Как Кристина Потупчик перестала быть радикальным охранителем

С Кристиной Потупчик произошло что-то странное. Еще недавно она была известным блогером из «лагеря охранителей»: ее ненавидели либеральные оппозиционеры, она ругалась с ними в социальных сетях, была воплощением понятия «кремлевская блогосфера». Еще бы: бывший пресс-секретарь печально известных «Наших». Однако в последние месяцы даже недавние оппоненты заметили, что Потупчик изменила свою позицию: из радикала-охранителя стала умеренным центристом и вдруг превратила коммуникацию из перебранки в диалог. Корреспондент Znak.com расспросила Потупчик о том, что с ней произошло, и услышала немало неожиданных слов.

— В последнее время тебя все больше цитируют оппозиционеры, хотя ты много лет была известна как представитель лагеря охранителей. Что это — смена курса?

— А что такое «охранительство»? Я как поддерживала Путина, так и поддерживаю. Он не так давно сказал, что русская национальная идея — это патриотизм. Патриотом я была всегда, потому что всегда хотела жить в сильной России которой можно гордиться. На деле это значит, что я хочу, чтобы людей перестали сажать за лайки и репосты в соцсетях, потому что какому-то региональному судье или менту надо закрыть статистику. Чтобы региональные чиновники перестали использовать закон об иностранных агентах для прессования местных НКО, которые указывают на их некомпетентность. Чтобы цены на госконтрактах завышали не в десять раз, а хотя бы в два. Чтобы всевозможные активисты перестали решать проблемы собственного либидо, закрывая выставки и закидывая яйцами участников школьных конкурсов. Чтобы чиновники Минздрава, которые в кризис пиарят иностранных производителей гомеопатии и обчищают карманы больных, лишались рабочего места за некомпетентность и мошенничество. Я же не так много хочу, правда?

Охранительная повестка всегда была больше ориентирована именно на критику и разоблачения Запада. Но сейчас с Западом все понятно гораздо лучше, чем раньше. Помню, несколько лет назад при слове «русофобия» многие презрительно усмехались и говорили, что взрослым дядям до России дела нет. А сейчас главный персонаж на всех дебатах американских выборов — это Путин, беспрецедентное давление оказывается даже на наших спортсменов-паралимпийцев, продолжается шантаж санкциями. Я не дипломат, в международную политику не лезу. Но многие чиновники, занимающиеся внутренней политикой, постоянно грозят фигой Западу и говорят, что против нас идет необъявленная война. Уважаемые, а вы выигрывать в этой войне как собираетесь? Одной рукой ухватив «духовные скрепы», а другой громя музейные экспонаты, требуя отказаться от презервативов и добиваясь запрета рок-оперы «Иисус Христос — суперзвезда»? Министерство здравоохранения убеждает покупать сахарные шарики с наценкой, я не шучу, в несколько тысяч процентов, и пиарит французский концерн гомеопатов-шарлатанов — это они так укрепляют позиции перед иностранной агрессией? Главреды СМИ, они что, надеются подборками неудачных фото Порошенко победить Запад информационно?

Недавно на Кубани избили экологов, которые приехали пожары тушить по берегам рек. После этого вышли статьи: мол, извините, экологи получали международные гранты, наверняка сами камыш жгли, местные жители не зря встали горой. А там, пока суверенную автохтонность защищали, не до пожаров было, камыш так и сгорел, а вместе с ним — почти все прибрежные птицы и звери. Просто кто-то решил сэкономить на выкашивании зарослей. В кризис снизилось количество денег, пропускаемых через руки чиновников, и многие хотят урвать напоследок кусок побольше, а внимание отвлекают, обвиняя во всех грехах «проклятый Госдеп». Они наворуют и уедут на Запад, а мы останемся, я сама останусь, потому что уезжать не хочу. Это моя страна. Я не собираюсь молча смотреть, как ее уродуют, набивая себе карманы или выслуживаясь перед воображаемыми идеологами. Если выбирать, кто более опасный враг, — эколог, который на американский грант тушит российские камыши, или чиновник, который эти самые камыши поджигает, — для меня тут не может быть сомнений.

Вы говорите, что это оппозиционная повестка, но когда это оппозиционным стал здравый смысл? Не бить детей, не обвинять изнасилованных девушек, что те «сами виноваты», не говорить, что прививки вызывают аутизм, строить дороги, которые хотя бы год продержатся без заплаток, перестать бороться с беби-боксами, заняться нормальной профилактикой ВИЧ. Это оппозиционная повестка, что ли? Если так, то Путин сейчас — главный оппозиционер, и я вместе с ним. Более того, с нами — созданный президентом ОНФ. «Народный фронт» не занимается ни оппозицией, ни поиском агентов Госдепа, его задачей всегда было выявление вредительства среди самих же чиновников, конструктивная критика, призванная помочь власти улучшиться и эволюционировать. Я занимаюсь тем же самым.

«Ребята из движения знали, что Путин — рядом»

— Твоя семья вообще интересовалась политикой? С какого возраста тебя стало все это интересовать?

— Мои родители всегда интересовались политикой. Дед всю жизнь скрывал, что он еврей, боясь прессинга по пятому пункту. Отец снаряжал в Чечню солдат, а до этого вместе с матерью несколько лет провел на службе в Казахстане, пока там не начали прессовать русских. В нашей семье, как и во многих других семьях, переживших Перестройку, девяностые, дефолт и все остальное, всегда было принято готовиться к худшему — такой русский фатализм. Выписывали все газеты, внимательно их читали, всем подъездом занимались прикладной политологией. А наше поколение, напротив, было одним из первых, кто жил уже в более-менее спокойной обстановке. Так что я в детстве у родителей из шкафа воровала не газетные передовицы, а книжки про Анжелику и короля. В «Наши» меня привели именно родители.

— Как ты попала в «Наши»? Почему, кстати, не в «Молодую гвардию»?

— Мама работала в университете во Владимире, и когда «Наши» только начали открывать отделение в городе, они приходили агитировать в общаги и лектории. Маме понравилось, что они обещали бесплатные курсы по экономике, политике, социологии. Я в тот момент очень кстати в очередной раз отбилась от рук, и родители поставили перед выбором: либо «Наши», либо ссылка к бабушке. Но если в «Наши» набирали всех подряд, то как попасть в МГЕР было непонятно — там все-таки готовили будущую номенклатуру, а на эту роль всегда были собственные желающие.

2011 год: Кристина Потупчик, Василий Якеменко, Владислав Сурков

— А могло так получиться, что тебя бы качнуло в другую сторону и ты бы стала оппозиционным активистом?

— Честно говоря, не припомню во Владимире никакой оппозиции. У такого забитого ребенка, как я, к тому же еще и девочки, не было шансов пересечься с какими-нибудь нацболами, а «Яблоко» и прочие демократы даже на тот момент производили впечатление полумертвости. Не то что бы тогда вообще был какой-то выбор активистских возможностей, его и сейчас, считай, нету. Да и нам, голодранцам, важно было самоидентифицироваться с силой и успехом. А кто в России олицетворяет силу и успех лучше, чем Путин?

— Я помню, что молодых людей привлекали в такие движения идеей социального лифта. Для тебя это было важно?

— Вершина карьеры, на которую мне постоянно намекали в универе, — учиться получше, и тогда, может быть, смогу побороться за ставку университетского библиотекаря. Или так, или идти торговать — в магазин или с рук, «Гербалайфом». Особых бизнес-талантов я в себе никогда не ощущала и с самого начала готовилась истлеть где-нибудь среди каталожных полок. Может, это в Москве не так сильно ощущалось, но в регионах цеплялись зубами даже за призрачный шанс вырваться из этого колеса перерождений имени младшего научного сотрудника.

— Сработало?

— В «Наших» действительно многие получили толчок к росту, хоть какие-то возможности, горизонтальные связи с другими толковыми ровесниками. Но все-таки социальный лифт — это про «Молодую гвардию». МГЕР был лифтом, который сам приезжал, куда надо, с «Нашими» же никто не собирался просто так делиться насиженными местами. «Молодой гвардии» давали рыбу, «Нашим» показывали, где можно ее поймать. Но карьеристов среди нас и без того почти не было, почти все комиссары, которые чего-то добились, — это такие же, как я, выходцы из маленьких городков, которые были готовы хоть на дно океана — лишь бы не на дно бутылки, как большинство их соседей и знакомых. Бедные увязали в бытовых алкогольных баталиях, богатые теряли ощущение реальности в потребительской гонке. У молодежи не было примеров и авторитетов, кроме Путина. Он был простой мужик, который всего добился сам. А ребята из движения всегда знали, что Путин — рядом. Он приезжал на наши форумы, мы приезжали на встречи к нему в резиденцию — он был нашим кумиром, олицетворением совершенно новой концепции селф-мейд. В такой обстановке мы и выросли. 

Конечно, это был сильный импринтинг. Ощущение, что Путин с нами, что он — свой, не покидало никогда, даже когда движение закрывали, даже когда меня гоняли на допросы, взламывали почты. Никого, кто болел бы за Россию и ее будущее более искренне, чем Путин, я не знаю. Но одного Путина, увы, недостаточно, чтобы уследить за всем, что происходит. И все молодежки изначально были в первую очередь такими «связными президента», которые в меру разумения и возможностей поддерживали путинский курс.

Из-за того, что «Наши» не были социальным лифтом в классическом понимании, конечно, осталось много людей, которые жили завышенными ожиданиями и оказались не готовы к очень быстрому упадку движения. Был даже случай самоубийства, после погибшего парня осталась записка, которую явно написал очень разочарованный жизнью человек. Комиссары десять лет жили в походных условиях, срывались из города в город, бросали институты, увольнялись с хороших работ ради работы в движении. Большинство из них были фанатично преданы идее и ждали, что идея их отблагодарит. Но это же не благотворительный фонд, который должен со всеми нянчиться. Кто-то воспользовался возможностями, кто-то не сумел и обнаружил себя выпавшим из нормальной социальной жизни. А встроиться в нее обратно — непростая задача. Вы можете себе представить, чтобы какой-нибудь Моторола вернулся обратно на автомойку? «Либо пан, либо пропал», считают такие люди. Всем панами не стать.

— Поддерживаешь контакты с бывшими коллегами по движению? А с Василием Якеменко?

— С Василием Якеменко контакт не поддерживаю — не о чем контактировать. У него сейчас свои проекты, очень далекие от политической жизни, а я, наоборот, занимаюсь именно политикой.

— Ты занимаешься политическим SMM. Насколько велик этот рынок?

— Спрос на толковых специалистов любой квалификации, от СММ до полевиков, в политике есть всегда. Конечно, российские выборы — это далеко не многомиллиардная махина, как в США, но я не знаю ни одного политтехнолога и вообще профессионально участвовавшего в политической борьбе человека, который сидел бы сейчас не у дел.

— Поддерживаешь контакты с администрацией президента?

— Конечно, как и многие мои коллеги. Перед выборами, например, была встреча политологов и политических экспертов с Вячеславом Володиным — очень содержательная, кстати, он за два часа обменялся с нами своим видением будущего политики в России, законодательной власти и Госдумы в том числе. Новый сезон парламента многих удивит, особенно скептиков. С новой командой Кириенко пока не познакомилась, но думаю, удастся найти общий язык — в конце концов, у нас у всех общие цели.

«Враги — это те, кто нарушают права россиян»

— Вернемся к твоим взглядам. Как они эволюционировали за последние годы? Есть ощущение, что ты стала гораздо умереннее.

— Мне кажется, взгляды большинства людей с возрастом становятся более взвешенными, центристскими. Молодость — это время радикальных действий, лозунгов и резких заявлений. Плюс чем моложе человек, тем большее внимание на него оказывает окружение, а с возрастом формируются собственные мысли и идеи. Я не стала исключением. Хочу жить в нормальной стране и готова за это бороться. Наверное, это и есть умеренность взглядов?

— Вообще такая эволюция происходила долго? Кто-то на тебя влиял?

— Главный, кто влиял на членов движения, пока «Наши» существовали, — это, конечно, Якеменко. Когда «Наши» исчезли буквально в одно мгновение, с ними исчезло и многое из того, во что мы верили. Но я никогда не воспринимала исчезновение «Наших» как поражение. Нашей целью была победа Путина, и эта цель достигнута. Конечно, за время нашего существования отдельные кураторы использовали движение в своих интересах, но обманывать нас никто не пытался, равно как и морочить голову совсем уж завиральными идеями про какие-нибудь «шестые колонны». Я успела полностью реализовать все свои возможности в «Наших», и когда проект закрылся, мир вокруг не рухнул. У меня стало больше свободного времени, которое я инвестировала в себя, занялась самообразованием, книжки читала, смотрела, как меняется политическая система. 

Когда мне предложили новую работу, у меня уже было собственное видение того, от какой системы ценностей я буду отталкиваться. Я могу долго распинаться про гуманизм, патриотизм, обновление и прочее, но есть какие-то базовые, очевидные вещи. Санкции санкциями, но в лифте лампочки не Обама выкрутил и не Путин. Патернализм тормозит общество. Вместо мифов о порядке при Сталине, о народе-богоносце или о заговоре педофилов лучше усвоить свое неотъемлемое право быть свободным, счастливым, здоровым и успешным — а эти права есть у каждого жителя России, вне зависимости от его политических взглядов, сексуальной ориентации и степени духовности. Нарушать эти права — значит, вредить обществу и стране. Соответственно, враги — это те, кто нарушает наши права. 

Возьмем закон об иностранных агентах — его авторы хотели, чтобы НКО, которые занимаются политической деятельностью, делали это, не скрывая того, что получают иностранные деньги, а значит, могут быть ангажированы в иностранных интересах.

Хотели как лучше, а получается, что в реестр иностранных агентов попадают региональные НКО-партнеры Всемирной организации здравоохранения, занимающиеся проектами по борьбе с курением. Зато когда французская гомеопатическая компания организует пресс-конференцию про место гомеопатии в современной фармацевтике, в мероприятии участвует Минздрав. Конечно, никакого места в фармацевтике не могут занимать разноцветные пилюли из сахара, в которых не содержится ни одной молекулы собственно лекарства. Эффективность гомеопатии — такая же, как у плацебо-пустышек. Но компания зарабатывает в России миллиарды на продаже своих шарлатанских снадобий. Мошенники хотят, чтобы россияне охотнее понесли им свои денежки, и организовали себе потворство Минздрава — якобы их средства имеют отношение к медицине. И представитель Минздрава сидел бы рядом с обманщиками, продвигая лженауку в массы, — все для того, чтобы компания заработала больше денег на здоровье россиян. Если и есть образцовый пример деятельности иностранного агента — то это он. Хорошо, что общественники и я в их числе обратили внимание на этот саботаж и критика в адрес возможного участия чиновников стала массовой. Минздрав был вынужден дать заднюю. Наша страна от этого выиграет? Выиграет. Граждане выиграют? Выиграют. Французская компания продаст меньше своего фуфломицина и обманет меньше людей. Вот так и выглядит патриотизм в моем понимании.

«Я всем заключенным сочувствую»

— Как ты восприняла протесты 2011-2012 годов? На митинги, думаю, не ходила, а знакомые ходили?

— Не ходила, но какие-то знакомые были. Вообще, «болотные» протесты — лучшее доказательство того, что главные враги оппозиции — не ФСБ, центр «Э» или следственные органы, а лидеры самой внесистемной оппозиции, которые сделали все, чтобы участники тех протестов разошлись по домам, потому что «эти еще хуже». И, кстати, справились с задачей настолько хорошо, что сейчас оппозиции вообще нет в медиаполе. Мне вот пишут в комментариях периодически, почему это я перестала бороться с политическими оппонентами. Как прикажете бороться с тем, чего нет? Сейчас при всем желании сложно найти следы либеральной оппозиции. Это, кстати, еще одна, чисто техническая, причина того, почему я в последнее время перешла на критику представителей власти. В отсутствии «внесистемщиков», очень хорошо стало заметно, кто из чиновников не просто наносит реальный вред стране, а еще и мог бы соперничать по масштабам угрозы с большинством оппозиционеров, вместе взятых.

— Ты сочувствуешь заключенным по «болотному делу»?

— Я всем заключенным сочувствую, российская тюрьма — увы, не предназначенное для человека место. Поэтому любую декриминализацию нетяжких статей я, пожалуй, поддерживаю.

— Ты веришь, что все протесты инспирированы мировой закулисой (я слышала такое мнение от твоих коллег по ОП)?

— Конечно, нет. Вообще, это, конечно, очень смелое заявление, учитывая, что, например, протест «Офицеров России» против выставки Джока Стерджеса возглавлял член ОП Антон Цветков. Движение НОД регулярно проводит протесты, казаки, фанаты Дмитрия Энтео... Хотя перечисляю сейчас и начинаю сомневаться: может, и есть что-то в версии про закулису?

«Тусовка выработала примитивную демаркацию»

— Ты — член Общественной палаты. Чем ты там занимаешься?

— Я занимаюсь в основном защитой животных, помимо отдельных запросов и мероприятий, последние пару лет пыталась добиться возобновления работы над законом об ответственном обращении с животными. Сейчас в России эта сфера никак не регулируется, из-за этого очень сложно привлечь к ответственности мучителей, обеспечить право животных на нормальные условия содержания — много таких моментов. Надеюсь, депутаты Госдумы начнут активную работу по нему уже в рамках осенней сессии, по крайней мере, такие прогнозы уже звучали.

— Общественная палата, к сожалению, славится странными пиар-инициативами многих твоих коллег — от запрета газировки до странной истории с выставкой Стерджеса и «Офицерами России». А сами члены ОП к этому как относятся?

— Большинство коллег по ОП со мной никак не контактируют — кто-то из-за несовпадения во взглядах, кто-то осуждает и считает неэтичным мое поведение в соцсетях. Но вообще Палата предоставляет своим членам значительную свободу действий — любой ее член может организовать в рамках ОП собственный круглый стол, например. Поэтому мне кажется не совсем корректным частные пиар-инициативы или заблуждения относить на счет сразу всех членов Палаты. У нас там свобода слова и действия. Правда, к сожалению, на круглые столы в поддержку той же шарлатанской гомеопатии эта свобода распространяется, а вот мой твит про Жанну Фриске вызвал даже заседание комиссии по этике. Видимо, сознательное введение людей в заблуждение и выдавание сахарных пустышек за лекарственные препараты — это гораздо более этично, чем шутки в соцсетях.

2011 год: на Селигере

— В последние годы общество резко поляризовалось. Это нормально?

— У людей сейчас как никогда силен соблазн на все навешивать ярлыки. «Если Евтушенко против колхозов, то я — за». Главный политтусовочный неологизм последних лет — «рукопожатность», соответствие мифическому образу совестливого либерального интеллигента, который многие оппозиционеры вынашивают в качестве идеала. На каком-нибудь «Радио Свобода» любят сокрушаться, что у нас отсутствует институт репутации. Они представляют себе этот институт как кастовую систему, где взаимодействовать можно только со «своими», оппозиция рукопожимает только оппозиции, охранители рукопожимают только охранителям. Сферический либерал в вакууме не должен давать комментариев Russia Today, ходить в заведения Сергея Минаева или, упаси боже, считать, что Крым — наш. В интернете даже появился иронический портрет образцового либерализма — персонаж Лев Натанович Щаранский. Самое смешное, что в комментариях к его шуточным постам до сих пор попадаются «борцы с режимом», которые считают утрированный до анекдота образ вполне нормальным и пытаются вступить с ним в серьезный диалог. 

Тусовка выработала примитивную демаркацию — ватники против либерастов, третьего не дано. Я вот — «охранитель», поэтому, по версии либералов, должна требовать запрета абортов, истребления геев и ссылаться при этом на План Даллеса. А многие мои коллеги считают, что я не имею права ставить под сомнение безгрешность чиновников любого уровня и искать угрозы режиму где-то кроме как на Западе. 

При этом ни те, ни другие вообще не задумываются о том, а где в этой номенклатуре место, собственно, патриотизму и реальной политике? Есть черное, есть белое, здесь все друзья, там все враги. Обе стороны баррикад вместо минимально созидательных действий в основном занимаются культивацией ненависти к противникам. Каждая сторона считает, что только их система ценностей и взглядов является допустимой, попытки возразить вызывают скандалы, пикеты, дождь из зеленки и град из яиц. Конечно, это ненормально. Нужен диалог, а не взаимная контрпропаганда из клише, в которые не верят, кажется, уже даже их создатели. Мне нечего делить с теми, кто, как и я, делает что-то на пользу успешной России. Я готова поддержать человека оппозиционных взглядов, который делает что-то крутое и полезное, как, например, Митя Алешковский с его фондом «Такие дела», и не вижу проблемы критиковать тех, кто сделал имя на поддержке власти, если те делают что-то вредное для общества. 

В Екатеринбурге, например, есть такой деятель - Герман Авдюшин, на этих выборах он шел четвертым номером по региональному списку «Единой России», вхож в разные ведомства, член общественного совета при областном Минобре, глава общественной организации «Всероссийское родительское сопротивление». На сайте у них даже раздел есть, «Духовные основы России». И вот этот «охранитель» вместе со своим движением активно продвигает в регионе идеи антипрививочников и ВИЧ-диссидентов — на него местные медики в прокуратуру жалуются, потому что ВИЧ-отрицатели не просто сами умирают от прекращения терапии, они еще и детей своих в могилу сводят. И вот вместо резкого публичного осуждения и прекращения любых контактов местные чиновники с ним сотрудничают, поддерживают и акции проводят — еще бы, он же «свой», за духовность. Духовность, под прикрытием которой людей в могилу сводят, — это уже сатанизм какой-то. Здорово ли общество, в котором это возможно? Это риторический вопрос.

Теперь Кристина Потупчик фотографируется с бывшими оппонентами. И те не против (на фото с Антоном Носиком)

— Тогда вот конкретный вопрос: как ты относишься к установке бюстов и памятников Сталину в регионах России?

— Это не тренд, это симптом общественных болезней. Мало кому вообще интересен настоящий Сталин, люди давно уже увлечены Сталиным-мифом. Миф этот все время подлатывают на потребу дня, пытаясь внести его в актуальный дискурс, увязывают то с победой в войне, то с ностальгией о «новом 37-м», то с заблуждениями о справедливости сталинской системы и попытками оправдать истребление народа России в ходе репрессий. 

Люди у нас как реагируют на то, что считают несправедливостью? Богатый – значит, наворовал. Болтливый слишком? Значит, экстремист. Всех богачей надо раскулачить, карающая десница должна настигнуть тех, кто выбивается из понятий людей о справедливости. Сталинопоклонники искренне считают, что репрессии — это хорошо и полезно, ведь сами они при этом под махину не попадут. Фанатов Усатого легко узнать в интернете — их аргументы начинаются с описания методов физического устранения оппонентов. 

Я уже говорила о патернализме, свойственном нашему обществу. Формула этого патернализма «Сталин придет, порядок наведет». Все должно быть строго регламентировано, никакого плюрализма, дисциплину надо поддерживать силой. Конечно, никакая демократия для этого не нужна. Все эти парламенты, споры, СМИ, свобода высказываний, по их мнению, — питательная среда, в которой расцветают споры ЛГБТ, ГМО и либерализма. Несмотря на то, что сейчас эти люди поймали и активно продвигают этот сталинско-традиционалистский дискурс и якобы поддерживают властный курс, никакой опорой режима они не являются. Путина они считают слишком мягким. Им нужна гражданская война против «пятой колонны», в которую входят все, начиная с министров, заканчивая экологами или волонтерами, — короче, все, кто будет стоять на пути ввергания России в новое Средневековье.

— А призывы оппозиции к революции и люстрациям?

— Люстрации, в понимании среднестатистического «антирежимника», — это те же репрессии. Уничтожение оппонентов, диктатура единственно верного мнения — трогательная точка единения с формальными противниками.

— Есть еще один важный тренд сейчас: запрещать все, что оскорбляет тех, кто называет себя «верующими». Это тоже выросло из «духовных скреп».

— Радикальная поляризация общества, на самом деле, уже сейчас приводит к тому, что люди требуют сажать всех, с кем они не согласны. Оскорбляет их не глумление над верой, а любое альтернативное мнение, выход за пределы жестко регламентированного канона. Мне кажется, что верующего человека, скорее, оскорбят не покемоны в храме, а предположение, что компьютерная игра может являться угрозой вере. К позиции оскорбленных люди часто прибегают не когда оскорблены, а чтобы получить право цензурировать все, что им не нравится. И прибегают к этой манипуляции не только и не столько верующие. Вообще, среди верующих такое же количество неадекватных людей, как и среди атеистов, древопоклонников, любой другой социальной группы. И, конечно, нельзя допускать, чтобы неадекватам удавалось навязывать обществу свои нормы.

— Тебе друзья-охранители не предъявляли претензии за контакты с оппозицией? Не боишься, что однажды тебя назовут предателем?

— У меня и раньше группа VIP-поддержки массовостью не отличалась. Минаев с Красовским, помню, поддержали, когда Носик что-то очень злое писал про мою внешность, а сейчас уже и сам Носик передумал холивары устраивать и тоже иногда вступается, если придерживается схожего мнения. Макс Кононенко вот всегда только хорошее говорил, Маша Баронова поддерживает — она вообще гораздо больший патриот и охранитель, чем некоторые мои коллеги, не зря ее Навальный терпеть не может. Тимур Прокопенко всегда мне помогал и поддерживал, и это гораздо полезнее, чем любые публичные слова. 

Зато хейтеров всегда хватает. Есть и те, кто раскритикует все, что я скажу, даже если Библию буду цитировать. Никакой политической или начальственной воли защищать меня никогда не было, и слава богу — те спикеры, в отношении которых такая воля появляется, очень быстро начинают считать, что это свойство их выдающихся риторических талантов, и выпадают в параллельную реальность, не чувствуя истинного положения дел. С другой стороны, я считаю, что истина способна защитить себя сама и ее всегда поддержат, как это сейчас и происходит, — не нужна никакая толпа фанатов на зарплате, здравые замечания собирают соцкапитал не от тусовочки, а от обычных людей, которые умеют мыслить здраво и хотят видеть в медиаполе больше вменяемости и разумности. 

А вообще критика и любое противостояние — это полезно. Меня и на допросы успели потаскать, и обыски устраивали по доносам доброжелателей — перетерпела, зато теперь документально подтверждено, что все эти доносы и подозрения были ложными, зато стало гораздо лучше понятно, кто друг на самом деле, а кто враг. Вообще, пожалуй, не разочаровывалась никогда только в Путине, он — единственный, на кого точно можно положиться. Этим и объясняется моя политическая позиция. Выбираю того, кто не подведет.

— Где видишь себя через десять лет?

— В России. В этом я совершенно уверена.