Комиссия.

Дорогие родители! Ведь большинство посетителей Гайдпарка так или иначе родители. Не так ли? Как вы думаете, где ярче и острее всего обнажаются недостатки семейного воспитания? Уверен на 90%, что вы не знаете. Так вот, недостатки семейного воспитания обнажаются там, где бывают единицы из миллионов родителей. Это пограничная зона между детской и взрослой жизнью. Это – призывная комиссия военкомата.

В конце 70-х начале 80-х годов несколько лет мне пришлось как работнику горисполкома принимать участие в работе призывной комиссии. Не знаю, как сейчас, но тогда это отнимало до 10 дней рабочего времени и было священнодейством, будоражившим весь городок. Особенно доставалось работникам второго отдела военкомата, отвечающим за призывную компанию, и медикам. За призыв, весенний или осенний, через комиссию проходило до 800 призывников.

Пройдя проверку документов и всех медиков, призывник нагишом, (сейчас в плавках), входил в кабинет, где заседала комиссия. Он видел сидящих за длинным столом шестерых мужчин и справа, за маленьким столиком, девушку-секретаршу в белом халате. Каждый из сидящих за столом разговаривал с призывником о своём, ему порученном.

Первый - работник ГК ВЛКСМ проверял его комсомольский билет и разговаривал о том, какие поручения он выполняет, как участвует в общественной жизни. Партиец расспрашивал его о внутренней и внешней политике, о его морально-нравственных позициях.

В мои обязанности входила проверка заключения медкомиссии, соблюдение законодательства о призыве и отсрочках, жилищное и семейное положение призывника, вопросы быта, мотивировка желания или нежелания служить.

После меня призывник переходил к ветерану войны. Тот беседовал о семье, о родственниках, о том, что его ожидает в армии, об азах армейской жизни.

Потом, чисто формально, с ним парой слов перебрасывался начальник второго отдела, который всех призывников и их родителей уже знал как облупленных. Последнюю точку разговоров ставил военком. Проверив заключения медкомиссии и второго отдела, сверившись с разнарядкой, он коротко бросал секретарше название рода войск, в который определялся призывник.

Вроде бы всё просто. Но за время работы комиссии такого понасмотришься и по наслушаешься, что потом ещё неделю ходишь с больной головой.

Первыми на комиссию шли добровольцы. Да, тогда были ещё и такие, а второй отдел не бегал с милицией по адресам уклонистов. Добровольцы – это особая статья. Доброволец получал право, если здоровье позволяло, самому определять род войск, где ему служить. Это были, как правило, стройные, подтянутые, красивые, умные, грамотные ребята. Удовольствие было на них смотреть и разговаривать с ними. Было по 2-3 человека в призыв, которые прямо просились в Афганистан. Такие вызывали повышенное внимание комиссии. Их особо подробно расспрашивали комсомолец и партиец. Помню, спросил одного, почему он хочет именно в Афган. Отвечает: «У меня друг там. Пишет что тяжело, но здорово. Хочу помочь нашим». Так и вспомнилось уличное: «Наших бьют!!!»

За ними шла основная масса - не то чтобы подневольных, но военнообязанных. Мне запомнилось , что второй отдел военкомата выстраивал их в очереди так, что в начале шли те, кто должен был попасть в ВДВ, морфлот, десантники, пограничники и другие ключевые части. Потом – танкисты, пехота, связисты, водители, стройбатовцы.

С этими тоже было приятно разговаривать. Правда, не обходилось без казусов. Ну, например, осмотрев одного с головы до пяток, как мне и положено, я спросил, где он живёт. Оказалось, что в новых домах. Спрашиваю: «Ванна есть? Колонка работает? Коли есть и всё работает, ты бы хоть ноги вымыл перед комиссией. Снег на дворе, а ты как будто босиком по пыльной дороге ходил! Как тебя мать в чистую постель- то пускает?!»
Другой подаёт мне документы, а у него грязь под громадными ногтями. Спрашиваю: «Ты работаешь»? Отвечает: «Нет, в школе учусь». «Что ж ты себя и семью свою позоришь перед учителями и девчонками такими когтями»?! И таких было по 2-3 в каждый призыв.

За пять лет работы в комиссии я заметил только три ошибки в работе медиков: одного пропустили с неправильным прикусом, другого-с плоскостопием, третьего со следом открытого перелома голени. Военком после каждого замечания вызывал хирурга, председателя медкомиссии и делал им строгое внушение. Два-три раза я настоял на продлении отсрочки.

Смотрю папку с документами. Слышу, ветеран пытает очередного: «Маму -то как зовут»? «Валентина». «А отчество то у неё есть»? «Не знаю».
Другого он спрашивает: « Когда у мамы день рождения»? «Не знаю». «А у сестрёнки»? «Не знаю». Чуть не каждому ветеран говорит о том, чтобы он завёл записную книжку, записал туда все данные своих родных и близких. «Да про девушку свою не забудь!» – шутит он под конец. У призывника - рот до ушей. «Не забуду!»

Третьего ветеран ставит в тупик вопросом, где работает папа. Четвёртого – где работает мама. Смешно и больно было смотреть на недоумевающие физиономии тех, кто делал для себя открытие, что он, кроме себя, любимого, не видит и не знает никого, даже самых близких людей. Такие краснели от стыда, опускали головы, переминались с ноги на ногу, но не находили себе оправдания. Это ведь не зазубренный урок отвечать! Тут беседа «за жизнь».

Самое тяжёлое время, конкретно для меня , начиналось тогда, когда основной призыв заканчивался и начинали проходить комиссию те, кого, по разным причинам, в армию тогда не брали. Больше всего было тех, кто был не в ладу с законом.

В нашем городе было два общежития, забитых условно освобождёнными. Их у нас звали «химиками», потому что, в основном, их отправляли на химические заводы.Ещё они работали в строительном тресте на подсобных работах, потому что почти никто из них не имел специальностей.

Перед членами комиссии, чтобы мы не надоедали вопросами начальнику второго отдела, лежали листочки с перечнем статей УК, по которым отбывали сроки те, кого, часто в сопровождении милиции, приводили на комиссию. Статьи были почти по всему УК. От «хулиганки», как они называли, до нанесения тяжких телесных повреждений, краж, грабежей, разбоев и изнасилований.

Чем старше были эти люди, тем синее они были от наколок. Каких только их не было! Однажды я зачитался личным делом одного такого. Поднимаю голову, передо мной стоит молодой парень с мелкими чертами лица, но довольно симпатичный, если на считать того неуловимого отпечатка, который накладывает колония.

Во всю грудь у него икона, а чтобы никто не сомневался, кто на ней изображён ниже пупка во вьющейся ленте готическими буквами выведено «Св. Иннокентий». Татуировка, сразу видно, сделана настоящим мастером. Каждый волосок, каждая морщинка выписана. Тени, полутени передают объём. Я глаза вытаращил: «Ты католик что ли?»- спрашиваю. Сосед – ветеран, видимо успевший его увидеть со всех сторон, неожиданно грубо для него, раздражённо говорит: «Какой католик! Он, поди, и не знает, что это такое! Ну-ка, повернись!» -командует он.

Тот повернулся. Я чуть со стула не свалился. У парня во всю спину цветная татуированная картина в стиле позднего Возрождения. «Бой амазонок с героями!» Ни у кого из Великих я такой картины не помню. Похоже, это самостоятельное творение неизвестного художника по мотивам «Одиссеи».
Тонкий рисунок, краски, тона и полутона, динамика движения, многофигурность, выражения лиц с вполне современной мимикой. Не лубочные, наигранные, поставленные и застывшие чувства, а именно откровенная ненависть и злоба на лицах сошедшихся в смертельной схватке людей.

Я только и сумел вымолвить: « Ты не боишься, что тебя живого на абажур обдерут!» -и закрыл рот, поняв, что сказал несусветную чушь.
Из личного дела я уже знал, что парень получил срок в 5 лет, за нанесение тяжких телесных повреждений. «Как получилось -то?» – спрашиваю. Он и рассказал нам историю, которая не идёт у меня из головы до сих пор.

Призвали его в армию. Прошёл комиссию. Определили в пехоту. Тогда это, по- моему, было на 3 года. Родители, как водится, устроили «проводы». Пришли друзья-подруги, родственники и друзья отца и матери. Все «наугощались под завязку». Уже за столом один из друзей стал проявлять повышенное внимание к его девчонке. Он его несколько раз одёргивал и грозился открутить башку.

Когда стали собираться в военкомат, прихватили с собой ещё выпивки и закуски. Этот друг, выпив ещё, совсем одурел. Когда стал лапать и лезть целовать его подругу, он не выдержал.

«Как я его метелил, не помню. Как пелена какая на сознание опустилась. Когда друзья оттащили, друг лежал на земле. Сопровождающие офицеры вызвали скорую и милицию. И поехал я вместо сборного пункта в КПЗ. Через месяц суд дал 5 лет." У него оказалось сильнейшее сотрясение мозга с гематомой, отслоение сетчатки левого глаза, сломан нос, выбиты три зуба и три ребра, ну и синяки и шишки, конечно».
Я смотрел на него, не глупого, довольно симпатичного, и думал, что в том, что он сломал себе жизнь, виновата водка, которой этих пацанов накачали родители из-за дурацкого тщеславия, показывая родным и друзьям, что им для родного сыночки ничего не жалко.
Какие же мы, родители, всё-таки идиоты!

Самыми последними на комиссию приходили «белобилетники» - инвалиды. Когда я в первый раз был на заседании комиссии, я с возмущением спросил военкома: « Зачем явные инвалиды ежегодно проходят комиссии?!» На что он мне по -военному ответил: «Так положено».

Я сам, инвалид с четырёх лет от роду, вспомнил, как я в 18 лет со слезами на глазах вышел из военкомата с белым билетом. С первой медкомиссии в военкомате, по- моему в 16 лет, мне сказали, что призыву я не подлежу. Но меня упорно ежегодно вызывали на перекомиссию до 23 лет. На последней перекомиссии, я был уже с анкилозом левого тазобедренного сустава, взбеленился: «Что вы меня каждый год смотрите?! Вы мне новую ногу прирастите, я в морфлот на два срока служить пойду!»

Поэтому я не мог без внутреннего содрогания смотреть на этих бедолаг с их обнажённым уродством. Сейчас бы это назвали изощрённым унижением человеческого достоинства. Но «так положено». Кем положено?! Куда положено?! Почему положено?! Я понимаю, есть симулянты, которые «косят» от армии, но когда даже комиссия ВТЭК определила инвалидность, зачем человека унижать ежегодно?!

Неужели и до сих пор на призывных комиссиях такое же творится?! Тогда где Комитет солдатских матерей, где родители?! Сейчас не послевоенные времена. Это тогда гайки до последней нитки были закручены.