Каток - 1960

                                                                           Каток - 1960

      Та зима – не чета многим предыдущим. Как выпал снег в конце декабря 2009 года, так и держался, ни разу не подтаяв. А ведь уже февраль на исходе! Полвека назад, году, для примера, в шестидесятом двадцатого столетия, такое явление вовсе не казалось удивительным и принималось за норму. Ни слякоти, ни мороси за всю зиму ощутить не доводилось. Ложилось белое покрывало на землю в ноябре, и до начала апреля, где не чистили, стояли сугробы по колено. Ровненькие, умеренные морозы бодрили москвичей, лишь временами красная жидкость в термометре за окошком опускалась ниже отметки «двадцать пять» -  скажем, в январе, ближе к Святому Богоявлению, или в феврале на Сретение Господне – но ненадолго. Мы, школьники, таких дней ждали с нетерпением, потому что по городскому радио передавали важное для нас сообщение о том, что «в связи с наступившим похолоданием занятия отменяются». Значит, можно не ходить на уроки, побездельничать на законном основании – но никто ведь не объявил, что гулять запрещается!

      Нет, зимы были – не теперешние: многоснежные, морозно-бодрящие. И проводили их совсем иначе. Веселее, что ли, беззаботнее и дружнее. А основными центрами притяжения выпало быть каткам. Их создавали повсюду, где только возможно. Большие – в парках или на прудах, маленькие – во дворах. Конечно, нас влекло туда, где светили прожектора, и играла музыка. Где имелась возможность переобуться в тепле, поточить коньки у мастера, съесть бутерброд и выпить горячего кофе в буфете, а, при необходимости, обсушиться. Таким местом для нас, живших в северной части столицы, являлась Выставка достижений народного хозяйства, в июне 1959 года переименованная из Всесоюзной сельскохозяйственной выставки.

      Огромное зеркало катка заливалось прямо на площади между  аркой Главного входа и Центральным, построенным в виде высотки, увенчанной шпилем, павильоном, где в цокольном этаже размещались гардеробная и буфет. Ледяными дорожками становились также  прилегающие слева и справа к входу петлеобразные аллеи, на которых летом разворачивались прогулочные троллейбусы с тонированными стеклянными крышами – словом, места себя показать и других посмотреть хватало!

       Каток никогда не пустовал. Более того, жаждущих посетить его находилось так много, что попасть на вечернее катание – а было это доступно всем, потому что билет стоил копейки – представлялось делом непростым, а порой просто нереальным.

      Мы, «владыкинские», прибывали на автобусе маршрута номер тридцать три и уже на подходе к прогнувшимся подковой кассам Главного входа оценивали ситуацию. В зависимости от размеров толпы избиралась тактика. Впрочем, вариантов существовало не так уж и много: если желающие покататься смыкались настолько тесно, что растолкать их и, внедрившись «штопором», пробиться к заветному окошечку казалось не только невозможным, но и опасным – не задавят, так побьют - использовался отработанный прием. Самого щуплого из нас, обычно им оказывался юркий, как ужик, немного придурковатый пятиклассник по прозвищу Пыня, взрослые поднимали на руках и забрасывали поверх стоящих. Он, резво отталкиваясь локтями, коленями, подошвами подшитых валенок полз вперёд по живому, неустойчивому, шишковатому пространству ушанок, «пирожков», «москвичек», крепко сжав зубами пятирублёвую купюру, на которую следовало купить билеты на всю нашу компанию. Риск провалится между стоящими и упасть на землю  практически отсутствовал: подходившие сзади напирали и людская масса перед ними спрессовывалась настолько плотно, что если бы вдруг с морозного звёздного неба на головы чудесным образом посыпались яблоки мичуринского сада, достичь заснеженного асфальта под ногами им бы никак не удалось. Сейчас, по прошествии многих лет, это кажется странным и диким, но метод срабатывал, и не припомню случая, чтобы мы остались за бортом рассвеченного огнями праздника. А вскоре я, найдя очень простой выход из положения, вообще избавил наш маленький  коллектив от необходимости предкассовых баталий. Дело в том, что вечерний билет отличался от дневного незначительно – лишь наличием прямоугольного чернильного штампа, содержащего одно-единственное слово: «вечер».  Как-то вооружившись острой бритвой и резинкой для стирания написанного, именуемой ластиком, я без особого труда воспроизвёл очень близкое к оригиналу зеркальное отображение вожделенной надписи. Теперь дело оставалось за малым – отправить гонца днём за билетами, а вечером проштамповать их и ехать на ВДНХ. 

      Скольжение под музыку по зеркальной голубизне льда на «снегурочках», «гагах» и «канадах» не являлось для нас исключительно спортивным мероприятием.

Сказать вернее, спортивная составляющая тогда вообще не бралась в расчёт. То было празднество общения, а каток служил  местом знакомств, романтических свиданий, выяснения отношений, разрывов.

      Конечно, случались и стычки, иногда групповые, между проживающими в разных районах. Их прекращали старшие, никогда не позволяя перерасти в бессмысленные побоища. Помню, как однажды кто-то из наших поссорился с парнишкой из Марьиной рощи. Тот, не долго думая, вытащил из кармана и раскрыл популярный в те годы ножик «Лиса» с длинным фиксирующимся лезвием. По чьему-то своевременно поданному сигналу перед повздорившими, возникший, как из-под земли, тут же затормозил, выбрасывая осколки льда из-под юзом идущих коньков, высоченный Толик Кравченко, красавец в чёрном костюме и белоснежной рубахе с галстуком «бабочка». Следом, сопя, подкатил тумбообразный Лёва, один из вожаков «рощинских». Оттащив за воротник «своего» в сторону, дал ему для убедительности затрещину и тихо, но веско приказал:

      - Спрячь «шоколадку» и никогда больше не показывай!

А Толик прибавил, обращаясь к обоим:

      -  Всё, мелюзга, разбежались, и чтобы вас вместе не видели!

      Вот так, пресекая конфликты в зародыше, не привлекая внимание милиционеров, которые, также на коньках, обеспечивали порядок среди катающихся, наши более опытные товарищи разрешали время от времени возникавшие противоречия.

      Согласно установленным правилам, на катке, как на улицах Москвы,  полагалось двигаться, придерживаясь правой стороны, по кругу, в направлении, противоположном движению стрелок часов по циферблату. Так и поступало большинство посетителей, чинно, в одиночку или парами, взявшись за руки, циркулируя вдоль обрамлённого снежными валами края ледяного полотна.

        Что запрещалось категорически, так это цепляться друг за друга, выстраиваясь «паровозиком», как в неведомом тогда танце «Ламбада», и скользить с шумом и визгом, выталкивая в сугробы зазевавшихся, вовремя не уступивших дорогу, и распугивая остальную, добропорядочную публику. Милиционеры-конькобежцы старались в меру сил и возможностей воспрепятствовать антиобщественным проявлениям, грозящим окружающим моральными и физическими травмами, однако, далеко не всегда им это удавалось. Более того, иногда против воли они оказывались вовлечёнными в самый водоворот событий.

      Можете себе представить такую картину: с гиканьем и свистом на большой скорости извивается по катку змейка, да ещё против движения, сцепленная из двух-трёх десятков участников, а первый из них, сграбастав в охапку потерявшего ориентацию в пространстве  блюстителя порядка, везёт его перед собой, бережно удерживая на лезвиях в вертикальном положении. Внезапно, как по команде, цепочка распадается, а  составные элементы бросаются врассыпную, оттолкнув милиционера подальше в снег. Поди, сыщи потом зачинщиков!

      Собираясь на ледяной праздник, кому было во что, хотелось соответствующим образом  приодеться. Мне, например, несколько раз удавалось, улизнув от бдительного догляда родни, предстать перед честной компанией в своей первой, сшитой к двенадцатилетию, настоящей костюмной паре из синего с искоркой сукна. Светка, постоянная спутница и с первого класса предмет безответного обожания, любила наряжаться «под мальчика» и обычно  выпрашивала «на пока» ставшее мне коротким бежевое демисезонное пальто и такого же цвета кепку-букле, которую натягивала на самые уши. И только никогда не унывающий Пыня без комплексов  щеголял в протёртой на локтях и коленях школьной форме, по эстафете доставшейся ему от многочисленных старших братьев. Но никому из нас и в голову бы не пришло потешаться над его нарядом или ржавыми полозьями, примотанными брезентовыми лямками к серым валенкам. Иные  были времена и более человечные исповедовались принципы: «чем богаты, тем и рады».

      Торжество подходило к финалу всегда внезапно, как и всё хорошее. Смолкала музыка. Потом постепенно гасили фонари. Немного оглушённые и притихшие мы привычной компанией брели к остановке с перекинутыми через плечо, связанными шнурками коньками.

      - Тлидцать тлетий, тлидцать тлетий – плям до дома, плям до дома! – кривляясь и  гримасничая, как мартышка, дурашливо верещал неугомонный Пыня, первым опознав подъезжающий автобус. Шутливо пихаясь, напирая и отталкивая друг друга от двери, с гвалтом вваливаемся в салон, торопясь захватить оставшиеся свободными места.

      Отвоевав край заднего сиденья, я помогаю Светке втиснуться рядом. Обхватив мою руку и привалившись к ней грудью, она устало опускает голову мне на плечо и жарко дышит в щёку. Со скрипом смыкаются застывшие створки дверей, и машина, натужно гудя мотором, начинает движение по слабо освещённым улицам. На этот день праздник катка закончился…

Виктор Фролов, февраль 2010 г.