Механик, домовой и печенье

Третий механик был не робкого десятка. Он всем давал понять, какой он спец в
своем деле. Вот вы увидите, говорил он всем, как у меня все будет работать.
Как часы! У меня так все и работало на прошлом судне. Люди в автобусе
оборачивались на его голос и просили заткнуться.

Приехали на судно. Менялся целый экипаж, и потому у каждого забот хватало. С
прошлым экипажем мы виделись целую минуту. Мы поднялись на трап, а они по
нему спустились, вот и вся приемо-передача.  Несколько упрощенный вариант.

Каждый начинает срочно изучать системы, механизмы, ведь через пару часов
предстоит запуск главного и вспомогательных двигателей, а также насосов
охлаждения, смазки и прочего, прочего, прочего. Нужно сделать массу
различных проверок, ведь ты не знаешь, что за люди работали до тебя,
насколько ответственно они относились к железу, в рабочем оно состоянии или
нет.

Прошло пару месяцев. Люди уже обжились на судне. Перебрали и отремонтировали
то, что было нужно. Привыкли к своим механизмам. Только третьему не
сиделось. Он все озабоченно  бегал вокруг дизель-генераторов.

А через какое-то время заплакал по-настоящему. Слезьми и голосно. Второй
механик, увидев плач небритой Ярославны, подошел узнать, в чем дело.
Оказалось, дело в том, что третий не мог совладать с движками. Все время
они, подлые, ломались. Он к ним и так и эдак. А они от него просто
отвернулись. И плохо себя ведут.

Второй решил подбодрить.

– Так ты подкорми машинного.

 – Кого, кого – переспросил третий?

 – Машинного. Знаешь, есть домовой? – Третий кивнул.  – Вот, а это –
машинный. Ты ему печенья положи где-нибудь.

 И третий, могучего вида, с высшим образованием, бравыми криками вначале
рейса… был готов поверить во всякую ерунду, лишь бы избавиться от
сваливающейся на него работы. Тогда он просто сказал неопределенно «Ну-у…» и
покрутил головой.

А через недельку-полторы второй залез рукой сверху ГРЩ и нащупал том что-то,
чего там явно не должно было быть.

Он встал на табуретку, заглянул глазками.
Там лежало печенье в одной маленькой тарелочке и было налито немного молочка
в другую . М-да, сработало, сказал себе второй.

Пошел к третьему, спросил, тот просиял.

– Знаешь, – сказал он второму, – я так тебе благодарен! – Как только я
поставил печенье по разным углам машины, то сразу же ощутил, что дизеля
стали вести себя лучше. И в параллели они себя ведут по-другому, и вообще
частота больше ни разу не падала. Так что я сейчас иногда просто меняю
молоко, чтобы свежее было.

Второй подумал, что надо было бы начать «кушать» это печенье, сделав на нем
надрезы «маленькими зубками», и тогда третий вообще бы прозрел.

Ну что еще сказать. У меня был моторист, приятный во всех отношениях,
который раз в неделю проходил с молитвами по машинному отделению. Потом
выходил и говорил, что теперь ничего не будет ломаться, что там был один
«такой, нехороший» и что он его прогнал. И теперь у нас будет не жизнь, а
малина.

На этом пароходе были такие поломки и в таком количестве, что мы просто
загибались. Как до его молитв, так и после. И сейчас, пока я это пишу,
поломки там не прекращаются.

Только недавно я вдруг понял, что мы сами, своими мыслями создаем ту
реальность, в которой хотим жить. И если я хочу видеть починку и регулировку
двигателя не с помощью инструмента и запчастей, а с помощью печенья
неведомой зверюшке, или с помощью толстой книги и прочтения нескольких
предложений из нее, и при этом я во все  это верю – то своими мыслями я
создаю то, что мне хочется. И в этом я живу.

Мы создаем окружающий нас мир со всеми его проблемами сами. Просто желая,
чтобы он таким был.

Нам бы нужно сначала подумать,  что можно и что нужно просить. И получить
тот мир, в котором мы хотели бы жить. Источник