ВЕБЕР И МОДЕРНИЗМЫ: МЕТАСТАЗЫ РУССКОГО ОБЩЕСТВОЗНАНИЯ (№7 из цикла “Слушая Кургиняна”)

Выглядит достаточно запутанно и комично: Кургинян заявляет, как и Кара-Мурза, что он (в чём-то то там) не согласен с Марксом («СВ»№ 4) , но согласен с марксистом Грамши. Тут либо Кургинян не понимает Маркса либо Грамши не является марксистом. Или Кара-Мурза что-то недоговорил, потому что он тоже с ним, с Марксом, не согласен. В чем конкретно несогласие одного различается с несогласием другого, не совсем ясно.

Но в любом случае, то есть и в первом и во втором, Кургинян не уточняет в чём именно состоит его несогласие, как и в том, в чем состоит такое противоречие. А ведь это согласитесь, весьма интересно. На таких своих продолжительных публичных выступлениях это стоит уточнять, иначе мысль всегда кажется туманной, раздвоенной и запутанной. То есть, одна часть мысли выставляется напоказ, а другая припрятывается как у фокусника, мол, додумывайте господа сами, вы ж у меня такие молодцы («Я верю в вас»).

Оказывается, говорит нам наша обществоведческая интеллигенция, Маркс скептически относился к русской революции. Он видите ли в неё не верил. Что ж, возможно ученый, умерший в ХIХ веке и оценивающий состояние и развитие рабочего движения, с точки зрения развития самого капитализма и имел на это право. Маркс вообще, по словам наших новых народников, де стоял у истоков европейского эгоизма. И «революционные» русские обществоведы Кара-Мурза, Кургинян и другие политологи, на это жестоким образом обиделись на Маркса. И книги стали писать о том, как Ленин взял, молодец, да и плюнул на бородатого политэконома и построил в отдельно взятой…

Смотрите, как шикарно, как причудливо в такой интерпретации историко-философских событий, убивается сразу же несколько зайцев, прямо на выбор! Во-первых наводится тень на плетень на самого Маркса, видите ли он в своих английских заграницах, плевал таки на Россию, не верил в её великую цивилизационую миссию и в этом весь его паневропейский эгоизм заключается. Во вторых, тут тебе и Ленин, такой себе марксист, взял да и не послушал своего кумира-еврея! А вдруг действительно… Может потому-то ничего и не получилось у них, потом, с Советским проектом-то, что ослушались Маркса!?

Похоже, русские революционные обществоведы долго думали, перед тем, чтоб такое родить для всеядного диванного интеллигента, нуждающегося в истории, как в хорошем футбольном матче, чтобы можно было вечно спорить о нём под водочку, почесывая животы! Вот так, в бесчисленных томах Кара-Мурзистских текстов (как этот слабый здоровьем человек может выдавать такое количество книг, почти как Донцова – непонятно), сквозь толщу цитируемых документов и многочисленных сравнений протаскивают обычную шизодезу. Ведь нормальный человек, дотошно перепроверять её не будет, нет у него на это времени. Поверит на слово созданным и уважаемым «лидерам мнений».

А может ничего не поясняя толком в этом вопросе, и присоединяясь к компетенции Кара-Мурзы, Кургинян просто боится сломать свои слабенькие режиссерские зубы о такие философско-исторические глыбы (Маркс) и этим, при таком его неприкрытом самомнении, продемонстрировать свою полную некомпетентность и профанацию?

Другое дело – Грамши. Постоянно цитируемый и восхваляемый марксист Грамши, к которому каждый раз, когда надо усомниться и обойти экономизм Маркса, политизм Ленина и государственичество Сталина, постоянно апеллируют современные потерявшиеся интеллигенты. И для чего? В конечном итоге, для обсасывания абсолютно искусственных и оплаченных флешмобов, выставляемых нынче в качестве цветных революций. Что с того что после этих цветных постановок, с обязательными «жертвами» режима, на смену одним буржуям, приходят другие, более радикальные, более либеральные и значит более разрушительные для славянских стран? К примеру, знал ли украинский президент рыночной Украины Кучма, что его развивающийся капитализм никому не нужен кроме его ближайшего окружения, а его хозяйская поступь «красного директора» по нивам украинским будет остановлена спецоперацией «пропавший журналист» и пленки Мельниченко? В результате этой многоходовой партии постсоветская Украина, ещё сохранявшая в себе советскую былую мощь, была постепенно ослаблена и изолирована (а стало быть, стала сговорчивей на международном уровне). Кроме того, были отменены результаты всеукраинского референдума о снятии депутатской неприкосновенности и двухпалатном парламенте, что могло бы служить укреплению власти новых украинских собственников – вполне нормальный «мирный» вариант, для страны, только вчера сменившей общественно-политический строй. Впоследствии в кресло президента села совершенно зависимая от управления извне, вороватая фигура бывшего банкира Ющенко. После прихода к власти «команды» Ющенко, на рынок Украины хлынул западный банковский спекулятивный капитал, в поисках своего «применения». Хлынул, чтобы разрушить национальную экономику и подчинить её самые рентабельные производства глобальным корпорациям. Кроме того, что всё это для отделённой от славянского целого Украины, закономерный итог, как итог разрушенного когда-то самим же Кучмой и такими как он социализма, сказать больше нечего.

Но называть эти буржуазные микроперевороты революциями, меняющими одну вороватую элиту на другую, один клан на другой, не представляется логичным!

Отечественные обществоведы видят в Грамши теоретическую помощь, в их попытках абсолютизировать массовые технологии, психизм проводимых революций, их базовую культурологию. В таких «революциях», понятное дело, самой востребованной должна быть, есть и будет научная интеллигенция, так называемый когнитариат. Революция когнитариата, очень напоминает «революцию менеджеров» или управляющих, провозглашенную на западе в начале 60 и опиравшуюся на различные теории харизмы и компетенции элиты, в том числе и Вебера. То, что объективная реальность, как реальность, сочетающая в себе практику политики и экономики, может полностью быть противоположна этим «революциям» – скромно умалчивается. Однако с каким энтузиазмом в западном мире была подхвачена такая наивность и преподнесена как способ «бескровных» революций в пользу общества! Как возможность реализации бескровного прогресса! Особенно когда они происходят в странах бывшего социалистического лагеря… Именно оттуда, из культурологических опусов Грамши берут истоки всякие иллюзорные теории современных оранжевых революций, которые якобы возможны и в пользу общества, надо только хорошенечко распространить среди масс, определённые идеи…

Творчество Грамши очень противоречиво. В самом начале своих знаменитых «Тюремных тетрадей», написанных в заточении, он заявил: «…писалось наскоро… поэтому может оказаться правильным прямо противоположное тому, что написано.»

Вот так вот.

Современные комментаторы и толкователи трудов итальянского «марксиста» объясняют, что Грамши, якобы пытаясь уйти от цензуры (в тюрьме!) зашифровывал свой марксизм в другие термины, якобы иносказательные, что его философия, «развивающая» марксизм в правильном (для марксизма) направлении, «зашита» в самом тексте…

Кто ни будь, думал о том, насколько наука может развиваться, если она «зашита» и потому может быть истолкована по-разному? Или без этого мало было в истории толкователей, способных истолковать что угодно во что угодно, и потом обратно, только лишь исходя из политической целесообразности момента? Значит, возможность творческих изголизмов и разночтений у читающей интеллигенцией, для защиты идеи «гегемонизма интеллигенции» – основного пафоса Грамши, просто возрастает напорядок!

Уже с первых страниц своего т.н. тюремного труда, Грамши, будучи якобы марксистом, сразу говорит совершенно антимарксистские вещи: «На самом деле не существует философии вообще: существует разные философии и мировоззрения, между которыми и делается выбор…» Получается такая смесь кантианства и ницшеанства, а ты интеллигент, выбирай по желанию, на чем ты заморочишь свою голову! Философствуй – не хочу! Трактуй, как хочешь.

И как только цензура пропустила такую глубокую грамшистскую мысль?

Следует категорически заявить, что Маркс не отрицал философии, он провёл историческую связь между всем, что характеризуется мышлением, умственным развитием человека и политико-экономическим развитием общества, отражающемся именно в системах производства и распределения жизненных благ в котором он участвует. Маркс говорил о «производстве сознания» обществом и кульминация, квинтэссенция этого сознания только и может быть выражена как в философии. Можно с этим не соглашаться, можно даже спорить (и спорить желательно честно, то есть при этом понимая суть основной мысли марксизма) но забывать об этом нельзя, тем более врать о своём марксизме!

Впрочем, учитывая возможность иной трактовки, то есть трактовки наоборот, как об этом предупредил марксист Грамши ещё в самом начале своих знаменитых «тетрадей», можно согласится со всем, и с вышеприведённым в том числе. Как и со всем навороченным в этих его тетрадях, благо их «тюремное происхождение» уже само по себе наводит ореол истинности и выстраданности идей.

Своей эклектичностью и пустословием Грамши очень напоминает упоминавшегося ранее Хабермаса, получившего в Европе премию от книгоиздателей (думается – типичных евро капиталистиков, чиновников-корпоратчиков) за интеллектуальную продвинутость своего опуса «Будущее человеческой природы». А скорее всего, премия Хабермасу дана за отличный вклад в удобную псевдоинтеллигентскую наукообразную мишуру и словоблудие, за новые идеалистические подделки истины для жаждующей истин кризисной европейской интеллигенции. Таких псевдофилософских подделок, и без Хабермаса и Грамши было и есть предостаточно. И надо полагать будет много и в будущем.

Но призыв Кургиняна читать спекулятивного Грамши и Хабермаса, постоянное упоминание экзистенциального трагизма всего советского, смешивание его с хайдеггеровским философизмом, звучит как прямой намёк не читать, допустим, что ни будь более рациональное, и продуктивное. Историю политэкономии, например или историю крестьянских восстаний, историю борьбы народов за свободу от паразитов всех мастей. Не говоря уже о «Капитале», или Ленине, или типа них. Подобный выбор, свидетельствует прежде всего о метафизической спекулятивности самого Кургиняна, о его явном пробеле в этом вопросе, который он при необходимости тут же заполняет всё той же пафосностью «спасения России», сиюминутной актуальностью анализа момента.


***


В каждом философском учении стоит брать лучшее, действенное, нужное, исторически определяемое и потому имеющее практический смысл, и для познания и для опыта, и для общественного политического процесса производства жизни.

Казалось бы, что может быть яснее.

Но тут интересно и важно, кто что берёт. Кто берет поверхностность, эстетику, кто бессознательно берёт ошибки, будучи почему то уверенным, что мировоззрение философа не формировалось с течением его реальной человеческой жизни, не видоизменялось по объективным и субъективным причинам, а сразу с пеленок превращается в философскую систему. А кто берет чужие ошибки вполне осознанно, пытаясь исказить или перетрактовать основные философские достижения в выгодном для себя, а скорее для своего общественного класса, политическом свете.

Допустим, марксистский синтез политэкономии, философии и социологии родился в условиях глубочайшего общественного кризиса и гражданских войн середины ХIХ века. То есть не просто так (познания и скуки ради), а по итогам целого этапа напряжённой работы и научных поисков выхода философской мысли многих поколений учёных и мыслителей из мировоззренческого тупика, из цивилизационного и социального тупика, в который попала капиталистическая Европа уже в середине ХIХ века. Историчность возникновения марксизма, подтверждается его внутренним содержанием и логикой. Потому догматичный поверхностный марксист ничем не отличается от догматичного либерала – и тот и этот прекрасно вредят собственным наукам, как и их развитию. Но наступает момент и в дело вмешивается политика, и философские заблуждения становятся предметом манипуляций и политического торга, интриг и борьбы за власть, каверз и провокаций. И всё, прощай строгость научного знания! Неужели можно легко избавиться от их пагубного влияния?

В целом, как общественная наука, марксизм продолжил рациональную материалистическую традицию синтеза знаний, шедшую в процессе развития науки сквозь века вплоть до конца ХIХ века. То есть, вскрывая экономизм культуры и культуру экономики человеческой цивилизации Маркс говорил, прежде всего, о рациональном жизнеустройстве, и зависимости общества именно от производственной рациональности, как важного условия жизнеспособности народа и создаваемого им для этих целей государства. Говорил с точки зрения воинственного материализма, потому что пытался преодолеть тот толстый слой идеалистической мишуры, который довлел над его обществом, в виде феодальных религий, различных идеалистических концепций, общественных институтов, институтов права и государства, препятствующих развитию производительных сил общества. Поэтому, для капиталистических производственных отношений, и построенных на их основе буржуазных государств, всё дальше погружающихся в системный неразрешимый кризис, нестабильность, голод и нищету, марксизм стал смертельно опасным, революционным, передовым учением, взывающем к историческому изменению эксплуататорского строя, к революционному переустройству общества, к смене его архаической сути – воистину животного эгоистического присвоения каким либо классом собственности и ресурсов, знаний и средств, созданных трудом всего общества (а не отдельной части, по каким либо оправдательным аргументам), то есть принадлежащих ему по праву.

Это потом, капитализм нашел себе выход в консолидации своих усилий и капиталов, ресурсов и политической воли, развитии наук и управления, чтобы наконец победив в мировом масштабе, прийти и к мировому капиталистическому кризису, как глобальному кризису мировой системы экономических отношений и построенном на ней мирового рынка. Это сейчас, вопросы ждут своего нового созревания, уже в более крупных масштабах, а тогда Маркс в поисках выхода для общества, искал политическую основу человеческой жизни и критически рассматривал разные идеи прошлого, и религиозные, и естественнонаучные, все. И потому излагая материалистическую диалектику человеческой истории поспешил поделится с обществом определённой научной тайной, за что его весьма невзлюбили.

Правящие классы, не очень любят когда раскрывают их секреты.

Главная заслуга Маркса это прежде всего раскрытие природы капитала, как ключевого современного продукта человеческой деятельности, сохраняющего свою стихийную природу и материалистическую основу, это освобождение представлений и знаний о нём от инсинуаций и фантасмагорий, которыми ретушировали буржуазные экономисты и капиталистические идеологи природу капитала, его эксплуататорские порабощающие функции и возможности, его использование и роль в паразитировании класса крупных корпоративных буржуа-собственников, на теле и ресурсах всего общества. Как и теперь на теле всего мира. Поэтому всё, что порой приписывается Марксу, в качестве его философских убеждений можно просто проигнорировать, как неприменимые или не нужные на практике вещи, если даже не усомниться в их правильности. В конце концов, мы же пользуемся физическими открытиями Ньютона, а не его богословскими трактатами, несмотря на то, что современная физика, как наука уже давно шагнула дальше с момента его первых гениальных открытий.

Почему же Маркс, до сих пор не применим именно в таком смысле, общественнонаучном, а применим и упоминаем чаще всего для того чтобы провоцировать бесконечные споры и раздоры, касательно толкований его «настоящих» убеждений? Применим, для того чтобы Кара-Мурза и кургиняны наших дней, не находили ничего лучшего, как генерировать инсинуации столетней давности?

Для заинтересованных классов в их противостоянии эголитарно настроенному обществу, чтобы постоянно и методично извращать прогрессивность открытия Маркса, наверно следует не только умалчивать о его главных достижениях и открытиях законов развития общества, но ещё и приписать множество вещей, которые для логики Маркса, исходя из его ключевой политэкономической позиции, были совершенно чужды. По причине их полного несоответствия и бессистемности. А заподозрить в нелогичности и бессистемности Маркса, учёного, немецкого еврея, принявшего на вооружение всю логическую, чуть ли бухгалтерскую мощь мыслителей-политэкономов прошлого, то есть всех кто был до него – это было бы слишком. В некоторых своих убеждениях Маркс совершенно одинаково повторял энциклопедистов, французских материалистов и потому он их логическое развивающее продолжение.

На самом деле, присвоение материалистической логики правящим классом, в социально-политических процессах обществ, налицо. Это подтверждается большей материальной успешностью по сравнению с остальными классами, которым чаще всего скармливается Дух, Религии, Абстрактный Вселенский Разум и прочая средневековая футурология. Именно власти и эксплуататоры, на самом деле придерживаются строго материалистических убеждений, спуская вниз бредовые фантастические идеи, типа «рациональной иррациональности», идеализма демократии, позитивистских иллюзий. Марксистское открытие, которое по масштабу сродни открытию Коперника, или открытию деления ядра – зависимость политической (а от неё он не отделял и религиозную жизнь, как всего лишь метафизический продукт всё той же деятельности людей) от форм экономических отношений, обеспечивающих общество жизненными благами, способствовало огромному научному и социальному прорыву. Сама буржуазная наука, впоследствии, многое взяла на вооружение у Маркса, правда изменив и подретушировав его классово-революционную, то есть настоящую социально-историческую сущность и значение.

Рассматривая только в этом контексте, то есть рассматривая политическую жизнь, как отражение экономики, пусть даже со всеми невыясненными современными связями, то есть рассматривая как фундамент любого общества, только тогда мы будем находится в научной логике марксизма.

Или мы понимаем это или нет.

Как же может Грамши после таких его «тюремных творчеств» быть марксистом, ведь в трудах Грамши нет ничего политэкономического, а значит и общественно ценного? Однако именно его упорно цитируют грамотеи, в пику здравому смыслу, исходя из буржуазной необходимости не говорить общественности ничего конкретного.

Капитализм является, по сути неограниченным накопительством присвоенной прибавочной стоимости (спекуляции), неограниченное создание материальных и финансовых ценностей, богатства, в итоге оседающего мёртвым грузом в частной корпоративной собственности отдельного класса, и потому тормозящим всяческий общественный прогресс, отчуждающий науку, культуру, нравственные и общечеловеческие чувства людей. А капиталистические отношения, это отношения связанные с этим безостановочным процессом накопительства, которые сегодня подчиняя целые народы и их государства, из стадии государственного монополизма переросли до глобально-монополистической формы своего развития.


***


Конечно, марксизм, при всей его внутренней материалистичности был воспринят широкими массами на историческом этапе ИДИАЛИСТИЧЕСКИ. То есть массы, видели результаты марксизма но не его внутреннюю суть. Его философскую, цивилизационную суть видели немногие. Но ведь это и не обязательно, чтобы его знали и понимали все. Для развития науки не обязательное массовое участие в проблемах. Для развития науки важна и обязательна заинтересованность общества. Обязательно то, чтобы по условиям разделения общественного труда на умственный и физический (об этом было выше), интеллигенты о марксистском открытии не забывали, и не искажая его, применяли вместе с другими необходимыми знаниями на благо всего общества.

Кургинян заявил как-то: «Да в Европе больше марксизма, чем мы с вами думаем!» Почему бы не пояснить и не рассказать в чем суть? Что это за довод?

Да, марксизм в России был воспринят идеологически и это в политической борьбе классов, в индустриальной конкуренции народов, бурно стартовавшее на начало ХХ века, было совершенно естественно и справедливо. Да Россия вооружилась марксизмом, передовым европейским учением, для преодоления своей вековой отсталости, для сопротивления империализму. Плохо это или хорошо, когда главным политическим лозунгом является преодоление отсталости? Если речь идет об идеологии выживания целой политической нации? Что такого сделали ленинские большевики антимарксисткого, что захотели построить социализм в отдельно взятой? Был ли у них другой выход? Был ли другой выход у нации, желающей жить на своей земле и никому не кланяться?

Но дальше этот марксизм, из пафоса революционной борьбы, необходимо было переводить в роль научного, общественного инструмента, то есть необходимо было использовать его только в необходимой социально-экономической части, оставив навсегда политическую составляющую для истории. Партия, желая сохранить за собой власть, находясь уже в бесклассовом обществе продолжала играть на политической революционности Марксизма роль отдельного класса и таким образом исказила и его, узурпировав свою роль в процессе государственного строительства. Таким образом, она исходила уже не из целесообразности социалистического государства и общества а из целесообразности сохранения своей гегемонии власти.

Ставит ли этот опыт России под сомнение возможность и целесообразность построения социализма в отдельно взятой стране? Нисколько! Является ли перерождение партии сначала в государственного капиталиста, а затем и в капиталиста-буржуа подтверждением нежизнеспособности социализма вообще, как и правильности единой формы жизни общества частной собственности на общественный капитал? Абсолютно нет! История всегда только начинается! И кризис, охватывающий постепенно всю планету, только подтверждает это.


***


Если мы когда ни будь вдруг захотим понять устройство и принцип жизни общества (дай, как говориться бог, этого, наконец, захотеть!!!), мы так или иначе придём к политической экономии, именно политической (государственной) экономии. Не «экономикс», оторванный от политики, убогое и извращённая буржуазная подделка для засорения мозгов абитуриентам колледжей, а строгая научная система знаний. И нарастающий кризис капиталистических отношений, будет совершенно естественным образом усиливать это желание разобраться в устройстве общества. Логично, что те кто не хочет «выяснения всех обстоятельств» дела, будут всячески запутывать общественное внимание, распылять критичность общественного мнения путём поддержки самых примитивных, самых извращённых, и самых надуманно-идеалистических представлений в этой сфере.

Сегодня по прежнему хотят настоять на ущербности центральных основ марксизма, или несколько подразмыть их однозначность, возвращая общественную науку назад, Коперинка к Птолемею, Аристотеля к Платону, а Павлова к экстрасенсу Чумаку. И таким образом пустить ход мыслей по автоматическому пути всех оппортунистов с их попытками соединить даже такой, неразвивающийся марксизм… ну хоть с чем нибудь! Сделать т.с. обезвреживающую удобоваримую смесь, для философской жвачки. Что бы затушевать однозначную и безоговорочную социальную несправедливость частного капитала, его изначальную аморальность, его цивилизационную тупиковость .

Соеденить, допустим с Вебером. Призывов соеденить Вебера с Марксом и раньше было достаточно. Особенно на Западе, в начале бурно и драматически разворачивающегося ХХ века.

Но вот советско-русский интиллигент Куригнян, спустя сотню лет и себе призвал, к соединению Маркса с Вебером, авторитетно гарантируя, что таким образом, российская общественная наука, пребывающая в полумёртвом состоянии, получит новый реформирующий импульс. И человек получит новое, более правильное представление о мире, получит новый взгляд на общество и самого себя. К чему-то такому зовёт и Кара-Мурза, давая в своих текстах обширные ссылки на Вебера и его знаменитый «Дух капитализма». Обыватель, конечно же верит. А то как же, это ведь наработки солидных умов, уже зарекомендовавшие себя толстенными книгами, научными конференциями и доступом к архивам!

С Вебером стоит разобраться поподробнее, потому что указание Кургиняна на Вебера полностью отражает его настоящую мировоззренческую позицию…

Вебер, немецкий буржуазный социолог и историк культуры, по сравнению с Марксом, был вполне «обласкан» респектабельными должностями в системе буржуазного образования капиталистической Германии (как и печатаемыми произведениями), и потому его мировоззрение целиком соответствовало тому, чтобы называя капиталистический способ производства самым рациональным и потому лежащем на основе «культурных смыслов» и традиций обществ выводить и соответствующие концепции. Теоретические постулаты «ценностных идей», социология различных культурно традиций, и прежде всего религиозных, позволяли Веберу интерпретировать социологию экономики, а стало быть государства и общества в чистом, исключительно «культурологическом» ключе. Может потому-то и Кургинян называет метропольный капитализм – «величайшим культурным достоянием», что берет у Вебера такую оценку? В конце концов, такая оценка Вебером капитализма его времени, исторически была ещё обоснована радужными надеждами, романтизмом в ожидании последствий его развития. Но в большей степени, подобная «романтизация капитализма» была связана с политическими ожиданиями немецких колонистов, которые вместе со своими французскими, английскими и американскими коллегами рыскали по всему миру, в поисках свободных территорий, сырьевых латифундий, и вообще – жизненного пространства для своих монополий.

В своей работе «Протестантская этика и дух капитализма» Вебер объясняет генезиз современного капитализма исходя из универсального значения культуры, то есть, связав проблему с социологией религии, в частности протестантизма. Таким образом, протестантизм для него, возникший сам по себе, то есть из ниоткуда и без экономико-исторических на то причин, сам способен был создавать, подобно демиургу, культурные и историко-экономические сущности. Вебер «усматривает связь этических кодексов протестантских вероисповеданий с духом капиталистической экономики, основанной на идеале предпринимателя-рационалиста. Как известно, в протестантизме в противоположность католичеству упор делается не на изучении догматики, а на моральной практике, выражающейся в мирском служении человека, в выполнении своего мирского долга и т.д. Вебер назвал это «мирским аскетизмом» – основой благородного капиталистического производителя.

Таким образом, Вебер создает новую догматику, на основе старой, но для тех же самых целей. Он модернизирует эту догматику, по самым современным рецептам буржуазной науки и снова её возвращает в массы для дальнейшего политического «использования» при эксплуатации общества.

Параллели между протестантскими ценностями мирского служения и идеалами капиталистической рациональности позволили Веберу связать Реформацию церкви и возникновение капитализма воедино: протестантизм стимулировал возникновение специфических для капитализма форм поведения в быту и хозяйственно-экономической жизни. Упрощение догматики и ритуала, рационализация жизни в протестантизме стало по Веберу, частью «расколдовывания мира», начатого… древнееврейскими пророками и древнегреческими учёными и идущим к кульминации в современном капиталистическом мире. Этот процесс связан с освобождением человека от магических суеверий, автономизацию индивида, верой в научный прогресс и рациональное познание…

Вот так, через религиозность исходной позиции, через частность своего мировиденья научно абсолютизирующего религию, Вебер к ней же и возвращается. И ещё умудряется, как дань свободе науки, ей же в конце и отказать, таким образом оставаясь на вульгарных сциентистких позициях!

Частный капитализм он выводит из культуры!..


***

Все кто старался реально познакомиться с основной позицией Вебера и понять её, сталкивался с тем, что данный автор своё огромное энциклопедическое обилие исторических фактов, феноменов, явлений касательно хозяйственной, аграрно-экономической, культурно-религиозной жизни умело преподносил как детальность анализа и обоснованность своих выводов. Однако замкнутость системы взглядов Вебера на самих себе, страдает всё тем же младогегельянством. То есть за обилием исторических фактов приводимых Вебером, в той их интерпретации, соединении и последовательности, прячется в конце концов скудость и ограниченность его научной позиции, нежелание видеть в религиозно-культурном событии нечто большее, чем само религиозно-культурное событие. И это совершенно естественно для буржуазных интеллигентов, не позволяющих себе выходить за рамки социального научного заказа, определяемого их положением в буржуазном классовом обществе и пытающихся своим энциклопедизмом заменить диалектическую логику настоящей науки.

Где же теперь, эти предприниматели-рационалисты, о которых с пиететом писал Вебер и дух которых выражала его «экономическая поэзия» и «понимающая социология»? Где эти предприниматели-рационалисты, очень похожие на сахаровские перестроечные социологические прожекты, которые для России всегда были, есть и будут всего лишь социальным миражём, интенсивно создаваемым всей отвлечённой и схоластической современной наукой, образованием, СМИ и искусством?

И были ли они, эти предприниматели-рационалисты, когда ни будь в самой Европе в их романтическом виде? Бремя белого человека, несущего нациям идеалистические «модерны» просвещения вместе с… опиумными войнами, вырубкой лесов, уничтожением флоры и фауны, вывозом земли и полезных ископаемых – вот кульминационный итог этих предпринимателей-рационалистов, вот настоящие «романтические» образцы частнокапиталистического общества, всеми силами стремящегося превратится во всесильную, пожирающую всё вокруг себя, Метрополию.

Социология Вебера – клерикальная уловка немецкого буржуа, так или иначе, на выходе интерпретирующая экономику с точки зрения культуры, традиций, религии, причём в самых их реакционных частнокапиталистических образах «гламурного» прогрессивного предпринимательства, то есть в системах мировоззрения уже сформировавшихся собственников, а не с точки зрения общественного производства, общественного труда и уж тем более, общественного права собственности на все средства производства, то есть как единственной и неотъемлемой основы права на жизнь. То есть с точки зрения социального права!

В немецком социологическом просветительстве Вебера, уже тогда слышны были скрытые призывы к протестантской «скромности», и воле немецких буржуа, к тому культурному истерическому движению мелких лавочников, вызванному кризисом капитализма в Европе, и которое, будучи идеологически подкреплённым известной исторической экономической школой (Лист) вылились в особое, национально-специфическое направление «рациональности» немецкой мысли.

Думается несложно догадаться до какой…

Культурологический экономизм Вебера и его последователей, надуманный мифологический рационализм переходных сущностей культурных традиций, в своем методичном развитии превратился в рационализм нацизма. В мальтузианскую евгенику. Буржуазные когнитивные изыски немецкого интеллигента Вебера, прекрасно вплелись в общую канву новой немецкой капиталистической морали и закончились оголтелым националистическим пафосом – типичной спекулятивной реакцией любого буржуа на кризис системы его питающей, системы присвоения прибавочной стоимости и государственных структур, обеспечивающих ему это присвоение, то есть называющее это присвоение единственно рациональным. А по сути, называя рациональным банальное ограбление, как на национальных, так и на глобальных, «периферийных» мировых уровнях. Если английские политики называли свой капитализм прибыльным, немцы свой капитализм назвли рациональным (французы в свою очередь – социальным) эти субъективно-культурные различия названий нисколько не изменили универсальную природу капиталистических отношений.

«Drang nach Osten!» не просто агрессивный бездумный лозунг немецкой политики начала 30–х, а продуманная рациональная логика немецкого капитала, подкреплённая предпринимательской алчностью мелких лавочников, маленьких обывателей-фюрерчиков, подобострастно копирующих своего пафосного идола. Копировавших в то время, когда весь капиталистический мир, мягко подталкивал всю немецкую имперскую капиталистическую машину на восток: там решать свои геополитические и ресурсные проблемы. Чтобы стравив две такие мощные и амбициозные силы, как Германия и Россия, уже потом на их истекающих кровью телах, сделать свой транснациональный бизнес. Подчинить экономически и значит подчинить политически.

Это получилось. Можно даже не сомневаться. Наши парни возят своих девушек в кафе только с английскими названиями, и не на турбированных «Победах», а на турбированных «Мерседесах», а хозяйки гремят на кухнях китайской посудой глядя в телевизор из импортных деталей. Так что, всё что задумывалось, всё получилось.


***

Примечательно то, что призывая соединить Маркса с Вебером, то есть экономику с социологией религиозных традиций, Кургинян в своих многочисленных выступлениях, в лекциях «Сути Времени» и вышедшем Манифесте кулуба «Суть Времени» ни словом не говорит о роли русского Православия, русской православной социальной традиции, как аутентичной культурной традиции для России. Православием пропитаны все культурные поры России, и сейчас оно испытывает кризис только лишь исходя из кризиса самой православной церкви, и себе приобщившейся к олигархическому сословию, от «производства и продажи сознания».

Но ведь даже с точки зрения того-же Вебера, призывающего к дифференциации экономической социологии относительно религиозно-культурных традиций, (соединение экономических традиций с культурными) это было бы как минимум последовательно и логично. Но Кургинян говорит не о соединении Ленина с православием, (о православии он вообще не говорит), а о соединении именно Маркса с Вебером. Значит ли это, что Кургинян, призывая к синтезу недопонимаемого им Маркса, а по сути вульгаризированного интеллигентского марксизма 20-60-х с научным регрессизмом Вебера проталкивает таким образом концепции и мыслеформы для адептов своего движения, прямо или косвенно насаждающие во вне западный протестантизм мелких буржуа, причём столетней давности? Значит ли это, что патриотизм Кургиняна, базируется на западничестве, причем в крайне невыгодной для России интерпретации?

Всё было бы ничего, и безобидно для Кургиняна, призывающего соединить слона с моськой, Маркса с Вебером, призывающего читать немецкого буржуазного интеллигента(когнитария), назначенного за заслуги в 1894 году профессором экономики Фрайбургского университета, и возглавляющего немецкое начётничество буржуазной немецкой идеологии, если бы это всё, на новом уровне не обосновывало частнокапиталистисческое неравенство, как культурно-естественное. То есть всё тоже, только уже в новой, научно отмодернизированной спекулятивной идеалистической упаковке. Те же онаученные догмы, созданные под кризис, и исходя из интеллигентской монополии на идеальное (согласно Кургиняна), пущенные в массовый обиход.

Если даже спустя сто лет, появляется мыслители, которые опять говорят о соединении Маркса с Вебером, значит дух конвергенции и научного экуменизма всё ещё в интеллигентских головах играет главную мировоззренческую роль. Он всё ещё витает над Россией!

Напомним, что при всем этом, режиссер умудряется ещё и говорить о проекте СССР-2!

Исходя из вышесказанного, можно заключить, что обращение русских интеллигентов к Веберу, буржуазному ученому столетней давности, оставившему пространные тексты, полные путанных рассуждений, многочисленных исторических примеров и всякого другого, без четко выраженной конкретной мысли, очень показательна. И эта путаница, естественна для буржуазной исторической науки любого времени: она находится под оглушительным впечатлением от успеха Марксистской науки, которую не то чтобы не понимает, сколько отторгает из-за её центрального социального пафоса – пафоса освобождения труда от капиталистического рабства, посредством буржуазной демократии и государства. Теперь, эксплуатации подвергаются не отдельные классы, а целые народы, как объекты глобальной политики, с их ресурсами, территориями и экономиками.

Снова и снова обращаясь к Веберу, отечественное обществоведение демонстрирует полную беспомощность и отсталость перед лицом тех явлений и испытаний на гражданскую зрелость и трезвость (не говоря уже о патриотизме и научности) которые сейчас разворачиваются в самом открытом виде.

Так или иначе, но буржуазная наука в лице Вебера и подобной ему интеллигенции, натыкаясь на темы и направления, запретные для их политической системы, как системы питающей их ученое сословие, пытаясь дать свой анализ историческому процессу, как и всей истории человечесвта, превращает свою мысль в эквилибристику, в игру психических абстракций, бездушных научных иллюзий для узкого круга умников от науки. Такая «наука» дает человеческому представлению о происходящем совершенно эфемерные картины, полностью дезориентируют человека и общество, пытающееся искренне найти выход из кризисного положения и потому, по искренности, могущих ненароком посягнуть на их академическое благополучие.

По выражению психолога Мак-Гайра вместо наблюдения и анализа реальной жизни наука наблюдает… свои же результаты… наблюдений из прошлого, то есть только саму себя и свои умозрительные опыты.

Современный обыватель, пытающийся разобраться, должен благополучно запутаться в этих своих самостоятельных попытках слияния Маркса с Вебером, а затем плюнув на всё доверится «горизонтальному» вождю Кургиняну, так и не узнав главного, то есть навсегда его упуская. А в это время, пока он будет делать философско-алхимические опыты по созданию идеального продукта, соединяя несоеденимое, его и ведут, в новое политическое стадо, превратив в социально-запрограммированого биологического робота, с прошитым, прогнозируемым и управляемым сознанием для избирательных технологий.

Можно ли соединить теорему Пифагора с музыкой? Не лучше ли их оставить выполнять каждой свою задачу?

Миссия Маркса, как учёного в том, что он подобно Копернику открыл другую, скрытую социально-экономическую социальную (социалистическую) рациональность, взамен рациональности капиталистической, постоянно кризисной, изначально паразитарной. И этот шаг по отношении к миллионам народов, и их борьбе за иное будущее, был самым глубоким нравственным подвигом ученого. Экономист соединил экономическое рациональное знание с социально-нравственным законом, освободив его от спекулятивных, классовых и церковных догм. Конечно, это кое-кому не очень понравилось. Поэтому попытки соединить формулу Маркса, от объективности которой уже никуда и никому не деться, с чем-то (кем-то) ещё, будет напоминать попытку соединить активный химический элемент с другим: свойства первого теряются, свойства второго уже ни кому не важны, а само вещество выбрасывается, будучи обезвреженным и безопасным.

Безопасным с точки зрения НАСТОЯЩЕЙ СОЦИАЛЬНОЙ РЕВОЛЮЦИИ, КОТОРАЯ НУЖНА ЧЕЛОВЕЧЕСТВУ ДЛЯ ЕГО ВЫЖИВАНИЯ, НО КОТОРУЮ БОЯТСЯ И ТОРМОЗЯТ ГЛОБАЛЬНЫЕ БУРЖУАЗНЫЕ ИДЕОЛОГИ.


***


Религия рассматривалась Марксом исключительно как продукт человеческой деятельности, ни больше, ни меньше, поэтому соединить Маркса с Вебером, это значит уйти от всего. Общественное капиталистическое воспроизводство, и регрессирующая сегодня в нём человеческая жизнь, даже с точки зрения Маркса, устроены не рационально, причём устроены НЕРАЦИОНАЛЬНО ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС, КАЖДУЮ МИНУТУ и СЕКУНДУ ЖИЗНИ ЧАСТНОГО КАПИТАЛА В НАШЕМ ОБЩЕСТВЕ, поэтому если вместо преобразования жизни с точки зрения социальной рациональности, мы будем говорить о преобразовании… самого Маркса, путём соединения его с кем-то, веберизации, фрейдизации или ещё какой-то дезактивации, сужающей и искажающей его простые и категорические сущности, хождение по замкнутому кругу, бег впереди поезда или блуждание по лабиринтам идеализмов социальной справедливости, постоянно придумываемой модернизирующейся буржуазной наукой, нам просто обеспеченно.

Глобализация частного капитала не избавила его от всё, тех же системных противоречий и обрушительных кризисов. Иррационализм капиталистической финансово-монетарной экономики, порождает иррационализм культуры и духа, религиозную абсолютизацию техницизма и религиозную абсолютизацию человеческой антропологии, полной мистики и асоциальности – вот главные итоги буржуазной науки и философии конца ХХ века.

Надо наконец признать, что сама наука из производительной силы, принадлежащей якобы всему обществу, в руках известных групп и сословий, превратилась в грозное классовое оружие, позволяющее постоянно солидаризирующемуся перед угрозой своего уничтожения классу собственников, корпоратократии, навзяывать массам нужные образы мыслей, волю, вкус и ценности, и через это обспечивать тотальный контроль за экспуатируемой и подавляемой массой. Во времена кризисов, эта функция науки, как оружия, возрастает на порядок. Совершенно непонятно, как, каким образом, научно-техническая интеллигенция, когнитариат, причём с разрушенным по Кургиняну идеальным, и своим сегодняшним «разгромленным состоянием», может стать основой революционного движения!

В поисках революционного класса многие сегодня уходят в дебри и не возвращаются, Кургинян тоже запутался, но похоже его это не очень беспокоит.

Впрочем о теме когнитариата, красной нитью идущей сквозь всё политическое творчество режиссёра Кургиняна, можно и нужно говорить отдельно. Особенно это нужно для того, чтобы слушающие Кургиняна, не тешили себя своим избранничеством: никто не избран, но всяк ответственен.


***


Всякая мысль, теория или идея имеет собственную систему координат. Значит, чем точнее определенны шкалы, единицы измерения, величины или деления, чем определённей ориентиры, тем понятней и определенней сама мысль или идея, воссозданная в этой системе координат. В этом состоит её смысл или бессмыслие, полезность или бесполезность, практичность или величина.

В кризис, когда общественная мысль активно пытается выработать представление о том, как, каким образом могут быть преодолены негативные сценарии развития страны и общества (распад государства, война, голод, падение нравов и т.д.), очень важна та система координат, которую выбирает эта общественная мысль, в качестве магистральных ориентиров для поиска.

Нынешние наиболее популярные философы и политологи, а уж тем более современные инженеры людских масс, в своих размышлениях о судьбах эпохи, широко применяют такое понятие как «модерн», «модернизм», «постмодернизм» и т.д. Насколько часто использует Кургинян эти понятия и говорить не приходится.

Обратимся же к первоначальному значению этого слова.

В настоящее время существует ряд взаимодополняющих концепций постмодернизма как феномена культуры, которые подчас носят взаимоисключающий характер: Юрген Хабермас, Дениел Белл и Зигмунт Бауман трактуют постмодернизм как итог политики и идеологии неоконсерватизма, для которого характерен эстетический эклектизм, фетишизация предметов потребления и другие отличительные черты постиндустриального общества.

Кроме того, модерн трактуется по-разному. От стиля мебели в конце ХIX века, до протестного направления в культуре и искусстве, в середине ХХ века. Порой Модерн выглядит как милое создание капиталистической экономики и пропаганды, выставляемой буржуазией как культурная и прогрессивная социодуховная ценность.

Существует множество дополнений, как и ряд других трактовок модерна, связывающих его с нынешним посткапиталистическим экономическим периодом, только уже в качестве «постмодерна», который в свою очередь экономистами, философами и социологами, трактуется как нечто наступившее после официального капитализма, что выглядит просто смехотворно, как будто, после этого, посткапитализм быть капитализмом уже перестал.

Советские марксисты Митрохин Л.Н., Ойзерман Т.И. связывают понятие модерн с кризисом буржуазной философии и относят его к одному из эстетических уловок буржуазного мышления вылившегося в направление сциентизма – отказ науки от решения идеологических и мировоззренческих (а значит и социальных) задач общества, через признание науки единственной культурной ценностью, якобы «освобожденной» от лишнего: «…под предлогом борьбы с умозрительными спекуляциями [сциентизм] исключает из философии традиционные мировоззренческие проблемы, отвергает возможность их решения научными средствами, ликвидирует социальную значимость науки».

Таким образом, западная буржуазно-паразитарная антропология, в самом начале зарождения многих своих понятий, в ряду которых стоит и модерн, отождествляла его с психо-эстетической реакцией на постиндустриализм, то есть на то, что было после капиталистической индустриализации.

Вообще, оперирование модернами и индустриализмами, для сциентистски ориентированной философии запада было прежде всего вынужденным, так как упрощало исторические шкалы их поисков до уровня «доиндустриализм – индустриализм – постиндустриализм». Это упрощение позволяло пафосом сциентистской науки, якобы освобождённой от классовых споров (такое противоречие Ленину, считающему в буржуазном капиталистическом обществе всё классовым!), отрезать целый клубок неразрешимых для буржуазного (классово-паразитарного) мышления проблем. Сохранить, так сказать, защитный слой позитивизма на всей частнокапиталистической культуре и её философии. Зашить обратно вспоротое Марксизмом брюхо капиталистической буржуазной философии, а оставшиеся «ингридиенты» растворить в индивидуалистической кислоте буржуазного кризисного сознания.

Так или иначе, мы видим, что термин «модерн» имеет значение больше культурологическое, искусствоведческое, эстетическое, одним словом, какое угодно только не имеющий ясные и чёткие контуры политического или экономического характера, в крайнем случае социального, понимание которого необходимо для реального революционного реформирования и реабилитации кризисного общества и экономики. То есть имеет значение скорее эмоциональное, чем научное.

Но как получилось, что слово «модерн» стало таким универсальным?


***

Сделаем небольшое отступление.

Интересующиеся современными практиками НЛП (Нейро Лингвистическое Программирование) прекрасно знают, что путём психолингвистического перепрограммирования, а тем более производимого в промышленных масштабах (массированного использования в СМИ, в массовой и образовательной литературе в определённом контексте) вполне возможно назвать привычную вещь совершенно иным словом, либо полностью либо частично изменив его сущность.

К примеру, усиление звучания галицийского диалекта в массмедийном пространстве Украины после «оранжевой революции», отождествление его с истинно историческим украинским языком, не говоря уже про искусственное противопоставление его как русскому, полностью изменило не только звучание но и внутреннее значение многих слов. Половина украинцев услышав такую «украинскую» речь и понимавшая её раньше в другом исполнении, услышав что-то совершенно новое, пытаясь к ней подстроится, утратила таким образом речевые способности, прямо связанные с логическими навыками. Метод транса позволил вводя новые психолингвистические сущности в обыденные обороты изменить отношение ко многим, казалось бы незыблемым вещам.

Или допустим половые проблемы, мы уже лет тридцать называем проблемами сексуальными, добавляя к этому лёгкий привкус прошедшего смерчем в нашем обществе сексуальной революции, приведшей, правда, только к появлению двусмысленной рекламы, росте половых преступлений и раннему прерыванию… беременности. Проблемы единства собственной власти мы, политически заблудшие в трёх позитивных соснах, благодаря западной политической науке проникшей к нам в общеобразовательные учебники, чаще называем проблемами становления отечественной демократии, также как бы приобщаясь к общей цивилизованности и рациональности Западных демократий.

Промышленное НЛП, как наука-оружие буржуазии, как глобальной так и местного уровня, может также наоборот, наделить то или иное понятие ещё большим смыслом и содержанием, чем в нём есть или его уменьшить. Это и значит психолингвистическое перепрограммирование мышления. А если изменяется мышление, значит меняются и эмоции и что, самое важное поступки, поведение, образ действий. Программировать может всё, от экранной заставки вашего телевизора и наивного детского мультика до сенсации в Интернете, подаваемой за безусловную правду. Теперь, должно быть понятным, почему частный капитал и паразитирующая глобальная буржуазия транснациональных корпораций жёстко контролирует работу всех СМИ, предварительно скупив их и даже оставляющих на содержании, в периоды опасных поворотов истории. Крупные советские телеканалы в период перестройки, финансировались также дисциплинированно и в срок, как и силы ОМОНа: у каждого была своя роль.

Перепрограммирование может быть как естественным, исторически обусловленным, то есть исходя из объективно изменяющейся окружающей среды так и заказным, искусственным, условным. Не зря в современной социальной практике либерального рынка стала очень популярнойа данная отрасль психологии как НЛП, которая широко используется не только в коммерческих, но и в политических технологиях.

К примеру, в ту же эпоху перестройки, на советского читателя обрушился целый шквал псевдопартийной риторики, книг и брошюр, в которых к привычным призывам «вернуться к Ленину», к подлинному социализму и т .д. и тут же подмешивались такие понятия как «борьба с уравниловкой», «больше рынка», реформа «командно-административной системы» и т.д. Всё было и привычным и на первый взгляд правильным, но как раз в таком навале правильных чисто внешне, тезисов и проходил процесс НЛП-трансформации массового сознания. Психолингвистическому перепрограммированию подверглись больше содержания, а не названия определений. В итоге, спустя короткий период обработки массового сознания «пустыми полками» и критикой существующей системы «вообще», население уже уверенно голосовало за приватизацию, абсолютно не сознавая всех катастрофически судьбоносных для него последствий подобных «антимарксизмов», ведь они полностью исключали возможность любого социализма в будущем как такового, как плохого так и хорошего. Получилось так, что население, то есть людская масса перестала быть гражданами своей страны в виду того, что была заблаговременно отлучена и отключёна при помощи НЛП-обработки от истинного понимания происходящего – она жила в определённой иллюзии существования «другой» страны и «другого» государства, более лучшего и справедливого. Она была лтлучена и от классового понимания, не предполагая, чем такое непонимание, как процесс, заканчивается: утратой управления народной собственностью через утрату владения ею, для решения своих насущных экономических, а вместе с ними и социо-культурных задач.

Но тогда, в эпоху партийных чинуш и двойной теневой морали, это перепрограммирование понятий происходило на относительно короткую перспективу, то есть их конфигурация должна была обеспечить опасный переход через бурную реку перераспределения власти и собственности. В общественной же науке, имеющей большую протяженность во времени и инерцию, устоявшийся терминологический аппарат и традиции, подобное перепрограммирование происходит в естественном режиме, то есть по мере развития самой науки, или режимах наибольшего благоприятствования тем или иным научным направлениям, которые более лояльны к существующей политической системе общественного производства, распределения и потребления материальных благ (или как минимум нейтральны к ней). Или режим наибольшего… игнорирования.


***


Нечто подобное и произошло и со словом–понятием модерн. Будучи всего лишь условным названием-понятием (всего лишь французским словом) чего-то нового в искусстве в начале ХХ века, оно прошло ряд смысловых перепрограммирований. И теперь оно говорит в устах философов о чем-то таком громадном и важном в жизни общества (новом) что выставляется как ориентир для целых философско-научных, и даже (!) цивилизационных поисков. О «модерне» и «постмодерне» уже говорят и как об эпохе и чуть ли не как о общественном устройстве (общество модерна), который благодетельски подарила миру европейская буржуазия, а некоторые, даже как о типе современных революций! (Кара-Мурза), не говоря уже об образах общества будущего, по типу сверхмодерна к которому призывает Кургинян.

Буржуазия модернизировала не только свою форму эксплуатации и присвоения, не только вывела её на новый научно-технический уровень, создала классовый смысл для своей консолидации, вывела эстетику и религиозное почитание перед её символами и назвала всё это прогрессом, она ещё создала свою психолингвистику!

Таким образом, используя координаторику модерна, модернизма, постмодернизма и пр. современные буржуазные (сословные) философы и социологи как и экономисты и политики, а точнее как социальные инженеры, нанятые капиталом, пытаются программировать общественную мысль таким образом, чтобы определять современное положение вещей для отказа даже от классической социал-демократии.

Насколько это возможно? Насколько можно в модерне (постмодерне, сверхмодерне) искать логику происходящего и выстраивать на них политическое мировоззрение? Тем более, что все понятия – суть абстракции и они ценны только тогда, когда имеют однозначное понимание и принятие масс. А однозначности в понятии модерн нет, и никогда не было. Похоже, что никогда и не будет. Получается, что за супермодерном должен следовать квазимодерн, за квазимодерном ещё какой нибудь… Мегамодерн…

Это представляется в корне неправильным, как и бессмысленным, так как вместо политэкономических координат жизни общества (а политэкономия, как научный синтез политики и экономики, пока наиболее правдиво и реалистично характеризуют его состояние) предлагается чисто эстетическая, сугубо эмоциональная модель реальности.

Системы координат общественного мышления выраженные в понятии МОДЕРН, больше пригодны для искусствоведов и театральных критиков (режиссеров). Они театрально будут кричать в сторону сложившемуся политическому и соответственно экономическому порядку, своё истерическое «не одобряю», но ничего конкретно предложить не смогут. Таких «режиссеров», культурных деятелей, конформистски ругающих капитализм и получающих гонорары от книжных корпораций было уже достаточно.

С тем же успехом, вместо модернизма, мы могли бы использовать, допустим, термин «классицизм» – постклассицизм, «абстракционизм» – постабстракционизм и т.д. Только, что нам вся эта культурология может дать, с точки зрения общественного интереса и прозрения большинства общества, у которого отобраны, прежде всего, экономические рычаги влияния на свою судьбу, а значит и отобрана возможность своей политической реабилитации?

Общество, государство, народ, как организм живёт реальной политической экономией, правами обеспечивающимися прежде всего собственностью, а не представлениями о ней, которые мало того, что могут меняться, но ещё и имеют, как мы знаем классовую природу. То есть частные права обеспечиваются частной собственностью, а общественные права (права большинства) обеспечиваются общественной собственностью, которой с каждым этапом приватизации становиться всё меньше и меньше. А значит и прав этого большинства становиться все меньше и меньше.

Тем более общество не живёт эстетикой, культурологией и пр. Культура и эстетика есть отражение существующей и сложившейся системы общественных отношений, в которых центральную, ключевую роль играет экономические отношения, отношения распределения и потребления жизненных благ. Не можем же мы измеряя политэкономическую ситуацию в стране, ограничиваться эстетикой!, то есть эмоциональностью! И при этом называть такой подход объективным и тем более научным взглядом! Мы не можем математическую задачу, бухгалтерскую экономическую проблему нерациональной капиталистической экономики, решать только лишь одним усилием души!

Нельзя критикуя действия т.н. современных деструкторов (регрессоров) объяснять это только их плохим воспитанием, антипатриотизмом, зловредностью и т.д. В том то и дело, что для своего имущественного круга выдвинувшего их, именно они являются ведущими, прогрессивными патриотами, преданными делу своего класса. То есть у них своё классовое (буржуазное) представление о Родине и прогрессе. И о патриотизме. Именно они в таком качестве (прогрессивные и рациональные для себя и в себе) являются деструктивным для всех остальных.

То же самое можно сказать и по поводу термина «паразитизм». С точки зрения эмоций и этики, описывание настоящей системы общества как системы простого паразитизма, может быть и ярко, но с точки зрения описания того, как работает государство, а тем более с точки зрения как оно ДОЛЖНО работать во благо людей, абсолютно бессмысленно. Государство уже по определению является, организацией на содержании. Другой вопрос кто его содержит, кто его на что озадачивает. Если его содержит политическое большинство народа и общества, это одно, если немногочисленный круг, крупных собственников-налогоплательщиков – это совершенно другое.


***


Таким образом из-за дефицита самостоятельности буржуазной мысли (вечная работа на заказ конкретных платежеспособных заказчиков) и бесконечные попытки уйти от самодостаточного Марксисткого синтеза, как пока единственного синтетического знания имеющего историческую научную преемственность с науками и культурами прошлого, западный философский мир не нашёл ничего, как расширить понятие модерна и модернизма до уровня некоего метафизического обобщения когнитивного опыта. То есть из всего лишь эстетики индивидуализированного чувствования и восприятия нового, был взят термин «модерн». Им и стали поверять и измерять все частнокапиталистические перверсии современности, все психологические отчуждённости декаденствующей массы. И таким образом, похоже, больше запутывая следы человеческого познания, инстинктивно стремящегося к обобщению и нахождению главного, ключевого, чем к прояснению и уточнению понятий и явлений современной эпохи.

Философская палочка-выручалочка «Модернизма», в деле объяснения всех «неблагополучий» политической экономии глобального финансового частнособственнического капитализма применяется Кургиняном, в его мыслеобразах, широко и повсеместно. Применяется Кара-Мурзой и всем революционным когнитариатом, претендующем на жречество и монополию на идеальное.

Если этот процесс деградации и регресса, запущенный ещё в советский период продолжается и сегодня, то значит ли это, что корни проблемы находятся глубже культурологических обобщений «модерна», «постмодерна» и прочих красиво-туманных слов, отражающих всего лишь соотношения близлежащих эпох?

К сожалению Кургиняну, о таких «деталях» удается не вспоминать.

Идеальное подменить легко, как и легко говорить о нём, и присваивать его. А вот материальные результаты деградации большинства общества, на фоне полного морального разложения, шаманствующей «интеллигенции от капитала» не скрыть уже ничем.


***


Надо возродить традицию рациональности в её материально – историческом (труд) и нравственно – духовном (воспитание) значении. Надо разоблачить всю фальш и циничность глобальной буржуазной политики. Надо понять, что единственным способом лишить общество права голоса, сделать зависимым и послушным, это значит отучить его от труда. Разве праздный, выхолощенный человек, разучившийся и не желающий трудится, напрягать физические и умственные силы, способен бороться, хоть за что нибудь, а тем более за своё право на жизнь?

Время возможных классовых спекуляций на искусственных абсолютах техницизмов, модернизмов, монетаризмов, позволяющих благополучно присваивать не заработанное, оббирать и без того нищие народы, заканчивается. Впереди, долгая мировая классовая битва: с одной стороны глобальная буржуазная элита, всеми силами пытающаяся стравить народы друг с другом, в спасительных и коммерчески выгодных для неё войнах, уменьшающих социальные нагрузки на свои экономики, с другой стороны нации, только сейчас начинающие понимать, к чему их скланяет капитализм ХIХ века, медленно сбрасывающий свою лживую пропагандистскую маску.

Есть только один абсолют для человека – его труд. В нём и только в нём и Бог, и хлеб и духовное спасение и другие возможные социально-психологические ценности. «В труде ищите бога» – писал Достоевский. Национализация всей производственной собственности, всех ресурсов, всех знаний и достижений науки, ради строительства нового социально модернизированного общественно-политического, сбалансированного по новому общества, ради выживания большинства человечества, а не определённого немногочисленного класса глобальной буржуазии. Вот задача, к которой, рано или поздно, хочет оно того или не хочет, но обратится всё человечество. Обратится ценой неслыханных жертв и боли. Чем раньше мы это поймём, тем лучше будет для всех.

Но какую религиозную войну «придумают» капиталисты, чтобы снова сбросить накопившиеся долги и перезагрузить систему мирового частного капитала, поколения ещё увидят. А пока, на просторах информационных пространств влавствуют инженеры людских душ, не брезгующие ничем, даже советскими символами: если капитал смог переиначить даже христианские символы (Вебер и протестантизм), то что мы от него ждём в отношении символов советских?

Сегодня необходим выбор: либо народы зависят друг от друга как родственные братья, либо зависят как враги, готовые обвинить друг друга в своих проблемах, погружаясь в кровавый хаос национализмов, на радость мировому глобальному менеджеру: в такой ситуации он будет призван как спаситель от тиранства и деспотизма, как миротворец. Именно так и выглядит изуверская современная политическая суть времени: тот, кто раздувал пожар и раздор в государствах и их семьях, приходит, после, как миротворец и подчиняет себе всех и всё.

Выбор этот могут должны сделать, только сами народы, а не политико-экономические паразиты, в виде транснациональных корпораций, присвоившие право их национального голоса, и навязавшие им абсолютно безответственную, продажную марионеточную власть.

Дальнейшее современное развитие капитализма, после его «духовной смерти во время французской революции», когда капитализм не оставил уже никаких романтических надежд на его роль как прогрессивного двигателя всего общества, стало возможным уже только за счёт посягательств на жизненные ресурсы всех народов, всех людей, включая даже сокровенные психофизиологические ценности человека.

Новый виток глобализации капитализма, в финансово-имперском виде, в виде единой платёжной системы и валюты, в виде единого источника покрытия инфляции, печатного станка – извечного спутника капитализма, в виде единого информационного пространства обеспечивающего тотальную манипуляцию человеческим сознанием – продлил ему жизнь ещё на несколько десятилетий. Рынок дешёвого труда, открытый в Китае, рынок рабов, получающих гроши за свой многочасовой труд, по сравнению с подобным трудом в Европе, или США, спасает мировой капитализм, но спасает его всего лишь на ближайшую перспективу: в самом Китае идут процессы, достаточно отчётливо напоминающие перестройку в СССР, то есть перерождение общественной системы Китая, с её коррумпированными и запутавшимися коммунистами в буржуазно-капиталистическую. Однако исторически Китай не сможет повторить судьбу СССР. У него нет таких ресурсов, земли и полезных ископаемых, чтобы политическая система Китая перестала быть социальной и не взорвала китайское общество изнутри.

Китайский взрыв, похоже и станет точкой отсчёта по мучительному и страшному началу преобразования мира.

Продолжение следует…