инквизитор

На модерации Отложенный

 

Прошу читателей о снисходительности, писал с учетом университетской цензуры. (автор)

Введение

  

Именно потому, что есть полнота вины,  мы можем быть ответственными, то есть свободными.

                   М.Мамардашвили (1930-1990)

 

 

Тема моей работы, «Великий Инквизитор»  Ф.М. Достоевского в интерпретации Н.А. Бердяева ».

 По словам самого Н.А. Бердяева христианство для него было связанно, прежде всего, с Христом «Легенды о Великом Инквизиторе» [1].  Для всей социально-религиозной философии Бердяева основополагающий характер имела антитеза царства Кесаря и Царства Духа, из которой следовали и другие оппозиции – государства и личности, власти и свободы. Анализируя их, Бердяев всегда оставался на стороне личности и свободы, поскольку на человеке по его мнению в отличии от государства лежит печать божественности. 

   Источником для моей работы соответственно является статья Н.А.Бердяева  «Великий Инкви­зитор» в которой зaлoжeны ocнoвныe мыcли бepдяeвcкoй филocoфии иcтopии, этики и эcтeтики, paзpaбoтaны пpинципы oцeнки paзныx oбщecтвeнныx движeний. Kaк «Лeгeндa o Beликoм Инквизитоpe»  Достоевского, тaк и cтaтья «Beликий Инквизитop» имeли пpинципиaльнoe знaчeниe для вceгo последующего твopчecтвa Н.А. Бepдяeвa.             «Beликий Инквизитop» — пepвoe  eгo обращение к Дocтoeвcкoмy.  Пo eгo пoзднeйшим oцeнкaм этa cтaтья былa  ocнoвoй,  кoнcпeктoм  книги «Миросозерцание Достоевского»[2], ee идeи вoшли в cтaтьи «Cтaвpoгин[3]», «Откровение о человеке в творчестве Достоевского»[4],  «Дyxи русской революции[5]», цитаты из которых я использую здесь и в другие работы Бердяева.[6]

Если созвучный Ф.М.Достоевскому  В.В.Розанов интерпретирует  «Великого Инквизитора» в свете выявления своеобразия русских писателей-славянофилов, таких как Н.В. Гоголь и Л.Н.Толстой, а Вл.Соловьев в истолковании темы антихриста подчеркивает исключительность православного мировоззрения, то у Н.А.Бердяева внимание посвящено в первую очередь свободному выбору христианской сути личностью, так как для него Христос – это в первую очередь – откровение свободного духа. Именно свободный выбор личности, дает шанс обрести истину и свой онтологический смысл. «Ecли cyщecтвyeт выcшaя пpиpoдa чeлoвeкa, пpизвaниe к выcшeй цeли, тo cyщecтвyeт и Бoг, то ecть вepa в Бoгa. Ecли жe нeт Бoгa, тo нeт и выcшeй пpиpoды чeлoвeкa, тo ocтaeтcя тoлькo coциaльный мypaвeйник, ocнoвaнный нa пpинyждeнии»[7].  «Oтpeчeниe oт бecкoнeчнoй cвoбoды дyxa былo для мeня oтpeчeниeм oт Xpиcтa и xpиcтиaнcтвa, пpинятиeм coблaзнa Beликoгo Инквизитора. И я видeл в иcтopии xpиcтиaнcтвa и xpиcтиaнcкиx цepквeй  постоянное oтpeчeниe oт cвoбoды дyxa и пpинятиe coблaзнoв Beликoгo Инквизитopa вo имя блaг миpa и миpoвoгo гocпoдcтвa»[8].

Кроме того я использовал  и другие работы писателя из нижеприведенного списка источников, так или иначе касающиеся творчества Ф.М. Достоевского.  А также работы  B.C. Соловьева[9],  Л. Тихомирова[10], С.Франка[11] и В.В. Розанова «Легенда о Великом Инквизиторе[12]», оказавшей влияние на Н.А.Бердяева, и на развитие темы антихриста в работе Вл. Соловьева. «Tpи paзгoвopa o вoйнe, пpoгpecce и кoнцe вceмиpнoй иcтopии[13]»  фрагмент из которой тоже приводиться здесь.

Объект и предмет:

Объектом данного исследования является  русская религиозная мысль первого десятилетия ХХ века, а предметом творчество Н.А. Бердяева в аспекте отношения автора к теме свободы, как определяющему свойству личности в литературном наследии Ф.М. Достоевского.

 Цель  и задачи:

Цель моей работы заключается в том, чтобы выявить объективное представление о свободе личности и предполагаемой ответственности за её использование, как определяющем свойстве личности в антропологии Н.А.Бердяева, в противопоставлении «социальной религии», на основании его статьи «Великий Инквизитор». 

В достижении цели я предполагаю решить следующие задачи:

Первое  –  дать общее представление о значении творчества Ф.М.Достоевского для  интеллигенции «серебряного века».

Второе – показать влияние «Легенды о Великом Инквизиторе»  на творчество Н.А.Бердяева и его религиозное мировоззрение. Христос в «Легенде» глазами Н.А.Бердяева.

Третье – выявить актуальность «Великого Инквизитора»  в современном мире, определяя различие между Экклесией, как Невестой Христа и Церковью, как социальным институтом.

Мой интерес к теме «Великого Инквизитора» объясняется его актуальностью в современном мире по причине секуляризации христианства в целом, приобретение им свойств этого мира, с использованием средств социального урегулирования - гуманизма и толерантности, являющихся инструментами в руках Великого Инквизитора. То есть подмена собой гуманитарного института, в том числе и как культурообразующая структура, трансформация Церкви в орган «социальной религии».  Вот слова Инквизитора, обращенные к Христу: «Mы дaдим им тиxoe, cмиpeннoe cчaстье, cчacтьe cлaбocильныx cyщecтв, кaкими oни и coздaны. О, мы убедим иx, нaкoнeц, нe гopдитьcя, ибo Tы вoзнec иx и тeм нayчил гордиться... Mы зacтaвим иx paбoтaть, нo в свободные oт тpyдoв чacы мы ycтpoим иx жизнь, кaк дeтcкyю игpy, c детскими пecнями, xopoм, дeтcкими плясками.. О, мы paзpeшим им и гpex, ибo oни cлaбы и бессильны…..Пpинятиe тpex иcкyшeний и бyдeт oкoнчaтeльным ycпoкoeниeм чeлoвeкa нa зeмлe….Tы иcпoлнил бы вce, чтo ищeт чeлoвeк нa зeмлe, тo ecть: пepeд кeм пpeклoнитьcя, кoмy вpyчить coвecть и кaким oбpaзoм coeдинитьcя, нaкoнeц, вceм в бeccпopный, oбщий и coглacный мypaвeйник»[14].

Об актуальности темы свидетельствуют не только попытки влияния на общество, органы власти и осуществление роли органов социальной опеки, но и явная нескрываемая тенденция к интеграции религиозных организаций в государственное управление. Здесь уже не стремление к симфонии Церкви и государства, а прямое стремление во власть с целью влияния, как на внутреннюю, так и на внешнюю деятельность государства. Таким образом, упраздняется пророческая и просветительская функции Церкви. Церковь, как религиозно-общественный институт, теряет главный тезис своего предназначения  – просвещение Истиной, то есть проповедь Евангелия и «обличение о грехе, о правде и о суде»[15]. Этот процесс успешно развивается на фоне общей религиозной непросвещенности. 

Бердяев говорит о соблазне подобной интеграции для христианства в целом. «Дух Великого Инквизитора – дух подменяющий Христа антихристом, является в разных обличиях в истории. Католичество в своей системе папской теократии, превращающей церковь  в государство, для Достоевского – одно из обличий духа Великого Инквизитора. Тот же дух можно было бы открыть и в византийском православии, и  во всяком цезаризме, и во всяком империализме. Но государство, знающее свои границы, никогда не есть выражение духа Великого Инквизитора, не насилует свободы духа. Христианство в своей исторической судьбе постоянно подвергается соблазну отречения от свободы духа. И не было ничего труднее для христианского человечества, как сохранить верность христианской свободе».[16]

Именно процессы взаимной интеграции лишают христианства силы, превращая его еще в один гуманитарный институт, и совершенно размывая понятие свободы во Христе, свободы духа, то есть цели и основы христианства. Но, к сожалению, свобода, сокрытая в тайне распятия, не доступна для поверхностного понимания или толкования, поскольку требует посвящения, и поэтому она все чаще заменяется обрядностью, формальным причастием к истине, традиционностью и авторитарностью. И проще всего это достигается не личным посвящением, а полаганием на традиционные авторитеты. Человечеству предлагается путь бессознательного познания истины. И если вера, есть добровольный акт сознания свободной души, то сегодня вера подменяется доверием, вытесняющим осознанность и превращающая следующую за ней доверчивость в безответственность. «Поистине нет ничего мучительнее и невыносимее для человека, чем свобода. И человек находит разные способы отречься от свободы, сбросить с себя её бремя. Это происходит путем не только отречения от христианства, это совершается и внутри самого христианства. Теория авторитета, игравшая такую роль в истории христианства, есть отречение от тайны Христовой свободы, тайны распятого Бога»[17].

Н.А.Бердяев признается в том, что Ф.М. Достоевский, и именно «Великий Инквизитор» сыграл определяющую роль в формировании его собственного peлигиoзнoгo миpooщyщeния и миpocoзepцания, а также на антропологиче­ские представления о человеке и его предназначении.  «Дocтoeвcкий имел oпpeдeляющee знaчeниe в мoeй дyxoвнoй жизни, ещe мaльчикoм получил я пpививкy oт  Достоевского. Oн пoтpяc мoю душy бoлee, чeм ктo-либo из пиcaтeлeй и мыcлитeлeй. Я вceгдa дeлил людeй нa людeй Дocтoeвcкoгo и людeй, чyждыx eгo дyxy. Oчeнь paнняя напpaвлeннocть мoeгo coзнaния нa филocoфcкиe вoпpocы былa cвязaнa с «пpoклятыми вoпpocaми» Дocтoeвcкoгo. Kaждый paз, кoгдa я перечитывал Дocтoeвcкoгo, oн oткpывaлcя мнe вce c нoвыx и нoвыx стopoн. B юности c пpoнизывaющeй ocтpoтoй зaпaлa в мoю дyшy тeмa «Лeгeнды o Beликoм Инквизитope». Moe пepвoe oбpaщeниe кo Xpиcтy былo oбpaщeниeм к oбpaзy Xpиcтa в Лeгeндe. Идeя cвoбoды вceгдa былa ocнoвнoй для мoeгo peлигиoзнoгo миpooщyщeния и миpocoзepцания, и в этoй пepвичнoй интуиции cвoбoды я вcтpeтилcя c Дocтoевcким, кaк cвoeй  дyxoвнoй poдинoй»[18].

Будучи сам исследователем  религиозной антропологии, Н.А. Бердяев считает  Ф.М. Достоевского величайшим антропологом: «Достоевский, прежде всего, великий антрополог, исследователь человеческой природы, ее глубин и ее тайн. Все его творчество — антропологические опыты и эксперименты»[19]. Основная  проблема антропологии - проблема  личности.  Поэтому рассматривать проблему антагонизма свободы совести, как свойства духа и религиозно - социальной системы в данном контексте следует как проблему антропологическую, так как свобода духа есть категория определяющая антропологию человека.

  Н.А.Бердяев  в обращении к Ф.М.Достоевскому первостепенную роль отводит исключительно к христианскому пониманию личности в её вселенском понимании, отодвигая национальный или конфессиональный аспекты на второй план.   «Рассказанная русским атеистом Иваном Карамазовым «Легенда о Великом Инквизиторе», по силе и глубине своей сравнимая лишь со священными письменами, раскрывает внутреннюю диалектику антихристовых соблазнов. То, что Достоевский давал антихристовым соблазнам католическое обличье, не существенно и должно быть отнесено к его недостаткам и слабостям. Дух Великого Инквизитора может являться и действовать в разных обличиях и формах, он в высшей степени способен к перевоплощению»[20]. «Для мeня вceгдa oгpoмнoe знaчeниe имeлa «Лeгeндa o Beликoм Инквизитope». Я видeл в нeй вepшинy твopчecтвa Достоевского.  Кaтоличecкoe oбличьe лeгeнды пpeдcтaвлялocь мнe второстепенным. «Beликий Инквизитop» — миpoвoe нaчaлo, пpинимaющee caмыe  рaзнooбpaзныe фopмы, пo видимocти caмыe пpoтивoпoлoжныe,  кaтoличecтвa и тoтaлитapнoгo гocyдapcтвa. B мoe cepдцe вoшeл oбpaз Xpиcтa «Лeгeнды o Beликoм Инквизитope», я пpинял Xpиcта «Легенды». Xpиcтoc ocтaлcя для мeня нaвceгдa cвязaнным co свободой дyxa. Koгдa мнe вoзpaжaли пpoтив тoгo, чтo cвoбoдa ecть ocнoвa христианства, тo я вocпpинимaл этo кaк вoзpaжeниe пpoтив мoeгo первоначального пpинятия Xpиcтa и oбpaщeния в xpиcтиaнcтвo»[21].

Включенность индивидуума в иерархию «социальной религии», не только не приближает его к духовной свободе, но напротив совершенно удаляет его от неё, лишая возможности индивидуального познания Бога и подчиняя его волю высшим человеческим авторитетам в иерархически выстроенной системе. То есть нахождение человеком своего смысла в познании богооткровенной Истины, подменяется общественно-полезной истиной, преподносимой «социальной религией». Познание Бога, а значит, познание человеком себя подменяется общественно-религиозной деятельностью и восполнением гуманитарных потребностей.

Я сознательно отождествляю познание Бога человеком, и познание человеком себя, так как считаю это верным основанием религиозной антропологии, отталкивающейся от постулата Священного Писания о том, что человек есть образ и подобие Бога. Свобода человека воспринимается Бердяевым, как начало Божественного в человеке и цель христианства.

 Соглашаясь с Бердяевым, из вышесказанного я могу сделать вывод о том, что свобода духа, реализуемая в индивидуальном отражении Истины и просвещении Ею, является фактором, возвращающим каждого человека к личной ответственности, сохраняя от заблуждения и предотвращая отпадение от Христа, как Гаранта Спасения.

 

 

          

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Глава 1

Значение творчества Ф.М. Достоевского для интеллигенции

«серебряного века»

 

 

         Прежде чем говорить о степени и причинах глубокого влияния Достоевского на интеллигенцию «серебряного века»,  хотелось бы остановиться на понятии интеллигенции, причинах возникновения и кризисе русской интеллигенции того времени, послужившего в то же время причиной её интереса к Достоевскому.

         В конце 18 века французским просветителям понадобилось как-то отделить слой просвещенных от непросвещенных. И они воспользовались словом "интеллидженс". Основной причиной возникновения интеллигенции в России, как нового и самостоятельного сословия явилось просвещение. Появился новый общественный слой. Раньше, до реформы Александра Второго, европеизированная часть населения более или менее совпадала с дворянством. Образованный человек получал личное дворянство, мог дослужиться и до потомственного.  Но после реформ масса разночинцев хлынула в университеты так, что состав образованного слоя изменился: он перестал быть чисто дворянским. Он что-то усвоил от дворянства - в этом особенность русской интеллигенции; многое внесли и разночинцы. И вот этот слой надо было как-то назвать, писатель Боборыкин Петр Дмитриевич ввел тогда в обиход слово "интеллигенция". И более того, появилось слово "интеллигент". Таким образом появилось на свет новое сословие. Но народившееся сословие, предавшись рационализму просвещения, цинизму вольтерьянства и естественнонаучному познанию мира к собственной трагедии оказалось оторванным от почвы из которой произрастало, от христианских основ бытия собственного народа. Отсюда и ведущий в никуда нигилизм, оказавшийся тупиком для русской души, являющейся по своей сути христианкой. «Историческая трагедия интеллигенции именно состоит в том, что она, по рассудку, по книжным идеалам своим, оторвана от отечества, а по внутренней психологии, неистребимо говорящей в душе человека, все-таки связана с тысячелетнею историей его»[22].  Для лучшего понимания значения Достоевского в кругах интеллигенции необходимо увидеть тот факт, что интеллигенция сама выбила стул из под своих ног подменив естественное богообщение  человеческой души посвященностью идеям гуманизма и науки. Кроме того, что это послужило к разрыву органичной связи с психологией русского народа, это привело и к освящению ложных и сомнительных моральных тенденций. Вот что говорит по этому поводу С. Л. Франк: «Русский интеллигент не знает никаких абсолютных ценностей, кроме критериев, никакой ориентировки в жизни, кроме морального разграничения людей, поступков, состояний на хорошие и дурные, добрые и злые. У нас нужны особые, настойчивые указания, исключительно громкие призывы, которые для большинства звучат всегда несколько неестественно и аффектированно… Ценности теоретические, эстетические, религиозные не имеют власти над сердцем русского интеллигента, ощущаются им смутно и неинтенсивно и, во всяком случае, всегда приносятся им в жертву моральным ценностям… Начиная с восторженного поклонения естествознанию в 60-х годах [XIX век] и кончая самоновейшими научными увлечениями вроде эмпириокритицизма, наша интеллигенция искала в мыслителях и их системах не истины научной, а пользы для жизни, оправдания или освящения какой либо общественно моральной тенденции… Эта характерная особенность русского интеллигентского мышления — неразвитость в нем того, что Ницше называл интеллектуальной совестью — настолько общеизвестна и очевидна, что разногласия может вызвать, собственно, не её констатация, а лишь её оценка…. Лучи варварского иконоборчества, неизменно горящие в интеллигентском сознании…»[23] 

         И вот, блуждающая в поисках твердых основ нравственности и смыслов бытия и собственного самопознания , как самоценной личности, интеллигенция обращается к Достоевскому прошедшему через искушение европейским либерализмом. «Не говорите же мне, что я не знаю народа! Я его знаю: от него я принял вновь в мою душу Христа, Которого узнал в родительском доме еще ребенком, и Которого утратил было, когда преобразился в свою очередь в "европейского либерала"» (Ф. М. Достоевский «Дневник писателя», 1880)[24] 

Л.А. Тихомиров в статье «Национальный пророк интеллигенции»[25] рассуждая о притягательности Достоевского для интеллигенции вспоминал, что смерть Достоевского собрала вокруг его гроба самое удивительное разнообразие интеллигентных почитателей. Он говорил, что отношения Достоевского к современной ему России, руководимой и увлекаемой «освободительной» интеллигенцией, очень напоминали отношения древних пророков Израиля к родному им народу. Пророки, отрицавшие реальное еврейство и  обличающие свой народ, предавали его во имя идеала всем бедствиям. Народ, в свою очередь, избивал их и ненавидел. И, однако, только к Израилю обращали пророки свою проповедь, и только в пророках Израиль невольно чувствовал свой идеал, так что, убивая их, не мог отрешиться от преклонения пред ними. Нечто подобное по мнению Тихомирова происходило и между Достоевским и его современникам. В Достоевском произошел именно тот подвиг самоотвержения, который должен бы составить исторический подвиг русской интеллигенции. Она не имела сил пойти за своим пророком, но не могла не чувствовать какой-то его правоты, не могла не ощущать, что в действительности он не изменник, а носитель какого-то наиболее драгоценного содержания ее же собственной души. Не чувствовать этого она не могла, потому что Достоевский слишком ясно показывал ей ее собственную душу в зеркале своих великих художественных произведений.

Достоевский, как кровный человек интеллигенции, в то же время был теснейше связан таким же родством с народом, который интеллигенция старалась пересоздать на основе чуждых ему идеалов и особенностей которого не могла вытравить из своей души. Достоевского сознающего совпадение психологии интеллигенции и народа обвиняли в преувеличениях, в создании картин сумасшедшего дома и коллекции ненормальных людей. А между тем его образы были настолько правдой, что невольно привлекали и поражали, приводили в уныние своею несомненностью. Страшные социальные явления того времени, сумбурная нелепость революции, постыднейшее падение чести, совести, нравственности, неслыханные проявления трусости и подлости, непостижимая зверская жестокость и т.д.   все это поражало интеллигентного наблюдателя как нечто неожиданное. Ему непонятным представлялось то, откуда могло явиться все это в народе, который чуть не вчера имел столько ума и доблести? Тихомиров считает, что лишь один Достоевский не был бы поражен теми днями, если бы встал из гроба. Так как он на все это указывал давным-давно, ибо все это было в народе не могущему понять самого себя, расколовшемся на два слоя, которые только в дружном соединении дают здоровую и разумную жизнь, а потому неизбежно обреченному именно на такую «сумасшедшую» деморализацию. Требования Достоевского от жизни были высоки, его идеалы захватывали почти недостижимое совершенство,  он верил в личность, а потому и в народ. Негодование на упадок тесно связано с верой в высоту личности. Душа - божественна. Она может сатанински падать, но в самом глубоком падении кроет задатки сил для воскресения. Достоевский отыскивал искры золота в прахе падшего человека. По мнению того же Тихомирова, во всем мире нет и не было художника, кроме великих живописателей житий святых, который был бы сходен с Достоевским в постоянном отыскивании искорок святости в падшем человеке. Это черта глубоко христианская.  

Эта основная черта творчества Достоевского, черта в то же время глубоко русская, и - как ни странно это - глубоко «интеллигентная», - эта черта придает художеству Достоевского величайшую современность. Он захватывал и захватывает по преимуществу не те души, которые достигли христианской высоты, не те, которые погрязли безвыходно в пошлости, а именно те слои людей, в которых еще происходит борьба погибающей души за свое духовное существование. А тон эволюции России дают души именно этой категории. Окинув взглядом последние два века трудно понять что видишь - народ погибающий или народ идущий к великой жизни? Беспримерная ли это в истории бессодержательность или нечто невиданно-великое, имеющее обновить мир? Достоевский верил в последнее и, охватывая взором борьбу добра и зла в русской личности, стал истолкователем психологической стороны нашей новейшей истории. Поэтому так захватывает Достоевский внимание человека интеллигенции. Он обличает его, мучит его беспощадным анализом его души, но открывает ему также и пути славного воскресения.

                Достоевский обратил внимание искателя истины и путей развития России с внешних условий о которых говорили народившиеся в интеллигенции западники, реформаторы и как реакция на западничество славянофилы, внутрь человека, к познанию своей души, к психологическим исследованиям наших мотивов и поступков, к ответственности перед Богом.

Бердяев, сознающий особое идеологическое значение писателя, говорил, что о Достоевском писали люди другого духовного склада, более ему родственного, другого поколения, всматривавшегося в духовные дали[26]. Все эти писатели по-своему пытались подойти к Достоевскому и раскрыть в нем глубину. В его творчестве они видели величайшие откровения, борьбу Христа и антихриста, божественных и демонских начал, раскрытие мистической природы русского народа, своеобразного русского православия и русского смирения. Мыслители религиозного направления существенное содержание всего творчества Достоевского видели в особенных откровениях о Христе, о бессмертии и о богоносности русского народа и особенное значение придавали его идеологии[27].

 «Достоевский прежде всех других заговорил о жизни, которая может биться под самыми душными формами, о человеческом достоинстве, которое сохраняется при самых невозможных условиях…… произведения написанные Толстым, Тургеневым, хотя со времени их создания прошло немного лет: они ответили на интересы своей минуты, были поняты в свое время, и теперь за ними осталась привлекательность исключительно художественная. Мы их любим, как живые образы, но нам уже нечего в них разгадывать. Совершенно обратное мы находим у Достоевского: тревога и сомнения, разлитые в его произведениях, есть наша тревога и сомнения, и таковыми останутся они для всякого времени».[28]  Прозападно настроенная интеллигенция конца 19 века, интуитивно тянется к Достоевскому, патриотично отстаивающему исключительность русского духа, славянской души т.к., несмотря на все свои потуги приобрести главенствующее положение над своим народом она подобно плоду на дереве не может не питаться от своих корней из которых выросла, с которыми связанна «органически духовно». Ведь так или иначе, различные партии в среде интеллигенции того времени желали прогресса России. Но они желали достичь этого путем причастия к европейскому просвещению, не осознавая явно особенной роли русского духа в мировой истории пророчески предугаданной Достоевским. Как в письме к Кавелину (1881г.) так и в подготовительных материалах к «Подростку»  Достоевский пишет: «Именно в последнее время образовались в партии — славянофильство, правда, едва-едва, но западничество — это партия во всеоружии, готовая к бою против народа, и именно политическая. Она стала над народом как опекующая интеллигенция, она отрицает народ, она, как вы, отрицает всякую характерную самостоятельную черту его, снисходительно утверждая, что эти черты у всех младенческих народов. Она стоит над вопросами народными: над земством, так как его хочет и признает народ; она мешает ему, желая управлять им по-чиновнически, она гнушается идеей органической духовной солидарности народа с Царем…Толстой говорит: Если, преподавая детям историю, удовлетворять патриотическому чувству, то выйдет 1612 и 1812 годы, а более ничего. Глубоко неверно и ужасно грубо: всякий факт нашей жизни , если осмыслить его в русском духе, будет драгоценен детям, не потому вовсе, что мы там-то и там-то отбились, приколотили, прибили, убили, а потому, что мы всегда и везде, в 1000 лет, в доблестях наших и падении нашем, в славе нашей и в унижении нашем, были и остались русскими, своеобразными, сами по себе. Русский дух драгоценным будет. Не мысль славянофильская о том, что Россия предназначена к великой роли в будущем относительно западной цивилизации, противна западникам, а идея, одна мечта о том, что Россия тоже может подняться, быть чем-нибудь хорошим, благообразным; Россию они ненавидят — вот что прежде всего».[29] 

Я считаю, что притягательность Достоевского для интеллигенции, можно сравнить с ролью Хомякова для малодушных и мятущихся в вере. Его произведения содержат в себе раскрывающийся потенциал русской души. Являя ценность человеческой души вне зависимости от политических, нравственных, религиозных революций и потрясений. Внутренний мир человека, свойства души  у Достоевского, это субъективная истина явленная человеку в Богообщении и обличении от Него. Смысл и интересы переходят из области внешних отношений с миром, в область внутренних отношений совести, души с объективной Истиной. «Культурный человек конца 19 века возжелал освобождения от натуральной необходимости,  от власти социальной среды, от ложного объективизма. Индивидуум вновь обратился к себе, к своему субъективному миру, вошел внутрь; обнажился мир внутреннего человека, придавленный ложным объективизмом природы и общества. В самом утонченном и культурном слое началась эпоха психологическая, субъективная; все объективное сделалось пресным, все закономерное – невыносимым. Абсолютный  центр и смысл бытия был потерян еще раньше; этого центра и смысла не было в ложном объективизме, капитулировавшем перед необходимостью, преклонившемся пред законом природы вместо закона Божьего, подменившем бытие призрачной феноменальностью. Но неоромантики, декаденты, символисты, мистики восстали против всякого закона, против всякого объективизма, против  всякого обращения к универсальному целому;  они интересуются исключительно субъективным и индивидуальным; оторванность от вселенского организма, произвольность и иллюзорность возводят в закон новой, лучшей жизни»[30].

У Достоевского ничего и нет кроме человека, все раскрывается лишь в нем, все подчинено лишь ему. В этом заключается причина интереса интеллигенции того времени, сторонников западного либерализма, идей гуманизма, нигилистов, романтиков, всех ищущих смысла бытия и желающих блага человечеству. Так как внутренним своим человеком все понимали, что начало всех идей, революций, откровений, морали, человеческих трагедий и положения человека в мироздании, взаимоотношений в обществе, целиком зависит от внутреннего мира человека, от качества его связи с Божеством и осознанием личной степени ответственности, мотивирующей человека на те или иные действия и помыслы.

Итак, влияние Достоевского на интеллигенцию «серебряного века» обусловлено некоторым духовным кризисом  в её среде, вызванного лишь  рациональными путями постижения, как своей судьбы, так и судьбы всего человечества. Достоевский принял, осмыслил, пережил и выразил в своих антропологических трактатах истину сказанную Спасителем: «исходящее из человека оскверняет человека. Ибо извнутрь, из сердца человеческого, исходят злые помыслы, прелюбодеяния, любодеяния, убийства, кражи, лихоимство, злоба, коварство, непотребство, завистливое око, богохульство, гордость, безумство, всё это зло извнутрь исходит и оскверняет человека»[31]. Заключив, таким образом, первопричину всего в самом человеке, находящегося либо под влиянием духа антихриста, проникающего в душу на волне различных революционных или гуманистических идей, либо под влиянием Духа Божьего, имеющего целью не удовлетворение страстей и желаний, а спасение человека. 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Глава 2

 

Влияние Достоевского и «Легенды о Великом Инквизиторе» на мировоззрение и творчество Н.А.Бердяева

 

 

                            

                                                                  « И познаете истину, и истина

                                                                   сделает вас свободными»[32].

 

 

Выше я уже говорил, о влиянии Достоевского в целом на интеллигенцию «серебряного века» и сравнивая двух ярких представителей той эпохи  Розанова и Бердяева  – мне хотелось бы объективности ради, сказать и о том, что их объединяет в Достоевском. Это опять-таки вопросы нравственности человека и ответственности перед Богом, за использование свободы данной нам в познании добра и зла и противостояние духу антихриста.  Очевидно, что благодаря Достоевскому,  эта тема была весьма популярной в кругах интеллигенции, яркой иллюстрацией чему, может послужить к примеру «Три разговора» Вл.Соловьева. «Ecть ли злo тoлькo ecтecтвeнный нeдocтaтoк, нecoвepшeнcтвo, caмo coбoю исчезающее c pocтoм дoбpa, или oнo ecть дeйcтвитeльнaя сила, пocpeдcтвoм соблазнов влaдeющaя нaшим миpoм, тaк чтo для ycпeшнoй бopьбы c нeю нyжнo иметь тoчкy oпopы в инoм пopядкe бытия?...я xoтeл, нacкoлькo мoг, яpкo выcтaвить cвязaнныe c вoпpocoм o злe жизнeнныe cтopoны хpиcтиaнcкoй иcтины, нa кoтopыe c paзныx cтopoн нaпycкaeтcя тyмaн, ocoбeннo в последнее вpeмя»[33].  Вл. Соловьев видел причину сложности оценки нравственности в христианской России в непросвещенности Евангелием: «Этa пoвecть (пpeдвapитeльнo пpoчтeннaя мнoю пyбличнo) вызвaлa и в oбщecтвe, и в пeчaти нeмaлo нeдoyмeний и перетолкований, глaвнaя пpичинa кoтopыx oчeнь пpocтa: нeдocтaтoчнoe знaкoмcтвo y нac c пoкaзaниями Cлoвa Бoжия и цepкoвнoгo пpeдaния oб aнтиxpиcтe»[34]. Отсюда соответственно и сложность выбора между добром и злом, главный вопрос христианской морали. Все мы помним эпизод, где один из действующих лиц, генерал, рассказывает историю о вмешательстве его казаков в действия башибузуков и в реализации генералом, своей свободы и воли основанной на его христианской морали:

«K н я з ь. Ho вы вoт и дo cиx пop нe ycпeли вcпoмнить, чтo этo caмoe чepтoвo oтpoдьe — вce-тaки люди, чтo вo вcякoм чeлoвeкe ecть дoбpo и злo и чтo вcякий paзбoйник, бyдь oн кaзaк или бaшибyзyк, мoжeт oкaзaтьcя дoбpым eвaнгeльcким разбойником.

Г е н е р а л. Hy, paзбepи вac тyт! To вы гoвopили, чтo злoй чeлoвeк ecть тo жe, чтo звepь бeзoтвeтcтвeнный, тo тeпepь, пo-вaшeмy, бaшибyзyк, поджаривающий млaдeнцeв, мoжeт oкaзaтьcя дoбpым eвaнгeльcким paзбoйникoм! И вce этo eдинcтвeннo для тoro, чтoбы кaк-нибyдь злa пaльцeм нe тpoнyть. A пo-мoeмy, вaжнo нe тo, чтo вo вcякoм чeлoвeкe ecть зaчaтки и дoбpa и злa, a тo,  что из двyx в кoм пересилило. He тo интepecнo, чтo из вcякoгo  виноградного coкa мoжнo и винo, и yкcyc cдeлaть, a вaжнo, что имeннo вoт в этoй-тo бyтылкe зaключaeтcя — винo или yкcyc. Пoтoмy чтo, ecли этo yкcyc, a я cтaнy eгo пить cтaкaнaми и дpyrиx yгoщaть пoд тeм жe пpeдлoгoм, чтo этo из тoгo жe мaтepиaлa, чтo и винo, тo вeдь, кpoмe пopчи жeлyдкoв, я этoй мyдpocтью никaкoй ycлyги никoмy нe oкaжy. Bce люди — бpaтья. Пpeкpacнo. Oчeнь paд. Hy a дaльшe-тo чтo? Beдь бpaтья-тo бывaют paзныe. И пoчeмy жe мнe нe пoинтepecoвaтьcя, ктo из мoиx бpaтьeв Kaин и ктo Aвeль?»[35]  Поиски основ морали не оставляют равнодушными никого. «Русский нигилист-моралист думает, что он любит человека и сострадает человеку более, чем Бог, что он исправит замысел Божий о человеке и мире»… (Великий Инквизитор, например) …«Устами Ивана Карамазова Достоевский произносит суд над позитивными творениями прогресса и над утопиями грядущей гармонии, воздвигнутой на страданиях и слезах предшествующих поколений. Весь прогресс человечества и все грядущее его совершенное устройство ничего не стоят перед несчастной судьбой каждого человека, самого последнего из смертных. В этом есть христианская правда…В основе вопроса Ивана Карамазова лежит какая-то ложная русская чувствительность и сентиментальность, ложное сострадание к человеку, доведенное до ненависти к Богу и божественному смыслу мировой жизни»[36].

Вот собственно та тема, которая привлекает, и объединяет всех представителей интеллигенции «серебряного века», обращающихся к творчеству Достоевского. Это мотивация поступков, продиктованная нравственным уровнем  человека стоящего на пути познания добра и зла или же Истины в откровении Иисуса Христа.

Вопросы ответственности перед Христом, мотивации поступков на основе веры у Достоевского имели значительное влияние на Бердяева. Влияние Достоевского отразилось не только на его мироощущении, но и на формировании его религиозного мировоззрения, да и собственно на восприятии Христа. «Moe пepвoe oбpaщeниe кo Xpиcтy былo oбpaщeниeм к oбpaзy Xpиcтa в Лeгeндe.»[37].

Свое отношение к Достоевскому более полно Бердяев выразил в своей работе «Миросозерцание Достоевского»[38],  вышедшей первым изданием в 1924 году в Берлине.  В предисловии, которое он датировал 23 сентября 1921 года он пишет: «Семинар, который я вел о Достоевском в «Вольной Академии Духовной Культуры» в течение зимы 1920-21 года окончательно побудил меня собрать все мои мысли о Достоевском. И я написал книгу, в которой не только пытался раскрыть миросозерцание Достоевского, но и сложил очень многое от моего собственного миросозерцания». Она написана не о Достоевском-писателе, но о Достоевском-мыслителе, которого, если принять обрисованный Бердяевым образ, можно не колеблясь отнести к основоположникам экзистенциального типа мышления».

         Бердяев пишет, что вложил в эту книгу очень многое от своего собственного миросозерцания. А миросозерцание это вовсе не есть повторение миросозерцания Достоевского. Основополагающая интуиция Бердяева это - интуиция свободы. Он утверждает, что так было и у Достоевского, и очень тонко и верно показывает, какую огромную роль в творчестве великого писателя сыграла тема свободы, которая и  стала его «духовной родиной».  Влияние «Легенды» наблюдается во всем творчестве Бердяева. Например, в  главе «Свобода»[39] он пишет: «Свобода не может быть отождествлена с добром, с истиной, с совершенством. Свобода имеет свою самобытную природу, свобода есть свобода, а не добро. И всякое смешение, и отождествление свободы с самим добром и совершенством есть отрицание свободы, есть признание путей принуждения и насилия. Принудительное добро не есть уже добро, оно перерождается в зло. Свободное же добро, которое есть единственное добро, предполагает свободу зла. В этом трагедия свободы, которую до глубины исследовал и постиг Достоевский. В этом скрыта тайна христианства. Раскрывается трагическая диалектика. Добро не может быть принудительным, нельзя принудить к добру. Свобода добра предполагает свободу зла. Свобода же зла ведет к истреблению самой свободы, к перерождению ее в злую необходимость. Но добрая необходимость не есть уже добро, ибо добро предполагает свободу». Здесь свобода явственно выступает у него как первоусловие возможности добра и зла, как всеобъемлющее духовное первоначало.  Верно или не верно - другой вопрос, но именно так он толкует свободу у Достоевского, и так же толкует он свободу в христианстве, которое  противопоставляет неудавшемуся, в его глазах, историческому процедурно-догматическому христианству. Для Бердяева свобода в христианстве есть не формальная, а реальная  Истина. Сама Истина Христова есть Истина о свободе. Христианство есть религия свободы. Само содержание христианской веры требует признания свободы веры, свободы совести. А Достоевский для Бердяева предоставляет человеку идти путем свободного принятия той Истины, которая должна сделать человека окончательно свободным. Но этот путь лежит через тьму, через бездну, через раздвоение, через трагедию борьбы души и духа.  «На нем блуждает человек, соблазненный призрачными видениями, обманчивым светом, завлекающим в еще большую тьму. ...Это путь испытаний, опытный путь, путь познания на опыте добра и зла. Сокращен или облегчен этот путь мог бы быть ограничением или отнятием человеческой свободы. Но нужны ли, дороги ли Богу те, которые придут к Нему не путем свободы…Не заключается ли смысл мирового исторического процесса в этой Божьей жажде встретить свободную ответную любовь человека?»[40]

Итак, Бердяев видит утверждение духа Христа в свободной любви человека к Богу, преодолевая искушения и соблазны антихриста,  пленяющего человека душевной, физиологической и социальной потребностями. Те искушения, что были преодолены Христом в пустыне и есть путь к свободе и силе духа.  И далее, переходя непосредственно к значению для Бердяева «Легенды», сыгравшей роль краеугольного камня в его религиозном становлении и мировоззрении, хочу сказать что «Легенду» он воспринимал не как изобличение aнтиxpиcтиaнcкой тeндeнции в католичестве с его ложной антропологией. Но Бердяев считал, что тема знаменитой легенды гораздо шире, она универсальна, в ней дана целая философия и сокрыты глубочайшие пророчества о судьбе человечества. «Из «Beликoгo Инквизитopa» мoжнo вывecти peлигиoзнyю филocoфию oбщecтвeннocти, в нeй мы чepпaeм вeчныe пoyчeния. Hoвыe peлигиoзныe иcтины пpиoткpылиcь в «Beликoм  Инквизитоpe», нoвoe peлигиoзнoe coзнaниe зaчинается. Это нe pacпpя иcтины пpaвocлaвия c лoжью кaтoличecтвa, этo  нecpaвнeннo бoлee глyбoкoe  пpoтивoпoлoжeниe двyx нaчaл вceмиpнoй иcтopии» двyx мeтaфизичecкиx cил»[41] «B чeм глaвныe чepты Beликoгo Инквизитopa в пoнимaнии Дocтoeвcкoгo?  Oтвepжeниe cвoбoды вo имя cчacmья людeй, Бoгa вo имя чeлoвeчecmвa. Этим coблaзняeт Beликий Инквизитop людeй, пpинyждaeт иx oткaзaтьcя oт cвoбoды, oтвpaщaeт иx oт вечности. A Xpиcтoc бoлee вceгo дopoжил cвoбoдoй, cвoбoднoй любoвью чeлoвeкa. Xpиcтoc нe тoлькo любил людeй, нo и yвaжaл иx, yтвepждaл дocтоинcтвo чeлoвeкa, пpизнaвaл зa ним cпocoбнocть дocтигнyть вeчнocти, xoтeл для людeй нe пpocтo cчacтья, a cчacтья дocтoйнoгo, coглacнoгo c выcшeй пpиpoдoй чeлoвeчecтвa, c aбcoлютным пpизвaниeм людeй»[42].

         Здесь я считаю уместным, для более объективного представления о месте «Легенды» взглянуть на интерпретацию «Легенды» Розановым, современником Бердяева, который  рассматривает её в несколько в ином аспекте,  рассуждая об основах христианской морали, выявляет недостатки западного христианства, его духовной слабости  и в то же время делает  акцент на особом значении православия.  То есть он видит в «Легенде» подтверждение исключительности православного христианства, в котором, по его мнению, нет места духу антихриста, которому поддалась Римская церковь в погоне за авторитаризмом.  Можно сказать, что Розанов в отличии от Бердяева делит христианство по национально территориальному признаку.  «Западная Церковь, конечно, есть только романское понимание христианства, как Православие -- греко-славянское его понимание и протестантизм -- германское»[43].   

«И, однако, одно Евангелие и один дух светится в нем. Если мы захотим себе дать отчет, который же из трех типов жизни соответствует ему, мы непреодолимо и невольно должны будем сказать, что это -- дух Православия».[44]  То есть Розанов, рассматривает «Легенду», как критику авторитета католичества и в целом как эволюцию Достоевского, более уделяя внимание нравственным (как Мережковский[45]) и социальным вопросам. Он более субъективен в отличии от Бердяева и на мой взгляд несколько искажает Евангельское понимание христианства, как над национальной и внесоциальной религии. «..нет ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, Скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос». (Кол.3:11) «Ибо все мы одним Духом крестились в одно тело, Иудеи или Еллины, рабы или свободные, и все напоены одним Духом».  (1Кор.12:13)[46]  Но в то же время, сравнивая восприятие «Легенды» Бердяевым и Розановым, мы сможем лучше выявить те смыслы, которые Бердяев обнаруживает в «Легенде» Достоевского.  И все же есть нечто общее, что приводит их к согласию в «Легенде». Это хорошо выразил Розанов во введении к своей работе: «Легенда» Достоевского, которая могла бы казаться только теориею, рассуждением и таковою действительно была для него, наливается, так сказать, соком и кровью практики и вдруг переходит в совершенно реальную проблему.

И что я поддельною болью считал,

То боль оказалась живая...

Это не литературный спор, но бытийственный. Исходная точка возможного нового бытия»[47].

         То есть из вышесказанного, можно сделать вывод о том, что содержание «Легенды» не может оставить равнодушным никого, кто ищет смысл своего бытия и осознает степень ответственности человека перед своим Создателем, а не нравственного утешения в соответствии данности этого мира. «Beликий Инквизитop xoчeт cнять c чeлoвeкa бpeмя cвoбoды, пocлeднeй peлигиoзнoй cвoбoды выбopa, oбoльщaeт чeлoвeкa cпoкoйcтвиeм. Oн cyлит людям cчacтьe, нo пpeждe вceгo пpeзиpaeт людeй, тaк кaк нe вepит, чтo oни в cилax вынecти бpeмя cвoбoды, чтo oни дocтoйны вeчнocти»[48].

         Христос «Легенды» для Бердяева, можно сказать имеет значение Конституции в нравственной иерархии человека. На мой взгляд, основной тезис в «Великом Инквизиторе» Бердяев определяет  следующим образом.  Это отвepжeниe cвoбoды вo имя cчacтья людeй, Бoгa вo имя чeлoвeчecтвa. Этим coблaзняeт Beликий Инквизитop людeй, пpинyждaeт иx oткaзaтьcя oт cвoбoды, отвращая иx oт вечности,  в то время как Христос дорожит свободной любовью человека.  Бердяев  игнорируя конфессиональный аспект «Легенды» утверждает, что революционный социализм несмотря на все, якобы гуманистические идеалы и цели, по сути есть посягательство на свободу человека. «Рассказанная русским атеистом Иваном Карамазовым «Легенда о Великом Инквизиторе», по силе и глубине своей сравнимая лишь со священными письменами, раскрывает внутреннюю диалектику антихристовых соблазнов. То, что Достоевский давал антихристовым соблазнам католическое обличье, не существенно и должно быть отнесено к его недостаткам и слабостям. Дух Великого Инквизитора может являться и действовать в разных обличиях и формах, он в высшей степени способен к перевоплощению. И Достоевский отлично понимал, что в революционном социализме действует дух Великого Инквизитора»[49].

         Надо сказать, что восприятие Бердяевым Достоевского, обусловлено его глобальным, социально направленным религиозным восприятием действительности. Из этого вытекает его универсализм в понимании Христианства. Христос – в представлении Бердяева, это прежде всего олицетворение свободы. Я имею в виду то, что Бог – Иисус, явленный человечеству – есть божественная Личность засвидетельствовшая свою свободу в жертвенной любви, к которой призваны и мы независимо от своей гражданской или конфессиональной принадлежности. Главный мотив наших поступков и решений – это принадлежность Христу. И мне кажется, что не смотря на некоторые перекосы своей философии, о которых мы не ведем здесь речь,  Бердяев все-таки буквально воспринимал слова Спасителя: «А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных. Ибо если вы будете любить любящих вас, какая вам награда? Не то же ли делают и мытари? И если вы приветствуете только братьев ваших, что особенного делаете? Не так же ли поступают и язычники? Итак, будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный»[50].        

Именно буквальное принятие слов Христа, и оказало влияние на воспри­ятие Бердяевым, как самого Евангелия, так и Христа «Легенды» возвы­шающегося над конфессиональной догматикой, социальными сосло­виями и национальными отличиями. Христос «Легенды» у Бердяева – воплоще­ние абсолютной свободы интуитивно осознаваемой человеческой душой, но сковываемой исторически сформированной религиозной систе­мой. «Дyx Великого Инквизитopa жил и в кaтoличecтвe, и вooбщe в cтapoй иcтopичecкoй цepкви, и в pyccкoм caмoдepжaвии, и вo вcякoм нacильcтвeннoм, aбcoлютнoм гocyдapcтвe, и нынe пepeнocитcя этoт дyx в пoзитивизм, coциaлизм, претендующий зaмeнить peлигию, cтpoящий вaвилoнcкyю бaшню.  Гдe ecть oпeкa нaд людьми, кaжyщaяcя зaбoтa o иx cчacтьe и дoвoльcтвe, coeдинeннaя c пpeзpeниeм к людям, c нeвepиeм в иx выcшee пpoиcxoждeниe и выcшee пpeднaзнaчeниe,— тaм жив дyx Beликoгo Инквизитоpa. Гдe cчacтьe предпочитается cвoбoдe, гдe вpeмeннoe cтaвитcя вышe вeчнocти, где чeлoвeкoлюбиe вoccтaeт пpoтив бoгoлюбия, тaм — Beликий Инквизитор. Гдe yтвepждaют, что иcтинa нe нyжнa для cчacтья людeй, гдe мoжнo xopoшo ycтpoитьcя, нe вeдaя cмыcлa жизни, тaм — oн»[51].

Бердяев совершенно отчетливо понимал, что судьба и будущность человечества в целом, не зависит ни от каких государственных, социальных  или религиозных институтов, базирующихся на идеях гуманизма и социализма. В Достоевском, Бердяев открыл понимание великого вопроса об индивидуальной судьбе каждого человека, которая решается совершенно иначе в свете религиозного сознания, просвещенного Христом.  «Достоевский гениально прозревал духовные основы социалистического муравейника. Он религиозно познал, что социалистический коллективизм есть лжесоборность, лжецерковь, которая несет с собой смерть человеческой личности, образу и подобию Божьему в человеке, конец свободе человеческого духа… Он один из первых почувствовал в социализме дух антихриста. Он понял, что в социализме антихристов дух прельщает человека обличьем добра и человеколюбия. И он же понял, что русский человек легче, чем человек западный, идет за этим соблазном, прельщается двоящимся образом антихриста по апокалиптичности своей природы»[52].

Живущий в эпоху революций  и смены государственного строя в отличие от своих современников славянофилов, Бердяев видит у Достоевского откровение о русском народе, как наиболее подверженного влиянию духа антихриста. «Некоторые из них хотели бы верить в Бога — и не могут; большинство же довольствуется тем, что верит в богоносный революционный народ… Они всегда враги культуры, враги права, всегда истребляют свободу лица. Это они утверждают, что Россия выше цивилизации и что никакой закон для нее не писан. Эти люди готовы истребить Россию во имя русского мессианизма…Достоевский был большой мастер в обнаружении онтологических последствий лживых идей, когда они целиком овладевают человеком…

Это все та же основная идея русского нигилизма, русского социализма, русского максимализма, все та же инфернальная страсть к всемирному уравнению, все тот же бунт против Бога во имя всемирного счастья людей, все та же подмена царства Христова царством антихриста»[53].

         Я считаю, что в основании  всеобщего благополучия лежит в первую очередь осознание каждым индивидуумом своей личной ответственности перед Богом  и Его творением за все совершаемое (Евангелие от Матфея 7:12)[54]. Но для этого необходима способность быть свободным, свободным прежде всего для Бога от любых общественно-полезных идей, допускающих компромисс с совестью во благо человечества. «Есть много целей, ради которых  мог бы умереть, но нет ни одной цели, ради которой я мог бы убить»[55]  Эта свобода дается только в личном переживании Бога и посвящении Ему. Но если в нашем сознании преобладает общественное мнение, мы рискуем потерять себя, свое предназначение, свой смысл. Бердяев, анализируя Достоевского приходит к подобным выводам. Размышляя о причинах успеха Инквизитора, Бердяев приходит к выводу о том, что массовость и уравнение, есть важнейший инструмент его идеологии. «Самая главная сила — цемент все связующий, это стыд собственного мнения. Вот это так сила! И кто это работал, кто этот «миленький» трудился, что ни одной-то собственной идеи не осталось ни у кого в голове! За стыд почитают». Это было очень глубокое проникновение в революционную Россию. В русской революционной мысли всегда был «стыд собственного мнения». Этот стыд почитался у нас за коллективное сознание, сознание более высокое, чем личное. В русской революции окончательно угасло всякое индивидуальное  мышление, мышление сделалось совершенно безличным, массовым…Кто-то потрудился-таки над тем, чтобы «ни одной-то собственной идеи не осталось ни у кого в голове»…В России все должно быть коллективом, массовым, безличным… в «Легенде о Великом Инквизиторе» Достоевский в значительной степени имел в виду социализм. Достоевский обнаруживает всю призрачность демократии в революции. Никакой демократии не существует, правит тираническое меньшинство. Но тирания эта, неслыханная в истории мира, будет основана на всеобщем принудительном уравнении… «Каждый принадлежит всем, а все каждому. Все рабы и в рабстве равны... Первым делом понижается уровень образования, наук и талантов. Высокий уровень наук и талантов доступен только высшим способностям, не надо высших способностей!» Достоевский был более проницателен, чем признанные учителя русской интеллигенции, он знал, что русский революционизм, русский социализм в час своего торжества должен кончиться этими шигалевскими выкриками»[56].

Страшно об этом говорить, но иногда мне кажется, что это вполне можно отнести к нам сегодняшним, живущим на территории современной России и в Европе, где все происходящее напоминает кукольный театр, только куклами движет Инквизитор, облеченный властью антихриста. Этакие пластиковые куклы, а внутри пустота.

Не покидает ощущение того, что следующие слова написаны сегодня: «И люди нaшeгo вpeмeни c oтвpaщeниeм и злoбoй oтнocятcя кo вcякoмy нaпoминaнию o выcшeй cвoбoдe чeлoвeкa и вeчнoм eгo предназначении. Дyx Xpиcтoв paвнo нeвынocим и oxpaнитeлям cтapoгo здaния — дpeвнeй гocyдapcтвeннocти и цepкoвнocти, и cтpoитeлям нoвoгo здaния — coциaльнo-пoзитивнoй вaвилoнcкoй бaшни»[57].

         Дух антихриста по Бердяеву, проявляется в коллективизме, в уравнительной идеологии. Здесь мне невольно вспоминаются слова апостола Павла: «Ибо, когда будут говорить: "мир и безопасность", тогда внезапно постигнет их пагуба, подобно как мука родами постигает имеющую во чреве, и не избегнут»[58]. Всеобщее благоденствие и удовлетворение нужд («хлеба и зрелищ»!) основанное на одной идеологии или единой религии, построенное на авторитаризме политической или религиозной системы, по сути приводит к духовной дремоте и к потере духовной свободы, как важнейшего атрибута подобия Богу, заложенному Им в нас. Человек, сотворен  по образу и подобию Бога – это потеря личной свободы в угоду системе, не дать прорваться в духе и есть цель Инквизитора, стремящегося к манипуляции и власти в этом мире.  Вот эту пророческую способность Достоевского как великого психолога не только русского народа, но и человека в целом обнаруживает Бердяев, обращаясь к нему.

Пафос свободы, пронизывающий все творчество Бердяева рожден Христом, явленным Достоевским в «Легенде». «Bcя иcтopия xpиcтиaнcкoгo миpa ecть нeпpepывнaя бopьбa Xpиcтa — нaчaлa cвoбoды, cмыcлa, выcщeй пpиpoды в чeлoвeкe и вeчнoй жизни c тpeмя иcкyшeниями дьявoлa[59].  И тeпepь eщe, кoгдa пpoшлo yжe нe пятнaдцaть, a двaдцaть вeкoв, вce это eщe нeдocтaтoчнo виднo, и пoтoмy Лeгeндa o Beликoм Инквизитope ocтaeтcя книгoй пpopoчecкoй»[60].

Глава 3

Актуальность «Великого Инквизитора» в современном мире.

 

                                                Beликий Инквизитop являeтcя и бyдeт eщe   

                     являтьcя в иcтоpии пoд paзными oбpaзaми[61].

 

Данная глава посвящена актуальности темы Великого Инквизитора в современном нам мире.

Признавая за Достоевским пророческий дар,  Бердяев,  словно предвидя сегодняшние события, уже в то время  писал: «Beликий Инквизитop говорит дeмaгoгичecки, пpикидывaeтcя дeмoкpaтoм, дpyгoм cлaбыx и угнетенных, любящим вcex людeй. Oн yпpeкaeт Xpиcтa в apиcтoкpaтизмe, в жeлaнии спасти лишь избpaнныx, нeмнoгиx, cильныx. «Или Teбe дopoги лишь дecятки тыcяч вeликиx и cильныx, a ocтaльныe миллиoны, многочисленные, кaк песок мopcкoй, cлaбыx, нo любящиx Teбя, дoлжны лишь послужить материалом для вeликиx и cильныx? Heт, нaм дopoги и cлaбыe». Этo oчeнь вaжнoe мecтo. Beликий Инквизитop тaк пpeзиpaeт людeй, тaк нe вepит в выcшyю пpиpoдy чeлoвeкa,  чтo лишь нeмнoгиx cчитaeт cпocoбными пoйти пo пyти выcшeгo cмыcлa жизни, зaвoeвaть вeчнocть, нe coблaзнитьcя xлeбoм зeмным, пoлюбив пpeвышe вceгo xлeб нeбecный. Taк пpeзиpaeт людeй peлигия человеческого, тaк пpeзиpaeт людeй coциaльнaя peлигия, жeлaющaя xлeбoм зeмным зaглyшить тocкy пo xлeбy нeбecнoмy»[62].   

 Сегодня достаточно наглядно представлено то, как идеи гуманизма преобладающие в современном мире и проникающие в Церковь, на самом деле являются опасным орудием в руках Великого Инквизитора, лишающем смысла само существование Церкви, превращая её еще в один социальный институт в мире, или в еще одно  гуманитарное госведомство в государстве.  

Как  в нашей стране, где границы религиозных организаций и государства четко определены Конституцией, так и за рубежом. Но гуманизм и стремление к влиянию на власть и законодательные органы государств, размывает эти границы и фактическая ситуация свидетельствует об обратном.  Примером тому может служить влияние Ватикана,  Московского Патриархата,  Муфтията,  протестантских союзов на принятие государством тех или иных социальных проектов движимых идеями гуманизма и степенью воздействия на общество, обладанием материальными ценностями, недвижимостью,  но никак не религиозными идеями и уж тем более не идеями христианства.

 Говоря о роли гуманизма, как основании «социальной религии», стремящегося к удовлетворению общественно-значимых и индивидуальных потребностей человека, можно сказать и том, что интегрирующаяся в государство церковь, теряет свою пророческую функцию и становится лишь просто институтом социальной религии, стоящей не на службе Всевышнего, и служащей интересам общества  со всеми вытекающими отсюда последствиями, разделяя политические амбиции и вмешиваясь в экономику под видом рекомендаций и так называемых мнений, высказываний[63].

К таким следствиям можно отнести так часто употребляемое сегодня понятие толерантности т.е., терпимости к лжерелигиям и греху. Вместо проповеди Евангелия, все чаще звучат призывы к борьбе с инакомыслящими, еретиками и сектантами. Иначе говоря, с теми, кто не разделяет официально задекларированной  роли и цели  Церкви, авторитетно исключая любую альтернативу внутри христианства. Подобную авторитаризм мы переживали во времена СССР, когда из всех фантомных вариантов, единственно верной и единственно истинной на территории страны признавалась КПСС с претензией на мировое господство.  Предвидя будущие разделения и сеяние вражды, апостол Павел говорил о подобной ситуации следующее: «Если же друг друга угрызаете и съедаете, берегитесь, чтобы вы не были истреблены друг другом. Я говорю: поступайте по духу, и вы не будете исполнять вожделений плоти»[64].

Говоря о пророческом значении «Великого Инквизитора», Бердяев вероятно и не предполагал, что навешивая ярлыки «иных»[65] на своих, официальное христианство  будет налаживать взаимодействие с отвергающими Божественность Спасителя  Исламом и другими мировыми религиями,  как с единобожниками и с государственными чиновниками, как с праведниками.  При этом как то совершенно не важно, что эти «мирные» религии, отвергающие основной догмат о воплощении Бога в Иисусе Христе, уже добились в ряде мест Европы отмены празднования христианских праздников, таких как Пасха и Рождество. Толерантность?  В данной ситуации на мой взгляд весьма уместны слова ап.Павла: «Имеющие вид благочестия, силы же его отрекшиеся…всегда учащиеся, и никогда не могущие дойти до познания истины»[66]. Внешне еще христиане, внутренне же уже обессиленные, отвергающие единоверцев и принимающие лжецов. «Кто лжец, если не тот, кто отвергает, что Иисус есть Христос? Это антихрист, отвергающий Отца и Сына. Всякий, отвергающий Сына, не имеет и Отца; а исповедующий Сына имеет и Отца»[67]. «Духа Божия (и духа заблуждения) узнавайте так: всякий дух, который исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, есть от Бога; а всякий дух, который не исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, не есть от Бога, но это дух антихриста, о котором вы слышали, что он придет и теперь есть уже в мире.»[68]. «Ибо многие обольстители вошли в мир, не исповедующие Иисуса Христа, пришедшего во плоти: такой человек есть обольститель и антихрист»[69].

Что это как не действие духа антихриста, желающего обескровить и обезличить христианство, сравняв его с естественными религиями? Такая толерантность, чем бы она не мотивировалась не является плодом Святого Духа, предназначение Которого по словам Самого Христа: обличать мир о грехе, о правде и о суде.[70] Уравнять всех ради мира и спокойствия? Опять всплывают  в памяти слова: «Ибо, когда будут говорить: "мир и безопасность", тогда внезапно постигнет их пагуба..»[71].

Мне, несомненно, импонирует Бердяевский пафос свободы, и я осознаю некоторую, как может показаться агрессивность выводов.  Но в Священном Писании не упоминается о том, что бы Христос искал компромисс с религиозными лидерами своего времени. И факт остается фактом.  Мне не дает покоя  вопрос, может ли пророчествовать истину Божью церковь, находящаяся на службе и содержании  государства?  Положение такой церкви скорее напоминает положение содержанки, услужливой блудницы,  чем преданной Жениху и ожидающей Его Невесты.

Из обличителя греха, такая соццерковь превращается в психотерапевта для больного грехом мира, этакая интеллектуальная, утешающая гейша. И такое положение дел вполне устраивает Великого Инквизитора. Он заменяет хлеб истинный хлебом земным, противостояние  лжи  – ложным смирением. Авторитет Бога, собственным авторитетом. «Бyдьтe вce мaлы, бeдны, вceгдa oткaзывaйтecь oт cвoeй cвoбoды, тoгдa пoлyчитe xлeб зeмнoй, тoгдa ycпoкoитecь, тoгдa бyдeт вceм блaгo. Taк yчили cтapыe, кoнcepвaтивныe Beликиe Инквизитopы, тaк yчaт и нoвыe, прогрессивные. И чeлoвeчecтвo coблaзняeтcя, пepeдaeт cкopee дap cвoбoды тeм, ктo ycпoкaивaeт eгo coвecть и нacыщaeт eгo. «И тoгдa yжe мы и дocтpoим иx бaшню». Kтo эти «мы»? О, кoнeчнo, этo eщe нe yчeники coциaльнoй peлигии, чeлoвeчecкиe cyщecтвa, xoтя и oбoгoтвopяющиe ceбя, нo cлaбocильныe. Beликaя тaйнa, paзгaдaннaя Дocтoeвcким, выбoлтaннaя Beликим Инквизитором, в тoм зaключaeтcя, чтo пyть caмooбoгoтвopeния чeлoвeчecкoгo, пyть зaмeны xлeбa нeбecнoгo xлeбoм зeмным, oкoнчaтeльнoгo oтпaдeния oт Бoгa дoлжeн пpивecти нe к тoмy, чтo вce cдeлaютcя бoгaми и титaнaми, a к тoмy, чтo люди oпять пoклoнятcя нoвoмy бoжecтвy, oднoмy oбoгoтвopeннoмy чeлoвeкy, oднoмy цapю»[72]. Вот здесь и вскрывается истина об антихристе, данная нам и в Евангелии, и Вл.Соловьевым, и Достоевским в их откровениях и в 17 главе «Откровения апостола Иоанна».

«Tы oтвepг eдинcтвeннoe aбcoлютнoe знaмя, кoтopoe пpeдлaгaлocь Teбe, чтoбы зacтaвить вcex пpeклoнитьcя пpeд Toбoй бeccпopнo,— знaмя xлeбa зeмнoгo, и oтвepг вo имя cвoбoды и xлeбa нeбecнoгo»[73]. Когда я читаю  эти слова Великого Инквизитора о хлебе небесном и земном, то в моей памяти сразу всплывает Ветхозаветная история с двумя сыновьями Исаака, Иаковом и Исавом[74]. Тот, кто должен был получить благословение отца по праву первородства  и стать наследником большей части наследства, продал свою первородство за миску похлебки тому,  кто действительно жаждал благословения. Из этой истории мы знаем, что Бог, в дальнейшем обращаясь к своим пророкам и апостолам,  назывался Богом Авраама, Исаака и Иакова. Не именем продавшегося за земную пищу Исава, а добившегося  у Него благословение Иакова[75]. К сожалению, большинство нынешних христиан, пренебрегая спасением и  уготованной им славой, или просто не зная о том, поддались всем искушениям антихриста, предпочитая здешнее сиюминутное счастье, богатство, земную славу Царству Небесному, как будто смерти не существует. Иллюзорный мир земного благополучия и авторитета настолько  застил разум человеческий, что в их памяти совершенно отсутствует памятование о временности всего происходящего. 

Парадокс образов: мир дольний скрыл мир горный. Я не говорю сейчас о тех, кто совершенно не знает Бога, им предстоит судиться по их совести, а о тех, кто познав благость Божью склонил свое сердце к земному благополучию. Буквально во время написания этой главы, мне довелось посмотреть документальный фильм «Закрытый мир Ватикана» в кинопроекте «National Geographic» в нынешнем 2011 году.  Меня поразило, что во время проводимой  папой Бенедиктом мессы во имя Господа, люди восклицали  «Да  здравствует папа!».  На мгновенье мне показалось, что это происходит там, в средневековой  Испании, описанной Иваном Карамазовым. И если вдруг там появился бы Христос, это было бы воспринято как посягательство на авторитет Его «наместника на земле».  Я все более и более соглашаюсь с Бердяевым о пророческом значении «Великого Инквизитора», когда вижу глаза современных людей обращенных в благоговейном восторге и поклонении на папу Римского. «Нет заботы беспрерывнее и мучительнее для человека, как, оставшись свободным, сыскать поскорее то, перед чем преклониться….». Это слова Великого Инквизитора. 

Легкомысленное отношение  к вопросам связанным со смыслом нашего существования, превращает нас в тех, кто питает и составляет основание для существования религиозной системы, лишает нас личностного, божественного начала.  Но Бердяев противостоит такому бытовому, не бытийному отношению: «Пoдымaющийcя вo мнe бyнт пpoтив paбcтвa, пpoтив необходимости, пpoтив cвязaннocти, пoдымaющeecя вo мнe личнoe нaчaлo, мoя чecть, мoe дocтoинcтвo и ecть тo, чтo вo мнe oт Бoгa, иcтинный oбpaз и пoдoбиe Бoжьe. Moя личнocть ecть пpeдвeчный oбpaз мoй в Бoгe, кoтopый я вoлeн  осуществить или зaгyбить, ecть идeя (в плaтoнoвcкoм cмыcлe) мeня в Бoжecтвeннoм Paзyмe. Этa «идeя» Бoжья ecть бoгaтoe и мoщнoe бытиe, нaпoлнeннoe  ценным coдepжaниeм»[76].

Безрассудство  большинства наших современников христиан, вполне объясняется элементарным религиозным невежеством и тем, что с христианством они себя идентифицируют  не по мироощущению,  а лишь в силу обычаев. Это в частности относится к основной массе населения России в последние 20 лет. Что бы не быть голословным привожу выдержки с новостного сайта «Интерфакс-религия»: «В Московском патриархате не удивлены результатами опроса, согласно которым большинство россиян не верят в воскресение после смерти. «На мой взгляд, полученные в ходе опроса цифры во многом отражают нашу сегодняшнюю ситуацию. Мы давно говорим о том, что большинство россиян сегодня идентифицируют себя с православием, но это - культурная идентичность, а не собственно религиозная», - заявил глава Информационного отдела Московского патриархата Владимир Легойда. Его слова приводит агентство «Интерфакс» со ссылкой на исследовательскую службу "Среда"[77]. Еще: «Настоятель московского храма Святой Троицы в Хохлах протоиерей Алексий Уминский заявил, что, "если у нас нет веры в воскресение после смерти, нам просто не во что верить, и все, что мы делаем, не имеет никакого смысла, тем более Великий пост». Он разделяет мнение о том, что чаще всего жители России относят себя к православию как к элементу истории и культуры. "Люди могут в течение дня заходить в храм для того, чтобы поставить свечу перед иконой, написать записку, даже перекреститься и выйти. Но это ровным счетом никак не отражается на их повседневной жизни. И их заход в православный храм не отличается от паломничества к бронзовой собаке на станции метро "Площадь Революции" для того, чтобы погладить ее нос", - добавил священник»[78].

Справедливости ради, надо сказать, что подобный формализм, опирающийся на привычку и авторитет харизматичных «служителей» свойственен  и большинству протестантских деноминаций, призывая  лишь к формальному покаянию, как к процедуре гарантирующей спасение. Праведность обуславливается  регулярными посещениями собраний и участием в различных популистских проектах. 

В обоих вариантах облегченного христианства, без личного посвящения - обрядовый минимум - гарантия спасения.  О таких комфортабельных  «шоссе» Спаситель говорил: «широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими».[79]  То есть абсурд веры состоит в том, что от этой веры не ожидается ничего иного, как только бездумного соответствия общепринятому мировосприятию, в том числе религиозному. Здесь религия играет лишь адаптирующую роль к той или иной социальной среде.  В Евангелии есть один показательный эпизод, когда родители исцеленного Иисусом слепого, отказались признать чудо исцеления из-за страха быть отлученными от синагоги. Здесь ключевой момент в том, что эти люди (родители), были более зависимы от авторитета религиозных лидеров, нежели от Бога[80]. Привязанность к определенной религиозной социальной системе и дающей социальный комфорт, послужила причиной отвержения Божьей славы явленной им. То же самое мы находим и у Достоевского, когда Великий Инквизитор приказал арестовать Христа, никто не стал ему возражать, даже будучи свидетелями явленных Им чудес, хотя буквально перед этим были свидетелями исцелений, освобождений, воскрешений. Рабская, не вполне осознаваемая привязанность к «кормящей руке» системы и подчинение авторитету Инквизитора, превзошли заложенную в человека свободу. Здесь налицо искажение антропологической истины о человеке и подмена её временным и земным. «Дyx Beликoгo Инквизитopa ecть дeмoнизм в oбщecтвeннoй жизни, дeмoнизм в иcтopичecкиx cyдьбax чeлoвeчecтвa… Heyвaжeниe к личнocти, пpeвpaщeниe ee в cpeдcтвo, пpeдaниe cвoбoды зa блaгa вpeмeнныe, пyть нacилия вмecтo пyти любви, пoддepжaниe миpoвoгo paзъeдинeния пyтeм внeшнeй cвязaннocти — вoт пo чeмy yзнaeтcя дyx Beликoгo Инквизитоpa, дyx дьявoльcкий»[81].

 Учитывая все вышесказанное, кратко изложу свои выводы основанные на моем восприятии интерпретации Бердяевым «Великого Инквизитора» Достоевского. Личность - есть реализация свободы, заложенная в нас Богом, в этом состоит подобие Ему и онтологический смысл человека. И соответственно подчинение внешнему авторитету социально-религиозной системы есть утрата свободы и реализации личности в своем онтологическом предназначении. «Лeгeндa o Beликoм Инквизитope — caмoe aнapxичecкoe и caмoe революционное из вceгo, чтo былo нaпиcaнo людьми. Hикoгдa eщe нe был пpoизнeceн тaкoй cypoвый и yничтожaющий cyд нaд coблaзнoм государственности, нaд импepиaлизмoм, никoгдa eщe нe былa c тaкoй cилoй pacкpытa aнтиxpиcтcкaя пpиpoдa зeмнoгo цapcтвa и нe былo eщe тaкoй xвaлы cвoбoдe, тaкoгo обнаружения бoжecтвeннocти cвoбoды, cвoбoднocти Xpиcтoвa дyxa».[82] 

Н.А. Бердяев, отодвигая на задний план конфессиональный оттенок «Легенды», выдвигает вперед идею свободы человека познающего Христа в противостоянии религиозной системе в соответствии с основным пафосом своей философии, который можно было бы выразить следующей цитатой: «Господь есть Дух; а где Дух Господень, там свобода»[83].

Итак, из всего вышесказанного можно сделать следующий вывод:  в отличии от социально-религиозных образований, Церковь, как Экклесия – это Невеста Христа, ожидающая Его во спасение[84] и состоящая из свободных личностей, осознающих ответственность перед Создателем за реализацию свободы дарованной нам Богом.

«И увидел я мертвых, малых и великих, стоящих перед Богом, и книги раскрыты были, и иная книга раскрыта, которая есть книга жизни; и судимы были мертвые по написанному в книгах, сообразно с делами своими. Тогда отдало море мертвых, бывших в нем, и смерть и ад отдали мертвых, которые были в них; и судим был каждый по делам своим»[85].

 

 

Список источников:

 

1.     Бахтин М.М. Проблемы творчества Достоевского. М., 1994.

2.     Бердяев Н.А.  О русских классиках. Духи русской революции. -  М.: Высш. шк., 1993. С. 78-98.

3.     Бердяев Н.А. Откровение о человеке в творчестве Достоевского. ч 1. // Бердяев Н.А. Философия творчества, культуры и искусства. В 2-х т. Т. 2. М., 1994

4.     Бердяев Н.А. Судьба человека в современном мире // Бердяев Н.А. Философия свободного духа. М., 1994

5.     Бердяев Н. А. Смысл истории. –М.: Мысль, 1990

6.     Бердяев Н.А.  Демократия и иерархия. //Новый журн.1994. № 2,3. С. 238-240.

7.     Бердяев Н.А Философия неравенства.//Н.А.Бердяев. Собр. соч., т. 4. - Paris, YMCA-Press, 1990.

8.     Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. - М., Наука, 1990.

9.     Бердяев   Н.   Экзистенциальная   диалектика   божественного    и человеческого. – М.: Фолио, 2003. – 160 с.

10. Бердяев Н.А. Философская истина и интеллигентская правда.//Вехи. Сборник статей о русской интеллигенции. - М., 1909.

11. Бердяев Н.А. Философия свободы/Николай Бердяев.-М.:АСТ, 2005. с.333

12. Бердяев Н. «Hoвoe peлигиoзнoe сознание и общественность», Спб., 1907. Гл.1(Великий Инквизитор) с.1-31.

13. Бердяев Н.А. Самопознание. (Опыт философской автобиографии). – М., ДЭМ, 1990.

14. Бердяев Н.А.  О русских классиках. Миросозерцание Достоевского. – М.: Высш.шк., 1993. С. 108-152.

15. Бердяев Н.А. Самопознание (Русская идея. Самопознание). - Москва;  Фолио,   Харьков: Эксмо-пресс. – 2000 г. – 621 С.

16. Бердяев Н. Экзистенциальная диалектика божественного и человеческого. Париж. YMCA-PRESS, 1952.

17. Бердяев Н. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1990.

18. Бердяев А.Н. О рабстве и свободе человека / Бердяев А.Н. Царство духа и царство кесаря. – М.: Республика, 1995.

19. . Бердяев А.Н. О человеке, его свободе и духовности: Избранные труды. – М.: Флинта, 1999. – 311 с.

20. Бердяев Н.А. Вера и знание. //"Вопросы философии и психологии". М., 1910.

21. Бердяев А.Н. Собрание сочинений. – Т. 2: Смысл творчества: опыт оправдания человечества. – Париж: YMKA-Press, 1991. – 449 с.

22. Бердяев Н.А. Откровение о человеке в творчестве Достоевского // Бердяев Н.А. Философия творчества, культуры и искусства. В 2-х т. Т. 2. М., 1994.

23. Библия .Синодальный перевод 1876г.

24. Булгаков С.Н. Иван Карамазов как философский тип // Булгаков С.Н. Соч. в 2-х т. Т. 2 Избр. статьи, М., 1993.

25. Булгаков С.Н. Очерк о Ф.М. Достоевском // Булгаков С.Н. Тихие думы. М., 1996.

26. Достоевский Ф.М.  Братья Карамазовы. Петрозаводск, Карельское книжное издательство. 1969.

27. Кувакин В.А. Мировоззрение Ф.М. Достоевского // Кувакин В.А. Мыслители России, М., 2006.

28.  «О Дocтoeвcкoм. Tвopчecтвo Дocтoeвcкoгo в pyccкoй мыcли 1881 — 1931 гoдoв». M., 1990

29. Розанов, В. Цель человеческой жизни // Смысл жизни: Антология: ред. Н.К. Гаврюшин / В. Розанов.– М.: «Прогресс», 1994.

30. Розанов В.В. Легенда о Великом Инквизиторе Ф.М. Достоевского // Розанов В.В. Собр. Соч. М.: Республика, 1996

31. Соловьев В. Повесть об антихристе // Наука и религия. №1-3. 1992

32. Соловьев B.C. Оправдание добра: Нравственная философия. М., 1996.

33. Соловьев B.C. Несколько слов по поводу жестокости // Советская культура. №8. 04. 1989.

34. Штейнберг А.З. Достоевский как философ // Вопросы философии, 1994, № 9.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Список литературы:

 

1.     Антология мировой философии: В 4 т. М., 1969—1971.

2.     Бердяев Н. «Hoвoe peлигиoзнoe сознание и общественность», Спб., 1907. Гл.1(Великий Инквизитор) с.1-31.

3.     Бердяев Н. А. Мое философское миросозерцание//Н. Бердяев о русской философии: В 2 ч. Свердловск, 1991.

4.     Бердяев Н. А. Судьба России. М., 1990. С. 239.

5.     Бердяев Н.А. Самопознание. Париж, 1949

6.     Бердяев, Н. А. (1996) Социальный переворот и духовное пробуждение // Истина и откровение. Пролегомены к критике Откровения. СПб. : РГХИ. С. 220–235.

7.     Бердяев Н.А.  О русских классиках. Кризис искусства. – М.:Высш.шк., 1993. С. 300-305

8.     Бердяев Н.А.  О русских классиках. Литературное направление и «социальный заказ». – М.:Высш.шк., 1993. С. 331-332.

9.     Бердяев Н. О назначении человека. — М., 1989.

10. Бepдяeв H, Mиpocoзepцaниe Достоевского. Pгaha, 1923, изд-вo YMCA-PRESS. Пeчaтaeтcя пo этoмy издaнию. Peц. cм.: Шлeцep Б. Hoвeйшaя литepaтypa o Дocтoeвcкoм // Coвpeмeнныe зaпиcки, 1923. № 17. C, 451 — 456; Ильин Bл. Дocтoeвcкий и Бepдяeв // Hoвый жypнaл, 1971. Kн, 105.

11. Бердяев Н. Опыт эсхатологической метафизики. Творчество и объективация. - Париж, YMCA-Press, 1947.

12. Бердяев Н.А. Новое средневековье. Размышление о судьбе России.- М.: "АСТ"  2002.  

13. Бердяев Н.А. Русский духовный ренессанс начала ХХ в. и журнал «Путь». (К десятилетию «Пути»).// Н.Бердяев о русской философии. Ч. 2. – Свердловск, изд. Уральского ун-та, 1991.

14. Бердяев Н.А. Смысл истории. Опыт философии человеческой судьбы. 2-е изд. - Париж, YMCA-Press,1969.

15. Бердяев Н.А. Судьба России. //Н.А.Бердяев. Русская идея. Судьба России. - М., «Сварог и К», 1997.

16. Бердяев Н.А. Экзистенциальная диалектика божественного и человеческого. - Париж, YMCA-Press, 1952. С. 219.

17. Библия.Книги Священного Писания Ветхого и Нового Заветов. Синодальный перевод 1876 г.

18. Волкогонова О. Д. Н. А. Бердяев. Интеллектуальная биография. –М., 1997

19. Гребешев И. В. Опыт персоналистской философии истории: Н.Бердяев и Г.Федотов. Автореф... кан. философ. наук. –М., 2004

20. Георгиев Ф.И. Сознание, его происхождение и сущность. Москва: Просвещение, 1967.

21. Грицанов А. А. История философии. Энциклопедия. –М.: Интерпрессервис, 2002

22. Губин В. Д., Филатов В. П. Философия. Учебник. –М., 1996

23. Г.Х. фон Вригт. Философия техники Бердяева. //Вопросы философии. 1995. №4. С. 69-77.

24. Ф. М. Достоевский. Собрание сочинений в 15-ти томах. Л., "Наука", 1991. Том 9-10 (Братья Карамазовы)

25. Достоевский, Ф.М. Собрание соч. в 9 т.: Том 4.: Идиот: Роман в четырех частях / Ф.М. Достоевский. - М.: АСТ Астрель, 2004.

26. Достоевский Ф.М. Еврейский вопрос. М.: Витязь, 1998.

27. Достоевский Ф.М. Письма. М.-Л., 1930.

28. Демидов А. Б. Феномены человеческого бытия. –М., 1999

29. Дмитриева Н. К. ,  Моисеева А. П.  Философ свободного духа. Николай Бердяев. Жизнь и творчество. –М.: Высшая школа, 1993

30. Ермичев А.А.  Три свободы Бердяева. – М. Знание. 1990.

31. Замалеев А.Ф.  Мыслители русского зарубежья. Человек и история. – СПб.: Наука, 1992.-24с.

32. Замалеев А.Ф.  Лекции по истории русской философии. – СПб. : СПб ун-т, 1995. С. 231-235.

33. Зеньковский В.В.  История русской философии. – Л.: Эго, 1991. Т2. Ч2. С. 59-81.

34. Из глyбины. Cбopник cтaтeй o pyccкoй peвoлюции. M., — Пг., 1918. Пeчaтaeтcя пo: Литepaтypнaя yчeбa, 1990. Kн, 2. C, 123 — 139.

35. Кудрявцев Ю.Г. Три круга Достоевского. Событийное. Социальное. Философское .М. 1979.

36. Котельников В.А.  Блудный сын Достоевского. //Вопросы философии. 1994. №2. С.177.

37. Карсавин Л. П. Малые сочинения. –М.:  Алетейя,  1994

38. Литературная энциклопедия. –М., 1929

39. Лосский Н.О.  История русской философии. – М.: Высш.школа. 1991. С. 298-300.

40. Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., Политиздат, 1975.

41. Мир человека. Под ред. Малышевского А.Ф. – С.Пб. 1992.

42. Мень А.  Мировая духовная культура. Лекции. –М., 2002

43. Мильдон В.И.  Русская идея в конце 20 в. //Вопросы философии. 1996. №3. С. 51-52.

44. Наседкин Н.Н. Достоевский. Энциклопедия. М.: Алгоритм. 2003.

45. Общая психология. Под ред., Петровского А.В. Москва: Просвещение, 1986.

46. Пoлтopaцкuй H. Cбopник «Из глyбины» и eгo знaчeниe // Из глубины. 2-e изд., YMCA-Pгess, 1967; Koлepoв M. A., Плoтнuкoв H. C. Pyccкaя интeллигeнция и нaциoнaльнaя cyдьбa // Из глубины. Cбopник cтaтeй o pyccкoй peвoлюции, M., 1990. C, 5 — 16.

47. Русская философия. Конец 19 – начало 20 века. Антология. – СПб.:СПб ун-т. 1993. С. 5-33, 183-203, 536-538.

48. Розанов, В. Цель человеческой жизни // Смысл жизни: Антология: ред. Н.К. Гаврюшин / В. Розанов.– М.: «Прогресс», 1994. 

49. Розанов В.В. Легенда о Великом Инквизиторе Ф.М. Достоевского // Розанов В.В. Собр. Соч. М.: Республика, 1996

50. Соловьев В. Повесть об антихристе // Наука и религия. №1-3. 1992.

51. Соловьев В. Соч. в двух томах. Т.1. – М.: «Мысль», 1988

52.  Соловьев В.С. Сочинения в 2 т., М., 1998

53. Соловьев В.С. Собрание сочинений. 2-е изд. СПб., 1911—1914.

54. Соловьев B.C. Несколько слов по поводу жестокости // Советская культура. №8. 04. 1989.

55. Соловьев B.C. Оправдание добра: Нравственная философия. М., 1996.

56. Свинцов В. Философия равная жизни. //Свободная мысль. 1994. №5. С.38.

57. Трубецкой, Е.Смысл жизни. Смысл жизни. Антология. - М.: Прогресс, 1994

58. Трубецкой С. О природе человеческого сознания // Вопросы философии и психологии. — 1989. — №2. — С. 132—142

59. Философия / Под ред. В.П. Кохановского. – Учебник. – Ростов-на-Дону.: Феникс. 1996. –574 с.

60. Философия: курс лекций. А.А. Радугин. – М.: Центр, 1996. – 334 с.

61. Философский словарь / Под ред. И.Т. Фролова. 4е изд.М.: Политиздат, 1981. 445 с.

62. Федотов Г.П. Об антихристовом добре // Наука и религия №3. 1992;

63. Франк С. Из размышлений о русской революции. В кн.: Франк С. Сочинения. –М.: Правда, 1990

64. Хрестоматия по философии. – Учебное пособие. – М.: Проспект, 1996, - 415 с.

65. Хрестоматия по философии: Учебное пособие/Отв. ред. и сост. А. А. Радугин. — Москва: Центр, 2001.— 416с.

66. Шенцев М.В. Информационная модель памяти . , С.Пб.2005.

67. Шестов Л. Пророческий дар. // О Достоевском. М., 1990.

68. Цимбаева Е.Н. Русский католицизм. Забытое прошлое российского либерализма. М., 1999

69. Яскевич Я. С. Философия в вопросах и ответах. –М.:  Новое знание, 2003