Сочи!...

Имя Клавдии Шульженко известно всем в нашей стране, поэтому я не буду писать о ее карьере, судьбе и прочая... Я хочу поделиться с вами рассказом Валентина Тасика о периоде жизни великой певицы связанном с ее мужем, Владимиром Коралли!!! Большой кусочек большой жизни....

Певческий дебют Клавдии Ивановны Шульженко состоялся в 1922 году в Харькове, где на сцене театра Н.Синельникова 16-летняя артистка сыграла несколько эпизодических ролей в драматических спектаклях. Уже тогда в некоторых ролях она исполняла вокальные номера (например, в роли ресторанной певицы в спектакле "Казнь"). В 1925 году труппа Синельникова уехала в Ростов, и Шульженко, оставшись дома, поступила в театр Краснозаводского района, а потом перешла в театр оперетты. В это время она усердно занимается вокалом с профессором Харьковской консерватории Н.Чемизовым и с 1928 года окончательно уходит на эстраду.

В а л е н т и н Т а с и к

Это случилось в декабре 1929 года. Войдя в купе поезда Москва — Нижний Новгород, он увидел девушку, которая удивлённо подняла на него свои большие красивые глаза. В те далёкие странные времена принято было представляться:
— Владимир Коралли, артист, — немножко красуясь, отрекомендовался он.
— А меня вы знаете, — смутившись, ответила девушка.

Действительно, её голос был как будто знаком. Вошедший почувствовал некоторую неловкость — когда, где пересекались их пути? И вдруг, как озарение: год назад… Харьков… театр «Тиволи». Шумные гастроли. Девушка всегда сидела в первом ряду. Она была начинающей певицей. В «Тиволи» в одной программе с Коралли выступала исполнительница интимных песен Ядвига Махина, как и он, одесситка. Голос у Ядвиги был не ахти, но какую удивительную атмосферу создавала она во время выступления. 
В перерывах девушка проникала за кулисы, чтобы пообщаться с Махиной, поучиться. И вот год спустя налицо успех — она едет в Нижний уже как участница концертов.
— Так всё же, как вас зовут? — настаивал Коралли.
— Клава. Клавдия Шульженко.
— Клавочка, вы не обижайтесь — вам надо взять сценический псевдоним. Это важно.
— Нет, я этого не сделаю. Буду, как есть.
Владимир пожал плечами. Он не был столь принципиален. Тихий еврейский мальчик, наречённый в честь дедушки именем Волбер (Володя), с нормальной одесской фамилией Кемпер, жил в бедной семье. Когда не было денег даже на селёдку, мама шла и покупала полфунта красной икры. Да, это Одесса — были времена, когда красная икра в ней стоила дешевле, чем селёдка. Чтобы помочь семье, уже в шесть лет мама отвела Володю в Бродскую синагогу на Пушкинской к знаменитому кантору Новаковскому.
— Мадам Кемпер, — был не очень любезен Новаковский, — ваш сын ещё не дорос до хора, в котором поёт сам Пиня Миньковский.
— Не говорите своих глупостей, — решительно отвечала еврейская мама, тоже крепкий орешек. 
— Как будто ваш Пиня в шесть лет уже пел, как соловей. 
— Тоже верно, — согласился Новаковский и сдался. Честно говоря, его слегка обманули. Перед тем как вести младшего сына в синагогу, мадам Кемпер отвела его в иллюзион «Фурор» на Водопроводной.  Здесь уже работал эффектёром её старший сын Юлий.

Профессия «эффектёра» считалась очень дефицитной. Кино-то было немым, а Юлий подражал различным звукам и «оживлял» фильмы. Таким образом, в «Фуроре», в кинозале, публику развлекал Юлий, а в дивертисменте, то есть в фойе перед фильмами, её же развлекал младший Владимир. Да, такое бывает только в Одессе — днём отпевать покойников в синагоге, а вечером распевать куплеты в иллюзионе. Но чтобы об этом не узнал, не дай Бог, Новаковский, на афише должно было появиться другое имя. Позаимствовали его у знаменитой балерины императорских театров Веры Коралли. Ничего, императорские театры не обеднеют! Владимир чувствовал, что девушка нравится ему всё больше и больше, и только тут на её руке он заметил обручальное кольцо. Вопросительно взглянул на Шульженко. Та пожала плечами и призналась:
— За день до отъезда из Харькова мы помолвились. Свадьба будущей весной. Приезжайте, Володя, будете дорогим гостем.
И тогда понял — сейчас или никогда:
— На свадьбу приеду. Но не в качестве гостя. 
— А в качестве кого? — испугалась будущая невеста.
— В качестве жениха.
Если бы в эту минуту поезд не вкатил на перрон, как себя дальше вести, — не знали бы.
В Нижнем Новгороде работали в одних концертах, но за кулисами почти не общались. 
Неясность отношений принимала угрожающий оборот. И вот последний концерт. Прямо накануне Нового 1930 года. Шумной актёрской ватагой отправились встретить его в ресторан. Как-то так вышло, что за столом он и она оказались рядом. Владимир вдруг увидел: исчезло обручальное кольцо.
— Что случилось? — чуть осмелев, спросил он.
— Володя! О покойниках не надо говорить, — ответила она с тяжёлым вздохом.
— Он умер?..
— Для меня…
Вот те раз! К такому повороту он был совсем не готов.

Шульженко пришла на вокзал проводить его. Но пришла не с пустыми руками — под мышкой она держала объёмный пакет. Протянула свёрток:
— Володя, это валенки. Пожалуйста, передайте их моему отцу.
— И, понимая всю необычность просьбы, добавила:
— Так вам будет легче познакомиться с моими родителями — они у меня простые люди.
В Харькове, чтобы, как говорится, «бить наверняка», отправляясь к её отцу, Коралли добыл шубу «на лире» (так называлась меховая подкладка), шапку гоголевку и, прихватив спасительные валенки, пошёл представляться. Операция «сватанье», похоже, прошла успешно. В письме, которое он получил от Клавдии Ивановны Шульженко через пару дней, она радостно сообщала: «Папа, как увидел хвостики меховой подкладки, сразу понял — это жених. Выбор одобрил». Но как бы банальна была наша жизнь, если бы это и был «хеппи энд». В нашем сюжете ещё не появлялась одесская мама, вы помните «крепкий орешек». Но, наконец, она вышла на сцену.
Тут надо сделать одно отступление. Старший брат Юлий Кемпер к тому времени тоже стал артистом Юлием Ленским и тоже как раз обустраивал личную жизнь. Короче, как тогда говаривали, он скоропостижно женился на артистке Марии Ивановне Дарской. Это уму непостижимо, но роковую роль сыграло как раз отчество его супруги. — Что же это получается?! — полная горькой обиды, воскликнула дотоле молчавшая еврейская мама.
— С одной стороны Ивановна, с другой стороны Ивановна, а я, мадам Кемпер, посередине! Что скажут предки, что?!
А что предки, они себе поумирали — дожидайся от них ответа! Владимир впал в мучительные раздумья. Как уломать маму? Но вдруг нежданное предложение: снова гастроли в Харькове и снова совместные. С надеждой всё объяснить при встрече Коралли помчался в Харьков. И вот ночной парк. Одинокая скамейка. Двое под майской луной. Долгий разговор и страшный приговор:
— Володя, вы сами разрушили нашу мечту!
Видимо, чтобы уж поставить все точки над «і», однажды в антракте Шульженко подошла к бывшему избраннику с незнакомым молодым человеком и представила:
— Знакомьтесь — мой жених.
Коралли уж и не помнил, как отработал свой номер, но, ещё находясь на сцене, твёрдо решил: бросить всё и вернуться в Одессу. Прямо из-за кулис поспешил в общую артистическую гримёрную за своими вещами. И тут лицом к лицу столкнулся с Шульженко и её женихом. В руках у неё был театральный чемоданчик. Очевидно, она зашла попрощаться. Вдруг что-то словно взорвалось. Владимир вырвал у неё из рук чемоданчик и швырнул в дальний угол. Новый жених, на голову выше своего предшественника, попытался схватить того за грудки. Но Владимир выхватил браунинг, на ношение которого имел разрешение со времён гражданской войны. Конечно, убивать он никого не собирался, это было рефлекторное движение, но жених тут же дал дёру. Теперь уж точно было ясно: всё кончено. Совсем уже обречённо Коралли, сам того от себя не ожидая, воскликнул:
— Ах, если бы мы могли поехать в Одессу, чтобы ты спела, и тебя увидел один человек!..
И так же отчаянно и обречённо Шульженко ответила:
— Поехали!
Через несколько дней в Одесском доме работников искусств пела не известная Одессе, да пока ещё и всей стране, Клавдия Шульженко. Придирчивый, требовательный, а, по правде, и чуточку снобистский одесский зритель, тактично выдержав паузу, не сдержался и разразился бурей оваций. Не хлопала только одна женщина в третьем ряду. Не хлопала по веской причине: потому что платком утирала слезу. Наклонившись к сидящему рядом с ней молодому человеку, она шепнула:

— Володыню, у тебя-таки есть вкус! Мне кажется, я её полюблю!

Одна крепость пала, но Володю интересовало мнение ещё одного зрителя. Этот человек, прятавший свои добрые глаза за толстыми стёклами пенсне, был легендой Одессы, покровителем и, что много важнее, учителем всех музыкальных вундеркиндов этого города от Давида Ойстраха до Самуила Фурера и Елизаветы Гилельс. Имя его было Пётр Соломонович Столярский. Коралли специально зазвал его на концерт и с тревогой ждал приговора.
— Видишь ли, Володя, — сказал Пётр Соломонович, — твоя Клавочка — не меньше.
На своеобразном языке Столярского это означало — высший класс.
Они прожили вместе трудные и счастливые четверть века. На эти годы выпали и война, и огромный творческий взлёт Клавдии Ивановны Шульженко, которому, конечно же, немало помог незаурядный одесский талант — Владимир Филиппович Коралли. Потом пути Владимира и Клавдии разошлись. Но тёплые отношения остались до самых последних дней. Клавдия Ивановна в одном интервью призналась:
— Эта любовь — как сон. Я помню всё. Сколько бы раз ни приезжала в Одессу, я еду в Аркадию, чтобы постоять на том обрыве, где мы открыли для себя, что не можем друг без друга.