Тунеядство: кто не работает, тот не ест!

 
В связи с этим, каждый член общества обязывался заниматься полезным для всего общества трудом, который способствует строительству коммунизма. Не работать имели законное право только женщины, которые занимались воспитанием детей. 

Скоро в обиход вошло новое значение слова “борзой” - от аббревиатуры БОРЗ - без определённого рода занятий. Власть начала бороться не только с бездельниками, но и с теми, чей труд не хотела принимать. 
 
Под указ о тунеядстве попадали граждане не работающие больше 4 месяцев подряд. Или в течение года. Бродяги, попрошайки, лица, живущие на нетрудовые доходы. Например, фарцовщики - спекулянты. И даже незамужние, бездетные дамы. Все они, по мнению государства, вели паразитический образ жизни. И должны были исправиться по принципу - не можешь, научим, не хочешь, заставим. 

Вряд ли режиссер Леонид Гайдай выполнял госзаказ по борьбе с тунеядством в фильме “Операция Ы и другие приключения Шурика”. Просто тогда в середине 60-х от борьбы этой было не спрятаться - не скрыться. 

Лодырей и бездельников высмеивали и песочили. Попрекали даже в мультфильмах. Советская пропаганда еще долго дергала за эти струны в разной тональности. Пока не превратила образ тунеядца в анекдотический. Но начиналось все в 1961 году очень серьезно. 

После того, как был принят соответствующий указ, многие представители творческой интеллигенции оказались в ссылке, поскольку их обвинили в паразитирующем образе жизни. В частности, в числе жертв системы оказался поэт Иосиф Бродский - его сослали в Сибирь. 

Приговоры были реальные, суды скорыми. Тунеядец - враг и преступник, потому что живет за счет общества. Их выслеживали дружинники и милиция.

В нашем доме жила классическая тунеядка по имени Лёля. Была она молодая, борзая и сильно в теле. Сочная брюнетка с могучими боками, она была упакована в дефицитное шмотьё с ног до головы - кожаное пальто, тонкая дублёнка, инопланетной серебристости сапожки, сумочки, как из каталога... 

Причём, их было много, этих сумочек. Я уж не говорю о тонких дамских сигаретках, которые она шикарно отбрасывала, недокуренными. Как выстреливала. А какой у неё был лак для ногтей! Помню, как наше детсткое воображение поразила эмаль с темно-синими блёстками.

А шёл 1982 год и эпоха диско катилась к своему закату. Но кого это тогда волновало? Блёстки - это было наше всё. А ещё она вся была увешана золотом - тогда это считалось признаком богатства и несомненной роскоши. Она была некрасива с общедетской точки зрения, признающей лишь хрупкие формы книжных Золушек, но жирная Лёля была вне конкуренции - она после себя оставляла шлейф, состоящий из импортного дыма и 'Magie Noire'. А мы - материальные девочки - любили всю эту “фантичность” бытия. 

Да, ещё Лёля очень любила на полную громкость заводить песню Пугачёвой «Знаю, милый, знаю, что с тобой...» С тех пор эта песня стала для меня звуковым символом классического тунеядства. Почему я называю Лёлю «классической тунеядкой»? Для этого следует вспомнитьвинтажные юридические нормы. 

По советскому уголовному законодательству было наказуемо тунеядство, заключавшееся в длительном, более четырёх месяцев подряд (или в течение года в общей сложности), проживании совершеннолетнего трудоспособного лица на нетрудовые доходы с уклонением от общественно полезного труда (ст. 209 УК РСФСР). Вообще, для того, чтобы оказаться осуждённым по 209-й надо было очень сильно “борзеть”, очень сильно досаждать Советской
Власти своим антиобщественным образом жизни и таким же антиобщественным видом. 

А Лёля не была ни супругой известного архитектора или, там, Главного Товароведа города Москвы. Была бы супругой - имела бы право. Но об этом мы поговорим позже... А Лёля была классикой жанра - она фарцевала шмотьём и водила дружбу с такими же «крокодильскими» персонажами. 

Мы часто “тусили” у подъездов и быстро научились отличать Лёлиных гостей - мужчин в замшевых пиджаках; молодых людей криминально-модного вида в джинсах и очках от солнца; тонконогих, чуть пожухлых красавиц с длинными волосами и ярко крашеными лицами. Взрослые её с удовольствием обсуждали, грозились написать-куда-следует.
  
Потому что для привлечения к ответственности “органы правопрядка” должны были получить сигнал и долго по нему проверять реалии. Люди возмущались, но не писали. Ибо нафиг. В «андроповский год», когда на тунеядцев и прочих пролетариев свободного труда, накатила безжалостная машина законодательства, Лёля тут же устроилась кассиршей в универмаг и даже проработала там несколько месяцев. 

Потом Юрий Владимирович почил в бозе, а его начинания канули в Лету. И Лёля, уволившись, тут же укатила на курорт. 

Моя мать иронично заметила: «Ну а что? Человек уработался!» Один раз Лёлю отдубасили товарищи по бизнесу. На лестничной площадке. Люди притихли в своих квартирах и сладострастно внимали воплям. Из краткого, но динамичного диалога было ясно - Лёля что-то напортачила с какими-то колготками. (В 1984 году в моду вошли цветные плотные колготы, которые пробыли на пике славы до конца десятилетия, а потом плавно перетекли в нежно любимые всеми леггинсы).

Самое смешное, что Лёлю замели на волне горбачёвской Перестройки, когда обострилась борьба с антиобщественными явлениями. Сидела ли она или нет - мне это неизвестно, но из нашего дома она пропала и только в конце 1990-х вновь всплыла, приехав в гости к своей подруге. Надо отдать ей должное - выглядела она по-прежнему сыто и мощно. Разве что, не так модно... Впрочем, и время уже было другое, и Лёля состарилась. 

Если же вдуматься, то по факту она не была тунеядкой, ибо пахала, не чета иным НИИшным страдалицам и прочим любительницам рабочих перекуров. Она что-то такое доставала, перекупала, договаривалась. Она именно работала! Но закон есть закон - раз ты не работаешь непосредственно на государство, значит, ты - тунеядец.

  
...Вообще же, в народе термин «тунеядство» трактовался тогда расширительно, то есть без учёта правовых норм. Так, тунеядками именовали женщин, которые жили за счёт мужей. С точки зрения права, они таковыми не являлись, ибо официально значились домохозяйками. Тот факт, что некоторые из них вставали к часу дня и бежали по маникюрным салонам, милицию не волновало. Имеет право. 

Но общественность всё равно булькала. Потому что эталоном считалась честная труженица, которая после тяжёлого рабочего дня начинает свою вторую смену - у плиты и вообще - по дому. (Я никогда этого не понимала, но это является моим личным мнением, и я предпочитаю его никому не навязывать. Хозяин - барин).

Так вот эти ухоженные, лениво-вальяжные дамы были на особом счету у карикатуристов и авторов статей. Журналисты предпочитали два вида этих псевдо-тунеядок - «полная дура без диплома» и «приспособленка с дипломом». Первый вид был чистым и незамутнённым, как нынешние гламур-гёрлз - мода, тусовки, дорогие вина, слежение за точёным тёльцем, теннисная ракеточка и гетры для аэробики. 

Второй тип представлял собой какую-нибудь филологиню, которая, вместо того, чтобы читать лекции на тему «Образ пол-литры в русской литературе первой половины XIX века», спокойно возлежит с Сартром в пенной ванне, ибо сумела захомутать старичка-профессора.

Другой любимый подвид тунеядцев представлял собой молодых людей, живущих за счёт родителей или дедов. Что меня больше всего поражало, так то, что эти карикатурно-фельетонные юноши и девушки умудрялись модно и богато одеваться за счёт...бабкиных пенсий. Да-да. Большое число карикатур обыгрывало ситуацию, когда внучок требует от бабки пенсию на удовлетворение своей базовой потребности, например, на покупку джинсов. 

Тут дело в не моральной стороне вопроса, а в материальной. Ведь тогда действительно пенсионеры получали достаточную трудовую пенсию, а многие из них продолжали работать, как например, мой дед, который в совокупности имел очень неплохой доход. Многие престарелые граждане тогда имели колоссальный трудовой стаж (с 14 лет), плюс всякие надбавки. А вообще, ситуация с неработающими взрослыми детьми была спровоцирована самими родителями.

Любимый лозунг эпохи: «Мы жили плохо и бедно - пусть хоть наши дети живут хорошо!»А ведь старшее поколение таким образом реализовывало свою личную потребность в сытости и довольстве – “дать сыну то, что не было доступно мне”. Очень часто родителями такого тунеядца оказывались вовсе не торгаши и адвокаты (последних не любили за свободный график), а конкретно заслуженные рабочие, орденоносцы, неутомимые труженики. Просто они считали, что именно так и можно сделать своё чадо счастливее. 

Очень часто обыгрывалась и такая ситуация - уныло-усталая и старая на вид маман убивается по хозяйству, а её упакованная в фирму дочка философствует на диване. А может дочка - отличница Бауманки или филфака?! Но и такое бытовое тунеядство тоже крепко осуждалось, ибо, как уже было сказано, идеалом служила круглосуточно трудящаяся фемина (конь-на-скаку приветствовался).

В 1970-1980-е годы было очень популярно пристраивать своих детей в институты. Высшее образование весьма котировалось, и каждый дебил чётко помнил - диплом надо заиметь. Тема пристраивания с последующим пестованием оказалась неплохой кормушкой для сатириков и юмористов. И эта форма «учёбы» также считалась одной из форм тунеядства. 

Отдельно стояли так называемые “свободные художники”, которым было не по пути с соцреализмом. Я не могу сказать, что на них целенаправленно охотилась милиция или ещё какие органы посерьёзней. Но ровно до того момента, пока эти самые носители свободно духа не становились отъявленными диссидентами. Ибо нежелание рисовать «как надо» уживалась в них со стремлением к антисоветским вылазкам.

И тогда, увы. Привлечь их за тунеядство было милым делом, не касаясь тонкостей самиздата и прочих бульдозерных выставок. 

Те из них, что были поумнее, не связывались с 209-й статьёй и пристраивались в котельные или в охрану...Помню, как уже в начале 1990-х какие-то бородатые умники на ТВ ржали, что в эпоху Застоя был такой высокий уровень образования, что все дворники и кочегары имели дипломы ведущих гуманитарных ВУЗов страны... 

В общем-то, сидели по 209-й только самые наглые и самые зарвавшиеся. Как вариант - самые глупые. Борьба с тунеядством закономерно прекратилась в 1991 году, когда вышел новый закон «О занятости населения». Наступали иные времена, ибо тунеядство, как явление, возможно только в обществе, где право на труд является также и обязанностью. А в капиталистическом мире с его конкуренцией и безработицей, есть только право на реализацию (или на нереализацию) своих возможностей и способностей…