Бедным быть удобно?

«Быть бедным удобно. Люди привыкли. Им нравится быть бедными. Поэтому они готовы за это платить».


Наткнувшись на днях на эти строки у колумниста одного из отечественных изданий, я трижды протерла глаза. Как-то не верилось, что подобное можно всерьез написать в XXI веке, да тем более в СМИ, ориентированном на «глобальных русских». Понимаете, в Европе и Америке подобные мысли в образованной среде высказывать нынче как-то не очень принято, а то и стыдно. Но нет, это не мираж. Самое главное, я была в чем-то даже согласна с основной идеей статьи: менее обеспеченные люди нередко, в силу ряда причин, переплачивают за товары и услуги. Но вот чтобы «удобно» и «нравится»?


Добро пожаловать в волшебную реальность представлений о большей части населения страны современного «успешного россиянина».
Конечно, многие вряд ли скажут прямо: «Ты бедный? Сам дурак!» Но в той или иной форме я постоянно встречаюсь в последние годы с этой «доктриной сильного». То кто-нибудь сравнит собственную «вырвавшуюся из провинции» родственницу и «сельского учителя» — не в пользу последнего, само собой. То скажет, что никто ведь не заставляет работать учителем в школе или сестричкой в госполиклинике, когда кругом «такие возможности!» Высказываются на эту тему чаще всего две группы людей: те, кому трудно, а иногда и крайне тяжело дался собственный успех (получилось у меня — почему другие не могут так же поднапрячься?), и те, кому многое пришло в руки в результате махинаций или «само собой», — родился в столице, отец из бывших «первых секретарей» помог устроиться на хлебное местечко, а дальше потекла спокойная и безбедная жизнь в сытости и довольстве. Про вторую группу все довольно понятно — моя колонка не о распилах, клановости и кумовстве, оставлю эту тему пока что другим. Но штука в том, что и первые чаще всего недооценивает свои стартовые условия.


Среди этих условий могут быть самые разные и часто весьма неочевидные вещи: место рождения и образование родителей, физическая и эмоциональная выносливость, колоссальная поддержка здоровой семейной структуры, а также привитые в детстве умения хорошо работать, выбирать (партнера, профессию и среду), заботиться о себе, логически излагать свои мысли и анализировать (в том числе условия собственной жизни). Все мои удачливые знакомые, выбившиеся «в люди» своим трудом в России, обладают как минимум двумя-тремя из вышеперечисленных характеристик. Рискну даже предположить, что большинство из них имеет уровень — образования, таланта, поддержки родителей, силы характера — значительно выше среднего. И печаль нынешней России состоит в том, что более обычный «человек середины» попадает скорее в описанные в снобовской колонке «бедные».


Я не имею здесь в виду разнообразных лентяев и тех, кто попросту не желает работать, — и не собираюсь оправдывать тех, кто до предела развил в себе потребительство и иждивенчество. Я имею в виду ту самую здоровую сердцевину общества, которая кормит и поддерживает его существование в благополучных странах, среднее звено классных специалистов, в самых разных социальных слоях и профессиональных областях, которое попросту не вызревает, не пробивается в наших нынешних условиях. Места заняты. Чтобы их отвоевать требуется героизм избранных. Но середина не обязана геройствовать. Она должна хорошо лечить, учить, строить и производить. Людям середины не хватает сил прыгнуть выше головы.


Я могла бы привести здесь несколько примеров — приятелей, знакомых, случайных попутчиков в моих поездках по стране. Преподавателя и ученого, который в частном разговоре жалуется на то, что ему попросту не хватает сил идти против местного царька-декана, подмявшего под себя все ресурсы университета. Рабочего, который боится потерять место на единственном заводе города, если вступит в профсоюз. Человека, рассказавшего, что в их небольшом населенном пункте получить хорошее место давно уже можно только по протекции. Недавно я разговорилась с медсестрой в поликлинике о выборах и была поражена тому тоскливо-унылому тону, которым она говорила о том, что «за нас уже все решили». В нем не было даже здоровой злости — одно бесконечное отчаяние. И ведь речь совершенно не о каких-то там «люмпенах». На прошлой неделе, например, я была свидетельницей потрясающего диалога в интернете: сотрудники крупного московского музея — «гордости нации» — сообщили о срезании своих и до того мизерных зарплат, а музейщик из небольшого города написал им в ответ что-то вроде «о-го-го, как много вы получаете, у нас зарплаты в два раза меньше, но москвичам, конечно, как всегда нет дела до провинции».


Вернемся к актуальной для многих теме — поговорим о выборах. О сколько ужасающих, клеймящих позором слов я прочитала за последний месяц о «тупых училках» из УИКов, в которых совершались подлоги и воровали «наши голоса».

Их предлагали пригвоздить к доске позора. Желательно с фотографиями. Скажите, а кто-нибудь из пригвождающих развил бурную деятельность по разъяснению того, куда обращаться члену избирательной комиссии, если его склоняют нарушить закон? Я не призываю оправдать жуликов: наверное, кто-то из этих людей купился на обещания денег или каких-нибудь благ по административной линии. Но сколько среди них тех, кто попросту испугался потерять работу или давно решил, что справедливости добиваться себе дороже? Знаете, я вот человек не особо выносливый: не знаю, что было бы со мной, окажись я в такой ситуации. Смогла бы я противостоять сильному давлению? Смогла бы вырваться из среды? А вы как — смогли бы проявить героизм? И кстати, возмущающимся пассивностью других хорошо бы самим вспомнить, что еще недавно они сами вовсю мирились с подтасовками и не находили нужным протестовать.


У нас модно сейчас говорить о власти, «растлевающей народ», превратившей его в «безгласное население» и бросившей его на произвол судьбы. Беда в том, что в понятие «власти» в данном случае входят не только политики, но и весь истеблишмент, медийный, культурный и прочий, рассуждающий в духе «нет хлеба — пусть едят пирожные». Якобы сказавшая эти слова Мария-Антуанетта, напомню, закончила свои дни на гильотине. Я понимаю, что весь этот нынешний элитизм имеет своими корнями неудачное прошлое с его неусвоенными уроками — «имперским» делением на метрополию-центр и регионы, навязываемыми и набившими оскомину в советское время квотами на меньшинства и насквозь фальшивым дискурсом «рабочего человека — хозяина своей страны» в государстве, где реальную власть в руках держала небольшая прослойка партноменклатуры. Дело и в банальном страхе: когда ситуация ощущается нестабильной, а большинство окружающих «люмпенизированными» и враждебными, так хочется, получив какие-то ресурсы, уютно закуклиться и построить отдельно взятое счастье на небольшом клочке огороженной высоким забором «элитной» земли.


Но ведь дело в том, что это работает только в условиях системы, где большинство граждан страны ограничено в выборе. Если же мы выходим на митинги «за честные выборы», то игнорировать всех этих слабых, обиженных, удаленных от центра, задыхающихся в затхлой атмосфере местных мелких удельных княжеств, зависимых, непристроенных и неприкаянных больше не получится. Конечно, лить умильные слезы или вновь устраивать различные «опрощения» и «хождения в народ» совершенно не обязательно. И уж тем более не стоит чувствовать себя виноватым в собственном успехе — тоже тема в нашей стране известная. Но «новым интеллектуалам» и «креативному классу» придется научиться с ними разговаривать. Убеждать в том, что от них что-то зависит в государстве, показывать им возможность получения знания о своих правах и, что не менее важно, обязанностях, учить защищать себя от произвола. А главное — нужно хотя бы начать их видеть. Видеть людей за пределами своей узкой социальной группы. Видеть страну за пределами Садового и Третьего колец. Потому что это именно они будут входить в избирательные комиссии — и они будут голосовать. За «сильную руку». За обещающих социальное равенство популистов. За националистов.


Что касается того, что кому-то, мол, попросту «нравится быть бедным», стоит вспомнить опыт первых социальных фотографов конца XIX — начала XX века. Они были не только художниками или идеалистами. Максим Дмитриев в России, снимавший голодный год в Нижегородской губернии, издал ошеломивший высшие слои альбом и подтолкнул сбор средств для голодающего Поволжья, «писатель с камерой» и журналист Якоб Риис, документировавший в Америке жизнь нью-йоркского дна, привлек на свою сторону Теодора Рузвельта, тогда шефа полиции Нью-Йорка, его коллега Льюис Хайн, фиксировавший на пленку рабский детский труд, добился изменений в законодательстве. Все они жили в ситуациях социального расслоения и сегрегации намного более тяжелых, чем нынешняя российская. И чтобы добиться изменений, они визуализировали мир, который не знали до этого обеспеченные, счастливые люди. Мир, в котором нет выбора. Мир, в котором у людей, занятых выживанием и бесконечным противостоянием телесному, эмоциональному дискомфорту и давлению среды, не хватает сил, чтобы из него вырваться. Никому не «нравится» бедность. Быть бедным тяжело. Быть бедным плохо. Но чтобы вырваться из этой среды, нужны хотя бы какие-то внутренние ресурсы. Риис выразил эту мысль просто: «бедные являются скорее жертвами, чем строителями своей судьбы». Вот такая вот простая мысль. И довольно странно, что ее приходится вновь и вновь разжевывать людям столетие спустя.

 Автор: Виктория Мусвик