Почему в Грузии так получилось

Однажды в 1994 году я брел по тбилисской улице почти в отчаянии. Редакционное задание было — собрать уличные комментарии про Джабу Иоселиани, лидера движения «Мхедриони», которое после короткой гражданской войны вернуло к власти в Грузии Эдуарда Шеварднадзе. Но никто из встреченных мной грузин не хотел ничего говорить про Иоселиани. Одни притворялись, что не понимают ни одного из известных мне языков, другие отворачивались и ускоряли шаг. Наконец я увидел стоящего перед какой-то витриной колоритного мужичка, явно деревенского, с длинными усами, в кепке типа «аэродром». Я спросил его про Иоселиани и получил первый за день осмысленный ответ. Медленно выговаривая русские слова, человек в кепке произнес: «Этот твой Джяба — мафыоз и крыминал».

Много лет спустя Шеварднадзе свергли, и для грузинских воров в законе, таких как Иоселиани, настали трудные времена. Экономист Лариса Буракова, едва ли не главный в России апологет реформ Михаила Саакашвили, писала в книге «Почему у Грузии получилось»:

«Воры в законе, как и коррупция, были едва ли не визитной карточкой Грузии. Прошлой Грузии. Как и в ситуации с коррупцией, мало кто верил в то, что эти авгиевы конюшни вообще могут быть расчищены. По инициативе Саакашвили 24 июня 2004 года парламент принял уникальный в мировой юридической практике закон "Об организованной преступности и рэкете", в котором впервые получили официальное признание термины "вор в законе", "воровской мир", "разборка". Согласно этому закону "член воровского мира" может быть арестован и осужден не за совершение конкретного преступления, а только лишь за членство в таком объединении. Если вор в законе подтверждает свой статус, его привлекают к ответственности. Если он отказывается, то, согласно понятиям воровского мира, за это ему грозит уж точно не менее суровое наказание "коллег". Мне доводилось слышать критику этого закона на том основании, что подобная практика плохо соотносится с понятием свободы собраний. Но ведь речь идет об организации, нарушающей права и свободы других граждан. На том же самом основании в любой стране борются с нацистскими или сектантскими организациями, ограничивая свободу подобных собраний».

В ответной книге «Цена реформ, или Почему у Грузии не получилось», Никита Мендкович писал:

«Говоря о такой закрытой сфере, как жизнь криминального сообщества, сложно объективно оценить результаты работы властей. Доступные данные позволяют утверждать, что в результате политики режима Саакашвили традиционные криминальные элиты стали менее заметны и публичны, а ряд наиболее одиозных группировок был уничтожен. Однако нет сомнений, что криминальные сети, в том числе связанные с традиционной преступной элитой "воров в законе", продолжают действовать в Грузии. Многие полагают, что проводником их интересов является организация "Мхедриони". Хотя она была объявлена в Грузии вне закона в 1990-е гг., но фактически существует до сих пор, а ряд ее членов занимают важные государственные посты».

Доказать последнее утверждение Мендкович ничем не смог, так что в этой части книжная дуэль явно закончилась в пользу Бураковой.

Но воры все же победили Саакашвили. Как это нередко бывает, не силой, а слабостью.

В 2010 году испанская полиция в результате многоходовой операции арестовала в Марбелье Захария Калашова, известного в тех краях как «Человек-Невидимка». А в Грузии — гораздо более известного в качестве одного из лидеров воровского движения. В 2006 году грузинские власти конфисковали его 74-комнатный особняк в пригороде Тбилиси и разместили там Агентство финансового надзора.

Корреспондента журнала Time Саймона Шустера тогда отрядили в Тбилиси выяснить побольше про Калашова и других грузинских воров, арестованных в Испании. Шустера принял сам Саакашвили: борьба с ворами была для него делом принципа.

До «революции роз», сказал Саакашвили Шустеру, «единственным способом, которым полиция могла раскрыть некоторые преступления, была пытка, потому что люди не хотели сотрудничать, они боялись организованной преступности. Теперь здесь не пытают».

Президент предложил репортеру съездить в город Глдани, в тюрьму №8, чтобы убедиться, что грузинская пенитенциарная система полностью перестроена. Там Шустера встретил начальник тюрьмы Тамаз Меладзе. Во время экскурсии репортер увидел тюремный магазин, где продавались сигареты Davidoff, свежие газеты и шоколадки. Камеры, где у каждого заключенного был свой закуток, начищенную до блеска кухню со стеклянным холодильником.

Через два года, за две недели до грузинских парламентских выборов, Шустер в ужасе смотрел знаменитые теперь видео пыток и избиений в той самой тюрьме №8. «Трудно было избежать чувства вины за то, что я не увидел никаких признаков злоупотреблений, — писал журналист. — Оглядываясь назад, я понимаю, что они были. Когда мы проходили мимо заключенных в тюремных коридорах, они забито сутулились и опускали глаза, чтобы не встретиться глазами ни с Меладзе, ни со мной. Они в ужасе замирали, когда я пытался с ними говорить, бормотали односложные ответы. Как с вами обращаются? Хорошо. Жалобы есть? Нет. "Простите, что они так необщительны", — сказал Меладзе, когда мы поднимались по лестнице в его кабинет».

Такое я тоже помню. Заключенные в 2010-м так же боялись тюремщиков, как тбилисцы в 1994-м — воров.

Грузия занимает четвертое место в мире по доле «сидящего» населения — после Америки, островов Сент-Киттс и Невис и американских Виргинских островов. Здесь 536 заключенных на 100 000 жителей. В 98% случаев процессы по уголовным делам заканчиваются обвинительным приговором и заключением.

Видео из Глданской тюрьмы обрушили предвыборный рейтинг Саакашвили. Их посмотрела вся Грузия — и решила, что у президента скорее не получилось, чем получилось. Сейчас можно сколько угодно называть его поражение победой демократии или мифических пророссийских сил, но это в первую очередь результат обычного человеческого отторжения жестокости. Один грузин, постоянно живший в самом центре Москвы, любил повторять про лес и щепки. Грузины, живущие в Грузии сегодня, с ним не согласны.