Война продлится дольше, чем многие ожидали или ожидают. А закончится все неожиданно

Война делает героями не только Матросовых и Зеленских, но и тех, кто каждый день пишет историю бойни человеческой, заправляя ручку кровью и потом. Марк Фейгин – из этих, хроникеров, он стал "Романом Карменом первой мировой славянской войны". Стал и продолжает быть им: каждый день ютьюб-канал "Фейгин Live" смотрят более полутора миллионов землян.

— Я понимаю, когда люди в четырнадцать лет выигрывают Олимпиаду, когда в сорок лет становятся чемпионами мира по футболу. Но когда в двадцать два года человек становится депутатом российского парламента, для меня это выше понимания. Как вам такое удалось в столь юном возрасте?

— Это воля случая во многом. Время было революционное, девяностые, начало. Где-то со второй половины восьмидесятых я участвовал в антисоветском, антикоммунистическом движении. Сначала подпольно, потом легально, это был "Народно-трудовой союз".

— Тот самый НТС, знаменитый, "Посев", за чтение и провоз которого можно было легко угодить за решетку?

— Да, тот самый. Я дорос там до главы поволжского филиала. Одновременно был членом "Демократического союза", в самарской ячейке, тогда куйбышевской еще. После событий девяносто первого года время, и без того стремительное, еще более убыстрилось. Прошел учредительный съезд "Демократической России", я принимал участие в этом мероприятии, состоялось объединение всех сил этого политического направления. После октября 1993 года все завертелось со страшной силой, и я оказался в партийном списке движения "Выбор России". Вторым номером в списке. Так что и воля случая, и некая последовательность: в то время такие карьерные неожиданности для молодых людей были возможны. Хотя я был не карьерным, я был революционным. Обладающим, как показало время, определенными талантами и способностями.

— Марк, числа так двадцать седьмого февраля вы бы поверили, если бы вам сказали, что август на дворе, а Россия крепко застряла в Украине?

— Зачем мне верить, я это знал заранее, еще до двадцать четвертого февраля. Я знал, что Россия точно не возьмет Киев и потерпит фиаско в войне. Знал и публично утверждал это задолго до вторжения.

— Ваши тогдашние аргументы?

— Они очевидны. Я склонен к политическому анализу, у меня есть блог, там высказывают мнения авторитетные эксперты. Мы на карте карандашиком чертили стрелки будущей российской военной операции по вторжению. По каким железнодорожным путям пойдет техника и живая сила, где встретятся с сопротивлением, где завязнут и увязнут. На основании анализа я еще до двадцать четвертого февраля пришел к выводу, что у России нет возможностей для захвата Украины. Во-первых, я знал уровень боеготовности украинской армии. Во-вторых — я понимал и знал, что Запад окажет Киеву беспрецедентную поддержку, в том числе и военной техникой. Было понятно, что геополитическое измерение войны не ограничивается военным столкновением Киева и Москвы. Это, безусловно, противостояние Запада с имперской Россией.

— Многие эксперты, и в Украине в том числе, считают, что Запад ждал развития событий в первые дни войны. Падет Киев, вопрос о помощи отпадет сам собой. Выстоит, продержится, значит, будем помогать. Вы же говорите, что Запад был изначально настроен на поддержку Украины…

— Запад был изначально настроен на поддержку, просто там не до конца верили, что Киев выстоит. Это совершенно разные вещи, поставка вооружения шла еще до начала войны. Это было вооружение для войны сухопутной. Партизанской. Но все пошло даже лучше, чем думали на Западе. Киев, командование Вооруженными силами Украины, показали невероятные навыки. Намного превосходящие навыки, продемонстрированные российской армией.

— А откуда взялись эти навыки?

— Восемь лет армию Украины готовили прекрасные западные спецы. Украинцев учили воевать по стандартам НАТО. Война показала очевидное превосходство западной военной подготовки кадров над аналогичной российской. Украина получила за эти годы самое главное: офицеров. На офицерах держится армия. Вы можете послать на фронт тысячу генералов, закончивших общевойсковую академию, но даже все вместе они не стоят десятка офицеров, обученных в Вест-Пойнте.

— Ваша постоянная собеседница Юлия Латынина утверждает, что Россия победить не может, так как воюет словно в двадцатом веке, а Украина воюет так, как следует воевать в веке двадцать первом, имею в виду сетецентрическую войну. Вы с ней согласны?

— Я совершенно с ней согласен. Есть такой израильско-голландский военный историк ван Крефельд. Он написал замечательную книгу под названием "Трансформация войны". Главный смысл книги: современные войны не заканчиваются тогда, когда втыкается флаг в землю якобы побежденного. Современные войны не предполагают занятие территории противника. Современные войны — дистанционные. И война на Украине — вторая подобная, первая была в Карабахе. Беспилотники, системы залпового огня, бесконтактный бой. Все это — признаки современной технологичной войны. Украина это вовремя поняла. И потому просила у Запада не кучу боеприпасов и стрелкового оружия, а средства связи, разведки, ведения дистанционных боевых действий. И Киев на начальном этапе войны максимально использовал технологическое преимущество над Москвой. Россия же сделала упор на этом этапе войны на танки. Ехали просто вдоль дороги. Почему они горели, как спичечные коробки, почему такой уровень потерь? Это ведь уже было, я сам видел своими глазами, когда колонны российских танков расстреливали в Грозном. Но тогда ведь было другое время, не было нынешних технологий. Задавить массой, воевать как в двадцатом веке — ничего нового российская армия не показала в Украине. А тут массой не получается. Страна-то немаленькая, сорок миллионов населения. Большая армия, под двести тысяч человек. Думаю, что Украина и дальше будет воевать так, как надо воевать в двадцать первом веке. Конечно, только с помощью Запада, в одиночку Киев не способен вести успешные военные действия. Тем более что уничтожена почти вся структура военно-промышленного комплекса. Оцениваю перспективы военные для Киева как хорошие. Как минимум для освобождения правого берега Днепра. Надеюсь на операцию херсонскую.

— Старая схема, согласно которой соотношение атакующих к обороняющимся должно быть три к одному, уже не функциональна?

— Уже нет. Во-первых, Киев бережет солдат. Во-вторых, думаю, контратакующие операции верстаются спецами из Пентагона, а там, как я не раз говорил, воюют современно.

— Рукопашных схваток не будет?

— Исключено, будут воевать дистанционно. "Хаймарсы", артиллерия, беспилотники, сбрасывающие град бомб на позиции обороняющихся, массированные удары по противнику. А дальше оперативное движение, в зависимости от уровня сопротивления.

— Ваше недавнее интервью Дмитрию Гордону... У нас на сайте статья с выжимками из разговора, касающимися Якова Кедми, вызвала огромное количество комментариев.

— А какие были комментарии?

— Они были неоднозначными. У меня к вам три вопроса по Кедми. Вернее, так: прошу трижды продлить фразу: "Яков Кедми — это…"

— Шпион и идиот.

— Это раз. Я просил три продолжения.

— Достаточно одной, тут полная характеристика. Большего он не заслуживает.

— У вас что-то личное против него?

— Нет, совершенно. Хотя я знаю всю его историю, от отказничества до "Натива". Человек — это сумма его поступков. То, что он реально делает или делал. Тут, в случае с Кедми, все просто: включил его вместе со вторым подонком, Соловьевым, и слушаешь.

— Вы предположили в разговоре с Гордоном, что Кедми может быть двойным агентом…

— Этого нельзя исключать. Мы до конца не понимаем его мотивации. Может быть, это просто фанаберия, честолюбие. Есть такой тип людей, кто за интерес к своей персоне готов продать мать родную. Со всеми вытекающими отсюда возможностями.

— Деньги?

— Деньги. Он получает за свои выступления в российских СМИ деньги. Не знаю сколько, думаю, большие. Честно говоря, его биография выглядит достаточно сомнительно с учетом событий. Он ведь из отказников, а кто отказников в СССР гонял? А сегодня он вернулся туда, он что, платит дань какую-то российским спецслужбам? Уж никто не поспорит со мной, что ФСБ мало чем отличается от КГБ. Они же прямые потомки. Непонятно, почему Кедми, якобы ненавидевший КГБ, ныне так легко принимает сторону страны, власть в которой находится, по сути, в руках ФСБ.

— Видите ли вы закономерность в том, что ухудшение отношений между Иерусалимом и Москвой пришлось на период, когда во властных структурах России много выходцев из КГБ или современных силовых структур?

— Прямой связи не вижу, вижу связи исторические. Советская власть традиционно была антисемитской. Это был государственный антисемитизм. Он допускал до определенного уровня власти людей с еврейскими фамилиями. Андропов был наполовину евреем, по материнской линии. Но краеугольным камнем было неприятие еврейства как враждебного советской власти, советской идеологии элемента. В КГБ, в силовые структуры, в армейские евреев не брали. Это наследство советское перешло к России. Российский аппарат власти насыщен антисемитизмом. Открыто этого никто не показывает, это действует на глубинном уровне. В ФСБ евреев не берут, в армию тоже. Сам Путин антисемитом не является. Ему это чуждо, в силу воспитания, в силу жизненного опыта. Это не делает его лучшим другом евреев. Израиль не может строить свои отношения с Россией на основании того, что диктатор совершенно амбивалентен по отношению к евреям.

— То есть история с "Сохнутом" — голая политика, ничего личного?

— Это политика, это попытка влиять на итоги выборов в Израиле. Если победит Нетаниягу, Путин быстро все отыграет назад. Лапид, и это очевидно, занял позицию, отличную от той, что занимал лидер "Ликуда". Россия показывает Израилю, что изменение позиции чревато.

— По-вашему, тут в первую очередь внешнеполитический интерес? Не внутрироссийский?

— "Сохнут" не такая штука, закрытие которой принесло бы пользу внутри России. Если бы евреям захотели показать, как не надо себя вести, то точно не выбрали бы такой замысловатый способ. Уверяю вас, по "Сохнуту" еще могут отыграть. И я бы не стал преувеличивать влияние российских евреев на российскую политику.

— В Израиле допускают, что история с "Сохнутом" — это внутренние дела России, связанные с борьбой "башен Кремля". Более того, прозвучали предположения, что даже не Путин был инициатором "сохнутовской" истории…

— Возможно. Наверняка за всей этой историей стоит Лубянка. Это ее сфера ответственности. Но Путин если видит, что что-то не так, моментально вмешивается. Как это было с антисемитским заявлением Лаврова. Путин отреагировал быстро: позвонил израильскому премьеру, принес извинения, приказал опубликовать стенограмму своего разговора с Лавровым, где спрашивает главу МИДа: "А на хрена ты про Гитлера ляпнул?" Это была демонстрация для Иерусалима: все ок, все под контролем, бывают и у нас дураки, но мы контролируем их.

— Но Лавров-то, Лавров, он ведь в дипломатии собаку съел, и не одну. Вы верите, что такой многоопытный дипломат мог произнести то, что произнес, не согласовав это с Кремлем?

— Да, такое возможно. Лавров, думаю, он такой, антисемит-лайт. Он не любит евреев, это очевидно совершенно. Несмотря на все разговоры о его дочери, зяте. Слова про Гитлера, полагаю, он произнес рефлекторно.

— Вырвалось?

— Да. На фоне Украины, Зеленского.

— У нас в Израиле идет активная дискуссия между Нетаниягу и Лапидом на тему отношений Израиля и России. Думаю, в глубинном смысле это дискуссия на тему о том, за кого должен быть Израиль в российско-украинской войне. На ваш взгляд, эта дискуссия, развитие событий, вызванных иском к "Сохнуту", как-то повлияет на электоральные взгляды "русской" улицы в Израиле? За кого в этом вопросе "русская" улица, за Лапида или Нетаниягу?

— В принципе удивляет отношение русскоязычной общины Израиля к Кремлю. Понимаю, есть сторонники России, и они очень активны: проводят автопробеги, митинги, пикеты. Меня настораживает подобная активность. Вроде принято считать, что евреи — люди умные. Но я всегда помню слова моего любимого Эфраима Севелы, заметившего, что Иванушка-дурачок просто Ломоносов по сравнению с еврейским шлепером (растяпой. — И. Л.). Те критические аргументы в адрес Украины и в пользу Москвы, что я слышу от некоторых русскоязычных израильтян, меня обескураживают. "У вас бандеровцы убивали в Бабьем Яру", и так далее. Я даже не буду вникать в смысл таких утверждений. Люди, это было восемьдесят лет назад. Почти нет в живых тех, кто убивал и кого убивали. Молодые украинцы с Зеленским во главе совсем не в теме, что там происходило восемьдесят лет назад. Всю дань уже отдали, это история, она никуда не денется, она останется. Переносить ответственность на тех, кто живет сейчас, — верх примитивизма. А я слышу в основном такую аргументацию — Бандера, Сталин нас спасал, а этот убивал, Бабий Яр, Зеленский, фашисты. Плюс такой пассаж: Путин не против евреев, значит, мы не против Путина. Это судьба малых народов, у них всегда присутствует рефлексия. У них даже самый конченый злодей, проявивший к ним знаки симпатии, вызывает в ответ если не любовь, то по крайней мере сдержанное дружелюбие. Мир сильно изменился. На дворе век двадцать первый, не двадцатый. Нужно отойти от трайбалистских (племенных. — И. Л.) представлений о собственном народе, истине, правах. Нельзя рассуждать: "Наше племя право, потому что оно наше племя. А если оно совершает негодные поступки, то ему нужно простить, потому что оно наше". Нормальное человечество преодолело этот примитивизм.

— В таком случае прокомментируйте аргументы русскоязычных израильских сторонников Киева…

— Понимаю их, они уподобляют положение украинцев положению, в котором были евреи в течение всего двадцатого века.

Не могу представить, что пережившие геноцид народы не сочувствуют друг другу. Это было бы крайне печально.

— Но вы же знаете, что в Израиле негативно и даже очень восприняли слова Зеленского, употребившего слово "Холокост", описывая страдания украинцев после вторжения России. Зеленский немного перебрал с эмоциями?

— Он, допускаю, мог быть не очень тактичным. Но это не исключает главного: Россия напала на Украину и уничтожает украинцев. Все вытекающее отсюда определяется базово этим фактом: Россия напала на Украину и уничтожает украинцев. Нельзя сказать: и эти неправы, и те неправы. В Буче мирных жителей убивали российские военнослужащие, а не украинские на Рублевке резали детей и насиловали женщин. Точка. Израиль должен понимать Украину как страна, сама в свое время добившаяся свободы и независимости, воюя против более крупного соседа, соседей, под лозунгом "Победа или смерть!". 

— Реакция Лапида — как она вам, сравните с реакцией Нетаниягу?

— Лапид — писатель, журналист, творческий человек. Не военный. Прежние премьеры в Израиле, большинство, скажем так, выходцы из военной среды. А тут — гражданский. Он куда-то дальше должен вести страну. С прежними уже попробовали, надо теперь вот с этим, цивильным.

— В Израиле обожают приговаривать: "Это хорошо для евреев". Цивильный, не "военный" премьер, из поколения, не пережившего ужасы Холокоста и Второй мировой, — это хорошо для евреев и Израиля?

— Неизвестно, надо смотреть. Если Израиль продолжит меняться в сторону налаживания мирных отношений с арабскими странами, то это хорошо. Сейчас идет процесс, заданный Трампом. Процесс нелегкий, есть цивилизационные ограничения. Но у участников процесса присутствует единая цель: стабильное, высокотехнологичное и — самое важное — мирное развитие. У этих стран я вижу много общего, и это общее требует новых подходов.

— Лапид пригласил на специальное заседание, где обсуждали кризис отношений с Россией, двух русскоязычных министров. Пояснили это так: они понимают менталитет России, россиян. На мой взгляд, это странное объяснение, ну да ладно. Спроси у вас совета Яир Лапид, как нам обустроить отношения с Россией в свете истории с Еврейским агентством, что бы вы посоветовали?

— Я бы посоветовал придерживаться традиционной политики Израиля: взвешенность и готовность уступать ради компромисса. Но только надо четко понимать, в чем уступить можно, в чем нельзя. Понимать, чего хочет Москва.

— А чего хочет Москва?

— Не поставлять оружия Украине, не давать ей системы ПВО, добиться сокращения контактов Иерусалима с политическим истеблишментом в Киеве. И в целом не лезть в это дело. Это неприемлемая степень компромисса, мое мнение. Конечно, лучше бы было, если бы вместо Турции посредником выступил Израиль.

— Была попытка…

— Неудачная. Израиль не мог выполнить эту миссию, так как против этого выступала сама Москва. Хотела бы — Иерусалим стал бы посредником, в Киеве не противились.

— Вопрос к адвокату Фейгину: полетов в какие страны следует избегать израильтянину, особенно в период нынешнего обострения отношений между Москвой и Иерусалимом? Говоря проще, чтобы не повторить судьбу Наамы Иссахар и, на всякий случай, Майи Райтен-Столь?

— А вот в эти две страны и не летайте. И вообще, ситуация в этом плане очень сложная. У меня много контактов в России, точно знаю, что несколько бизнесменов-израильтян сейчас находятся в Москве, у них большие проблемы. Со мной связываются их адвокаты, советуются. Любой и в любой момент может оказаться заложником, вот так. Заложником межгосударственных противоречий. К слову, о противоречиях. Я понимаю Израиль, когда он пытается использовать Россию для давления на Иран, Сирию, "Хизбаллу". Только думаю, что все эти усилия тщетны. Россия переоценена по части влияния на Иран, мое личное мнение.

— Многие, в том числе и в Украине, с тревогой оценивают сообщения про указ Владимира Зеленского о лишении гражданства Корбана, про якобы тайный указ о лишении гражданства Коломойского и Рабиновича. Более того, кто-то уже говорит, что против некоторых из этих товарищей возбудят дело о госизмене. Зеленский уже думает о первом дне после войны?

— Есть формальная сторона. По украинскому закону второе гражданство не допускается. Понятно, что возникли вопросы: чуть ли не полстраны со вторым гражданством, чего за этих-то взялись? Хотя понятно почему. Если ты мишень политическая, то тебе надо быть совершенно чистым, особенно такому, как Рабиновичу. Будучи лидером ОПЗЖ, он обязан был этим озаботиться. Что касается Коломойского и его производных, включая Корбана, думаю, что это США настояли. Думает ли Зеленский о первом дне после войны? Конечно, думает. Можно ли это расценивать как расчистку политической поляны, чтобы ничего не мешало переизбранию? Украина такая страна, что только одного президента, и то со скрипом, переизбрала. Кучму. Всем остальных она выносила, некоторых — до срока. Украина — в ней все непредсказуемо. Вот зачищал Порошенко поляну с Саакашвили, а оно потом против Порошенко все и обернулось. Полагаю, что Зеленский в этом смысле более маневренный человек. Не искушенный, а именно маневренный.

— Видите ли вы зеркальность в прецеденте Гозмана и Корбана с претензиями властей по поводу гражданства?

— Разные вещи совершенно. В одном случае мы имеем дело с диктатурой, преследующей человека за взгляды, а не за второе гражданство. Корбана преследуют за нарушение закона.

— Но формально и там и там претензии касаются второго гражданства…

— Нет. Второе гражданство на Украине запрещено по закону, в России о втором гражданстве надо уведомлять власти.

— И все-таки о формальностях. Существует мнение, что Владимир Александрович делает ровно то, что в свое время сделал другой Владимир, Владимирович: закрывает каналы оппонентов, теперь вот олигархи, Березовский – Коломойский.

— Коломойский точно не Березовский. Здесь родовой признак — характер политической системы. Отношения Путина и олигархов и, в частности, Березовского, — это отношения доминирующего, обладающего всей полнотой власти с контрагентом. С бизнесом, ему, государству, подчиненным. Коломойский же существует в достаточно свободной системе, системе выборов. Путин не побеждал на выборах, он преемник. Это разные вещи. Зеленский мог выборов и не выиграть. В Украине — могу свидетельствовать лично — не все было очевидно с победителем. Отношение олигарха к политику и отношение олигарха к диктатору — разные. В украинской системе присутствует элемент равенства, в российской он отсутствует напрочь. То, что Березовский питал иллюзии, что он управляет Путиным, — это были всего лишь иллюзии. Коломойский отдавал себе отчет в том, что ты можешь сколько угодно управлять политиком, но этого политика могут просто не выбрать президентом.

— Развейте или укрепите мои ощущения: Алексей Арестович при определенном раскладе может претендовать в будущем на пост президента Украины?

— Абсолютно точно знаю, что у Арестовича нет таких планов, если мы говорим о возможной конкуренции с Зеленским. Если же такое произойдет, то у представителя власти будет преимущество. Багажом Арестовича станет только его популярность в стране, но этого недостаточно в борьбе за президенство. Нужно иметь выстроенную под себя систему, деньги. Много такого, чего у него нет.

— Ну почему нет? Молодой, медийный, сексуальный. Не напоминает вам ничего? Надо только своим Коломойским обзавестись…

— Это будет очень сложно сделать. Война все меняет. Не было бы Арестовича, если бы не война. У меня были эфиры с Арестовичем до войны. Смотрели их — сто, сто пятьдесят тысяч просмотров, ничто по сравнению с военным периодом. Да и мой бы канал так не поднялся, не будь двадцать четвертого февраля. Это реакция не на Арестовича, Фейгина, нет, это реакция людей на войну. Хотя я допускаю политическое будущее у Арестовича. Это какая-то политическая ипостась, которая может быть в окружении Зеленского.

— Вот уже несколько лет пытаюсь сам для себя определить: политолог Валерий Соловей — он вольный стрелок безбашенный или "кремлевская прокладка"?

— Валерия Дмитриевича знаю давно. Мы с ним приятели. Он живет в России, ему приходится маневрировать. У него проводили обыск, даже дело заводили. Он учитывает все это. Он не может выступать у меня. Его предупредили: "Выступишь у Фейгина, сядешь в тюрьму".

— Но Марк, мы же тоже не первый день замужем. В стране сажают за перепосты, а тут мужик гвоздит, как Анка каппелевцев: Путин не жилец, Путину осталось считаное время. И с таким счастьем, как было у Ильфа и Петрова, и на свободе…

— А может, это кому-то в окружении Путина выгодно, чтобы так думали: не жилец, считаное время?

— Побуду конформистом: вы, когда делаете политические анализы, учитываете мнение профессора Соловья?

— Отчасти. Есть инсайды, которые мы с ним обсуждаем. И не только с ним. Я все-таки был депутатом, не последний человек, много знакомых в Думе, во властных структурах.

— Ваши недруги часто обвиняют вас в откровенном проукраинизме. Другой стороне эфиры предлагаете?

— Сторонникам Путина? Нет, конечно. Я односторонний, я предвзятый и никогда этого не скрываю. Постулирую это изначально. Кому не нравится, кто хочет двусторонку — вперед к Яше Кедми, к Соловьеву.

— Есть те, кому вы брезгуете давать (или брать у них) интервью?

— С пропагандистами не имею ничего общего, не контактирую. Мы же не действуем в условиях свободного обмена информацией. Мы имеем дело с совершенно злобной, тоталитарной диктатурой. Они и меня посадить хотят. Объявили иностранным агентом. Отбирают имущество. Готовят против меня букет дел, мой адвокат бегает по Москве с высунутым языком. Какая же тут свобода мысли и мнений? Мне не о чем с ними больше разговаривать. С этими людьми я могу разговаривать только языком трибунала. С теми, кто убивает людей тысячами, другого языка нет.

— Как вы относитесь к старому журналистскому спору: уместно ли брать интервью у условного Гитлера, отдавая дань праву читателя знать все мнения, или должны доминировать моральные принципы?

— Для журналиста это уместно и правильно. Работа журналиста — поиск и подача непредвзятой информации. Но я-то не журналист. Я блогер. Политический и общественный деятель. А журналист — да. Вот Гордон брал же интервью у Поклонской. Она же абсолютное зло. Оно должно быть наказано самым жестоким образом. Я знаю, о чем говорю, защищал в суде крымских татар, знаю, что там творила эта мразь няшного вида. И у Гиркина брал Гордон интервью. Гиркин расстреливал людей, убивал. Убивали по его приказу. Журналист Гордон был вправе брать интервью, потому что это свидетельство. Историческое и процессуальное. Новостное свидетельство. Понятно, что сегодня нельзя найти, скажем в Украине, непредвзятого журналиста. Есть границы, которые украинскому журналисту перешагнуть трудно. Ну, например, не представляю, что кто-то из украинцев будет брать интервью у нелюдя, отрезавшего тестикулы украинскому бойцу. Но все остальные журналисты могут и обязаны таковыми быть.

— Знаю по себе, что журналистская работа во время войны — адовая. Вы ведете канал уже пять месяцев, в режиме "нон-стоп". Как справляетесь с такой нагрузкой?

— В день у меня получается пять-семь больших интервью. Физическая нагрузка — еще терпимая. Труднее творчески: все-таки это публичность, надо не повторяться, работать так, чтобы твои мысли были интересными. Важна оригинальность. Я стараюсь отличаться, скажем так. Это трудно, я всего лишь человек. Бывает — болею. Но война — особенный период. Когда она идет, допустимо пренебречь всем остальным.

— Вам отказывают в интервью для "Фейгин Live"?

— Случается. Боятся иногда. Особенно те, кто живет в России. Про Соловья уже говорил. Хотел как-то сделать интервью по демографии, пригласил поговорить известного специалиста, с которым ранее уже говорил в эфирах. Хотел поговорить о том, можно ли статистически вывести данные о количестве погибших на войне россиян, отталкиваясь от открытых данных летальных случаев по регионам. Он сразу сказал, что поговорить на эту тему — сразу подвести себя под статью 207.3 Уголовного кодекса РФ. Я с пониманием отношусь к таким вещам.

— Ваш прогноз: когда и как все это кончится?

— Если не впадать в шапкозакидательство и излишний оптимизм: война продлится дольше, чем многие ожидали или ожидают. Воевать будут и в этом году, и в следующем. А закончится все неожиданно. Это не закончится закономерно. И эта неожиданность больше связана с тем, что может произойти в России. С Украиной все более или менее предсказуемо. Мы же понимаем: она не одна, не единолична, много кто принимает решения. Кто воюет, кто поставляет оружие, кто помогает каким-то иным способом. Велика роль Зеленского, он уже выкатился за пределы Украины, он сейчас герой свободного мира. Мир ценит, что он воюет, что сидит в военном камуфляже, зная, что каждую секунду туда может прилететь что-то российское. Но и Зеленский предсказуем, в том смысле, что более-менее понятно: что он будет делать завтра, послезавтра, послепослезавтра. Строить планы, руководить, искать деньги, наступать, отступать. Что будет делать Путин — не понимает никто. Отступить он не может. Он в гораздо большем цугцванге, нежели Зеленский. Для Путина отступление — вопрос жизни и смерти.  Даже если удастся заключить самый хлипкий мир, судьба Путина будет зависеть от двух факторов. От примирения в войне и от того, в какой форме оно будет представлено. И от его убывающих сил. Вступая в восьмой десяток жизни, он лично будет присутствовать при крушении своей мечты, он увидит пепелище, на котором сгорает его политическое наследство.