки деревьев ещё больше укоротились под толстым белым одеялом, дым из труб шёл вверх прямым сизым столбом — верным признаком мороза и солнечной погоды. Светлая, тихая, задумчивая грусть была разлита над дворами, ближними взгорьями и чуть парившей полыньями речкой. С трудом пробитая колея посередине улицы тоже засыпана молодым, свежим, вкусно пахнущим снегом.
Однажды по самому краю сугроба, который, закрыв сад, полого спускался на огород, пробежала шустрая ласка, в кипенно белом наряде, вытянутая, с хвостом длиною в туловище и чёрными глазами-бусинками.
Мы, завороженные появлением диковинного зверька, стояли долго, наблюдая его беспорядочное движение по сугробу. Куда ласка исчезала потом, мы не знали. Но её суматошная прогулка повторялась каждый день, и нам подумалось, что у неё есть где-то неподалеку нора в снегу, куда она ныряет, как выпущенный из пушки снаряд. Мы решили проследить за необычной для наших мест красивой гостьей и тихо взобрались на край пологой стены сугроба, выставив наружу только головы.
Тишина. Сахаром-рафинадом искрится на солнце снег, нет следов птиц, лишь чуть заметная узкая извилистая дорожка, которую оставила загадочная гостья.
Следы внезапно прекратились, словно зверёк поднялся с места и улетел в воздух.
С каждым днём солнце пригревало всё сильнее, и снег, спрессовавшись, начал оседать. Ночью нас будил треск деревьев, будто шаровая молния, полетав на садом и провалившись глубоко в снег, взрывалась где-то внутри.
Через неделю картина была неприглядной: деревья стояли с отвисшими ветвями, отодранными от стволов вместе с корой. Старые стволы так и остались засыхать, не в силах бороться с жестокой расправой над ними. На молодых деревьях тонкие податливые руки-ветви постепенно поднялись и заняли своё естественное положение. По красноватой окраске коры можно было судить о том, что жизнь в них осталась и что цветение, пусть позднее, но появится.
Вечера стояли томные, с ещё редкими криками сов и первыми стройными звуками снеговой воды, которая, почувствовав свой недуг, стала разливаться медленно и широко, кое-где образовав еле слышные ручейки, убегающие по наклонности в неизвестность.

Медленный малиновый закат наполнился неизъяснимыми звуками весны. Ещё далеко то время, когда можно будет снять верхнюю одежду и ловить тепло солнечных лучей. Но платок- то снять можно: без него ты слышишь самые затаённые и нечёткие мелодии, такие, которые знает только природа: оживающий от поломки сад, отламывание небольших подтаявших крыг снега, приглушённый, еле слышный говорок ручейка, вечерний плач сосулек с камышовой крыши, дуновение пахучего ветерка и ещё много чего другого, имеющего звучание. Но как назвать одним словом всё то, что так волнует детскую душу, заставляет её и страдать, и радоваться одновременно?
Уже совсем стемнело, пора вернуться в натопленную хату и отчитаться перед мамкой, что канавки во дворе отведены в сторону и вода теперь не польётся в сарай; что коровьи ясли очищены от скопившейся бодылки кукурузы, что Майка выпила полное ведро воды и получила на ночь свою порцию сена. И если у мамки хорошее настроение, она прислушается ко мне и снисходительно улыбнётся. Она ведь никогда не замечает, как корова пьёт воду. А Майка это делает со смаком, не спеша: потянет в себя влагу так, что она заструится у неё внутри по шее подрагивающими порциями. Потом, будто устав, поднимет голову, уставится в никуда посоловевшими зеленоватыми глазами, вздохнёт глубоко и опять нагнёт голову, утопив её в ведро по самые рога. Остатки воды, видно, самые сладкие, и животное зачмокает, как маленький бычок, втягивая в себя последние капельки. Иногда балует, таская ведро по земле то в одну сторону, то в другую. И попробуй отнять у неё эту забаву!
Ночью ещё властвуют лёгкие морозы, и вчерашняя разлившаяся водица покрывается тонкой матовой коркой льда. В оставшихся островках снега образовались причудливые стеклянные пещеры. К обеду они начнут плакать тихими слезами, питая небольшие извилистые ручейки и пространные лужи.
Утром идёшь в школу по хрупкому стеклу, а возвращаешься по талой воде. Всматриваешься в глубину луж, а там бездонное небо, облака, и вдруг по коже побегут мурашки от страха: ну как нырнёшь в такой омут?
Появилась первая стайка скворцов. Утром они сидели нахохлившись, вертя головками по сторонам: где бы приткнуться, спрятаться от свежего ветерка и подремать? Прошлогоднее жильё на высокой палке, прибитой к спиленной части дерева, занято вездесущими воробьями, и надо подумать, как их оттуда выкурить. К полудню воздух прогрелся, и одухотворённый скворушка затрепетал крыльями, задрал голову с раскрытым дрожащим клювом и засвистел, защёлкал в экстазе, приветствуя тепло, яркое солнышко и всё живое в знакомом подворье: вечно занятых хозяев, разморенного кота на завалинке, непрерывно поющих леггорок и важного, стоящего на страже петуха.
Весна!!! Пришла настоящая деревенская весна!!!