Жизнь замечательных людей. Про Генку.Или ещё раз о воспитании...

Гудит завод, шагают октябрята, шуршит под башмаком осенний лист,

а мама Генку повела куда-то анализы сдавать на яйца глист.

У мамы голос тверд, а график точен, с ней спорить абсолютно ни к чему.

Конечно, Генка маму любит очень. Но не взаимно — кажется ему.

В родном дворе друзья играют в прятки. Кругом висят плакаты «Миру — мир!»

Мороженщица толстая в палатке румяным детям продает пломбир.

Палатка по пути, палатка прямо, во рту скопилась горькая слюна.

«Пломбир! Давай пломбира купим, мама!» — «Я запрещаю» — говорит она.

Но как же так? Любой ребенок мира мороженое летом должен есть!

А я шесть лет не пробовал пломбира! А мне как раз сегодня ровно шесть!

Едят пломбир в Америке, Европе, едят пломбир у нас, какой в нем вред?

Но мама больно хрясь его по попе: «Я запретила: это значит — нет!»

И Генка, от обиды шмыгнув носом, прошел за мамой молча через парк.

И снова обратился к ней с вопросом: давай мы купим нам воздушный шар?

Он будет красным как победы знамя! Он полетит на ниточке вперед!

Как будто он сегодня тоже с нами анализ в поликлинику несет!

Но мама жестко, не моргнув и глазом, ответила ему: «Конечно нет.

Шары содержат примеси и газы, а также в них большой моральный вред.»

Не спорит Генка, спорить тут не надо, подобный спор всегда чреват бедой.

Но впереди аллеи — автоматы с прекрасной газированной водой

. «Давай мы внутрь бросим три копейки! А если жалко — то одну всего!

И автомат нальет в стакан из лейки с сиропом воду или без него!»

Но вдруг себя почувствовав неловко, он замолчал и услыхал в ответ

: «Тебе я запретила газировку! А запретила — это значит, нет!»

— «Но почему?» — «Там грязные стаканы.» — «А мы помоем!» — «Замолчи, не ной.»

— «Мы сбегаем домой помыть под краном!

Мы принесем стакан из дома свой!

Ведь все же пьют!» — «А ты на всех не тыкай!» — «Но всем же можно!» — «А тебе — никак!»

— «Но все ребята, Вовка, Вероника, они же...» Но в ответ по попе — шмяк:

«Сказала — нет! Не будет газировки! А чтоб не вздумал спорить и кричать,

ты с завтрашнего дня не дружишь с Вовкой, и запрещаю во дворе гулять!»

— «Ах мама, мама, ты такая злая!» — «Я злая? Почему же? Вовсе нет.

Запомни, сын: чем больше запрещаешь, тем больше пользы и тем меньше вред.»

И Генка замолчал. Он шел за мамой к районной поликлиники крыльцу,

но было у него лицо упрямо и злоба пробегала по лицу.

И с яростью, нехарактерной детям, он всё шептал: клянусь, я отомщу!

Я вырасту! И людям всем на свете я всё на свете тоже запрещу!

Я запрещу, что надо и не надо! Я покараю весь жестокий мир!

Я отомщу за каждую досаду! За каждый мне не купленный пломбир!

Я вырасту! Я буду главный самый! Я вам припомню! Я вам не прощу!

Я запрещу все то, что любит мама! И все, что любит папа, запрещу!

Я запрещу газеты, пароходы! И цирк! И диафильмы! И кино!

Латвийские диковинные шпроты! Грузинское, молдавское вино!

Я запрещу футбол и карусели! Поездки к морю взрослых и детей!

Скакалки, прятки, салочки, качели! И всех на свете птиц! И всех свиней!

Я запрещу из Минска простоквашу! И молоко, и пиво по стране!

И кашу! Слышишь, мама? Эту кашу, которую ты утром варишь мне!

Скажу «нельзя» — и словно встанет стенка! Скажу «нельзя» — и задрожит страна!

Я вырасту! — шептал сквозь зубы Генка. — И месть моя окажется страшна!