Алма (kvatra kvatra) и Геннадий Катеринин

БЕГ (диалог)

 

Алма:

Мы приходим Сюда с бирюзовой душой,

Когда мир во всем мире и день без конца,

Когда солнце летит перламутровым утром 

В полынь и паслены в серебряной пудре...

                           

И акаций стручков свистки и ранет,

И чужие сады и открытый поэт…                                                                                                                                           

И по лестнице Гулять! радостный бег!                                                                                                                                   

И счастья миг, казалось, на век!

 

Геннадий:

Мы вплетаемся в мир тонкой нитью души

Материнской, что плачется, шепчет в тиши –

Мы слезой материнской скользим вдоль лица,

Провожая в холодную осень отца...

 

Когда солнце проснётся, а утром вдали

По безбрежному краю пройдут корабли –

Перламутровым облаком тает слеза

И чуть щиплет, кусает родные глаза...

 

И акаций стручки, плети диких ракит –

Все проказы ребячества память хранит...

Коренными зубами вгрызаюсь в ранет,

И роняю слюну каплей сочной в рассвет.

 

По перилам, ступеням умчимся гулять –

Закричит мне вослед одинокая мать:

«Не носись, угорелый, присядь-ка, дружок,

Я блины напекла, и поешь творожок!..»

 

Когда в искорках света тот день без конца

Утомится, присядет на край у крыльца;

Когда вечер остудит полуденный зной,

И за русскою печкой уснёт домовой,

 

Мне расскажут две сказки, одну посмешней,

А вторую, где цепью прикован Кощей...

И плыву я во сне, в поднебесье кричу,

А потом понимаю, что просто лечу...

 

Алма:

А затем, мы узнав о цветных мирах,      

Улетаем как чайка Джонатан Ливингстон          

От пасленов, полыни, кленовых серег,

И пальто из ткани «бостон».

 

От дворов, от костров,  от провидческих снов,  

От того, что и мир не совсем бирюзов…

Задыхается счастьем полетный бег –

К будоражащей новой яви!

 

Геннадий:

А затем, утопая в цветных миражах,

Пребываю я в грёзах и чудных мирах,

И взлетаю, как чайка с чернил Чехонте

Или сокол, взращённый в надёжной руке.

 

От паслёнов, полыни, кленовых серёг,

От каракуль, чертилок, что с детства берёг,

Убегаем мы в листья, где спит Левитан

Или в лагерь, где Осип убит Мандельшам...

 

От дворцов, от костров, от провидческих снов,

От Кассандры, колдуний и прочих волхвов

Этот мир обращается в бешеный бег...

Сокращая мгновенья, живёт человек...

 

Алма:

А затем, тренируясь в бесконечных пике,

Мы рискуем разбиться насмерть иль в боль,

И гоняемся за ускользающей красотой,  

Зарываясь, кто в книги, а кто в алкоголь.

 

Обрастаем сомненьями… новым двором

И долгами  и серою тайной…

И  с годами наш спринтерский бешеный бег

Превращается в трусящий стайерский…

 

Геннадий:

В синем небе кинжал... Мы уходим в пике,

Будто «Як»-истребитель в забытой войне.

Если оземь, то к Богу – какая там боль?..

Если в небо, то к Чёрту – гони алкоголь!..

 

Обрастём «новой эрой» и «новым двором»

И долгами, и верой... Сознаемся в том,

Что в веках и столетьях наш спринтерский бег

Стайер лёгкой трусцой обращает в побег…

 

Алма:

А потом мы сидим, будто Будды в саду,

Созерцая, мирясь, не сдаваясь,

В своих новых дворах… в своих старых боях…

И свой рваный бег вспоминая… 

 

От себя к другим, от других - к себе.

Скорость рожденьем подарена…

Мы приходим в Сей  мир с бирюзовой душой,

А уходим всегда с израненной…

 

Геннадий:

Сядем ноги сломав, будто Будды, в бреду

Созерцаем как жимолость вьётся в саду, –

На хозяйских подворьях и даже в сенях

Мы толкуем о прожитых в юности днях…

 

Убегу я к соседу совсем налегке –

Разолью по стаканам ему и себе…

Расскажу, что пришёл с бирюзовой душой,

А уйду с лёгкой грустью и песней хмельной.