ПЕСНЯ О БОЛИ

Пролог.

Потоп.

«И продолжалось на Земле наводнение 40 дней и 40 ночей»

Бытие, 7:17

И настал Тот День.

Грозные тучи, увитые гирляндами сверкающих молний, неумолимо надвигались на тишину затхлых развалин. С дикой усмешкой проносилась в удушливом воздухе невидимая Тень.

            - Вера! – взмолился Голос из груди Земли. - Где Твое сияющее солнце?.. Воля! – Где Твои чистые, напоенные освежающим дыханием Ветра?.. Любовь! – Где Твои плоды, поющие песню о счастье и свете?.. Небо! – Твои ли это глаза? Твое ли это лицо? Твой ли это голос? О, Небо! – Где Твоя пронзительная синева, в которой купало Ты мои мечты и желания?!

            Судорога объяла вдруг душу земную. Травы голосили на стенающих от раздирающей тоски лугах; деревья бились от звериного страха и боли безумия – хватали друг друга в объятия, пытаясь скрыться, исчезнуть, раствориться под кронами своих соседей, а птицы мертвыми падали под их слепыми ударами; а птенцы затаптывались в сумасшедшей пляске, сброшенные с гнезд; а реки? О, реки! – некогда зовущие своими прозрачными глубинами путников, дрожали теперь от кровавых всплесков беспощадных молний, хладнокровно бьющим по беспомощным жертвам, - казалось, что сама кровь бурлит в душах ошалелых рек, казалось, что лопнуло от непосильной натуги Сердце земное и излилось огненной болью, лавой, кровью!..

            - Небо! Не Ты ли пело Мне светом своих солнц о моем величии, о моей силе, о моей красоте? Не я ли восхваляла Тебя и воздавала жертвы Твоему бессмертию?.. Небо! Достойна ли я кары Твоей, достойна ли пасть в пропасть страданий и лишений?

            Но туча становилась все больше и больше, ужасающе быстро заполняя своей массой все небо вплоть до горизонта. А невидимая Тень сатанинским хохотом, как саблевидными когтями кромсала в кровь судорожно вздымающуюся грудь Земли…

            Бессилие, непостижимое бессилие клокотало в охрипшем горле мученицы… Вера… Вера, окутанная радужным светом неудержимо блекла, корежилась, будто металл во всепожирающем огне тысячи солнц!.. Вера… То ли слезы, то ли пот потоками лились по лицу Земли, глаза которой, как сплошная рана наливались безумием.

            - Небо! О, где Твои всё слышащие уши, где Твои всевидящие очи? – Ты же слепо, глухо, как осыпающиеся от затхлой старости камни! Небо! Ха-ха! – передернула вдруг Землю судорога смеха. – Ты ли это?! Ты Бог мой?! Ха-ха! – Вон, где моя Вера в Тебя, вон Она – у ног Твоих, скрюченная, испепеленная от страданий… Я плюю на нее, я забываю Тебя…Тебя нет для меня!.. Я покидаю Тебя!.. О, Небо! Ха-ха!..

            Земля закрыла свои глаза и замерла в беспамятстве. А Небо… Хм, а Небо, задумчиво наблюдая за всем этим, грустно вздохнуло. И гигантская туча взорвалась невиданным ливнем…

            Но чей-то радостный смех вдруг пронзил небесное Сердце. Там – на Земле, в буйных травах диких лугов прыгал, подставив лицо и ладони дождю, маленький человечек!

- Вот Он, Ной! – со вздохом облегчения прошептало Небо.

Глава первая.

Путник

            Летнее солнце лениво катилось по небосклону, подмигивая шуршащим травам сквозь дрожащие от легкого ветерка ветви деревьев. Птицы переговаривались между собой, разбрасывая по ветру певучие сплетни, а меж камней усталой змейкой извивалась узенькая тропка, поющая звенящую песню о таинствах жизни. В стороне от нее в тени древней арчи молча сидел Путник. Старое, изрезанное глубокими морщинами лицо его было неподвижно, как камень, на котором сидел Он.

            Он слушал песню. А та лилась во все стороны, то затихая, то грохоча, как бушующая река, падающая с поднебесных гор, наполняя живительной силой воздух, застоявшийся от одиночества и скуки. Словно дивный хор переливался искристыми голосами по ущелью, а ему, независимо от себя, вторили вновь Шедшие или Пробегающие по этой спотыкающейся тропке…

            - Слышат ли Они Песню? О, Слышащий, отзовись!

            Но Идущие, как тени стремительно проносились, гонимые хохочущей суетой.

            Путник лишь глубоко вздохнул и медленно встал с придорожного камня.

            - Что ж, подруга моя, не пробил, видать, еще тот час, когда Песне Твоей внимать буду не один лишь я…

            И настала ночь.

            Звезды высыпали дружной семьей на уснувшее небо, игриво перемигиваясь между собой. А из-за далекой снежной горы выглянула безумным оком Луна, окутанная оглушительной тишиной. Лишь треск одинокого костра всполохами пробегал по вздрагивающему ночному безмолвию.

            У костра грелся Путник.

            Вдруг где-то вдалеке хрустнула ветка, послышались шуршащие шаги и вскоре на поляну вышел юноша. Он был почти наг. Старая одежда износилась на нем и превратилась в лохмотья, на плече висела кожаная котомка, а в руке он гордо держал посох.

            - Мир очагу Твоему, Старец!

            - И Тебе желаю Добра, о, юноша! – приветствовал Путник, приглашая к костру. - Из дальних ли краев следуешь Ты и Куда?

            Располагаясь у огня, негромко, но уверенно Юноша отвечал:

            - Мой путь ведом птицам… А иду я оттуда, где кипит желчь людская, которая лавой бурлит по улицам и площадям, пожирая все живое на своем пути, пролезая сквозь щели и окна в дома Чистых сердцем.

            - Ты беглец?

            - Да.

            - А почему ты один?

            Минутная тишина накрыла странников. Дым ядовито метнулся в сторону юноши. Он зажмурился, отгоняя рукой коварного шалуна.

            - Многие не поняли меня… Одни злорадно смеялись, кидали мне вслед объедки и спускали с языков взбешенные слухи, клевеща на меня, другие недоуменно жали плечами и печально глядели в след, третьи хлопали по плечу, весело смеялись и тянули меня в ад бездумных развлечений, а следующие грустно радовались мне, приветствуя мой призыв, но не шли со мной, с сожалением говоря, что силы подорваны – их час предрешен… Остался лишь я один…

            Так незаметно лилась речь юноши неудержимым потоком, он будто ничего не видел кругом и словно вслух вспоминал, испытывая дивную истому и сладкое доверие и к этому завороженному костру, и к седовласому Старцу…

            - А все началось с того, что однажды гуляя в лесу, я услышал раздающийся из густых зарослей странный шепот: «Пора, пора уже, - Тебя ждет Путь…». И вдруг звоном пронеслась дивная песня!.. Она тут же стихла. Я, было, метнулся в кусты, но там лишь одинокая тропинка вилась меж камней, но не было никого ни рядом, ни… Я рассказал об этом отцу. Он будто вздрогнул, едва услышав мои слова о Песне, звенящей среди камней и деревьев и возбужденно схватил меня за руку: «Сын мой, я знаю эту Песню… Так же, примерно таким же как и ты сейчас, я впервые услышал Ее, но я испугался Ее пьянящего зова, Ее буйных переливов, посчитал это наваждением и не последовал Ей.. Но потом Она еще несколько раз приходила ко мне, то далеким эхом, растворяющимся в горах, то слепящим солнечным светом среди ночи, но всякий раз я сдерживал себя путами неверия… А вот совсем недавно Она постучалась в окно и я открыл ей двери, а увидев меня, она лишь жалобно прозвенела что-то и исчезла, ибо я стар, кости мои хрупки, руки и ноги слабы, хоть и пропал страх да истерлись веревки неверия – поздно!..» И отец благословил меня. Теперь я здесь.

            Путник слегка улыбнулся.

            - Я ждал... Приветствую Тебя, о, Слышащий!

            - Так кто Ты? – удивленно посмотрел на него юноша.

            - Я Тот, к Кому звала Тебя Песня.

Ночь.

            Ночь уже устало зевала, незаметно растворяясь в предутреннем свете, и даже птицы, отряхиваясь от сна, начинали чистить перышки и пробовать голоса. Но Путник и Юноша, по-прежнему, совершенно забыв об отдыхе, увлеченно продолжали беседовать.

            Костер уже не пылал так страстно, как ночью, - языки его пламени судорожно взбегали по тлеющим дровам и словно шептали: «Ох, ну и ночка была, ну и ночка!..» И вновь спадали, безнадежно устремив невидящие глаза в светлеющее небо.

            Юноша, не замечая перемен в окружающем мире, завороженно слушал.

            Живительной рекой вливалась в сердце его мудрая речь Старца. Невиданные пространства, напоенные неведомыми таинствами открывались разуму его. Но незаметно эти таинства превращались в могучие исполинские глыбы, опаленные безжалостным солнцем. Они росли на глазах, становились все явственнее и вот уже неприступными стенами встали, загораживая открывшиеся нивы жизни и света. И то ли крик отчаяния или нетерпения нарушил вдруг тишину: «Так как же?!.» Но в ответ лишь словно пепел, встревоженный ветром, слетели с деревьев испуганные птицы и далекое эхо застонало: «Как же, как же…» Засыпающий костер глупо посмотрел на юношу, широко зевнул, встряхнув крылышками огня, и закрыл глаза свои.

            Путник исчез. Лишь странный шепот одиноким водопадом шуршал: «Ты нашел Путь ко Мне – отыщешь Путь и в Царство Мое…»

            «Что это: сон или явь?» - стремительно летели мысли, - «Нет, это не мираж! – Было, было все Это!.. Так кто же этот Старец?!!

            И тут же далекий голос, похожий на эхо, шепнул: «Любовь…»

            «И только?!» - разочаровался Юноша. Но тут прорвало завороженный голубой туман, окутавший шаловливую листву, солнце своим светом и наступил День.

День.

            И наступил День. Чистый и великодушный, ясный, как мир после дождя, смешливый и энергичный, сияющий ослепительным солнцем, дышащий нежными ветрами День…

            Юноша подошел к лесному ручью, наклонился над ним и, зачерпывая пригоршнями воду, умыл лицо, а потом, встряхнув руки, подставил его сушиться на горячем солнце…

            «Как сейчас вливается в меня живительная сила светила нашего, так и влилась в меня сегодня неудержимой Волей, праведным светом Мудрость, река Истины», - думал Юноша. - «Пламенной кровью растекается Она по жилам моим, обтекает и вливается в сердце Мое, согревает жаром Своим остывающую душу Мою... О, река Истины, я пришел к Тебе, пройдя сквозь непролазные заросли, преодолев зубья неприступных скал, отбиваясь от бесчисленных хищников, стерегущих добычу свою у Тропы, ведущей к Тебе и вот Ты снизошла ко мне огненной звездой с ночного неба!.. Милый Старец, назвавшийся Путником, о, дивный Учитель! Ты вывел меня на Путь и вижу – Он мой! И вижу я – Он наш!..»

            Юноша в неописуемом восторге целовал лучи солнца и ладони ветров, казалось, весь мир устремился в пляс!..

            «О, как молод Он еще!» - шептал Путник, глядя на это буйное веселье, - «Выдержит ли он Огонь сей, сумеет ли справиться с конями огненными, крепки ли вожжи в руках его?.. Пусть будет так».

            Неожиданно Юношу будто что-то подтолкнуло сзади и он обернулся. Около шуршащего можжевельника стоял облаченный в белые одежды и окруженный мягким ореолом улыбающийся святой, - Путник, скинувший величие старости.

            - Свет душе твоей, о, добрый человек, - негромко произнес Тот.

            Юноша же, растерявшись, лишь поклонился в глубоком почтении и не смог произнести ни слова, ибо узнал Его.

            - Пойди за Мной – ты готов к этому! – поманил рукой Великий Путник. И Юноша робко сначала, но затем все более уверенно последовал за Сыном Человеческим.

В дороге.

            Лес расступился перед ними и земля, покрытая полуголыми холмами предстала взору. Пыльные дороги проносились под ногами. Пролетали людские повозки, оглашающие дикий скрежет по степи… Вихрями неслись чьи-то хохочущие тени…

            «Да, здравствуй Мир, пронизанный, увитый жизнями человеческими! Вижу – это Ты!» - мысленно приветствовал Юноша, взмахнув рукой. А в ответ в лицо полетел желтый песок, застилая глаза пеленой. Юноша встряхнулся и поспешил за Христом, который как птица стремительно парил по дороге.

            Уже едва хватало дыхания, а они все шли, не задерживаясь нигде ни на секунду. Пот ручьями лился по лицу и спине. Казалось, еще один миг… Но вдруг Сын Человеческий замедлил свой шаг и вскоре остановился.

            Недалеко от дороги около полуразрушенного жилища взывал к Бесконечности равнодушной степи некий проповедник. Он силился кричать, но из горла вырывался лишь надрывный хрип и слова, едва понятные каплями дождя разносились по безводной пустоши и испарялись, не достигая земли…

            - Люди, кайтесь! Приготовьте пути Господу, прямыми сделайте стези Ему[1], ибо время близко!..

            С глазами, полными печали Христос также неожиданно продолжил путь, и, обернувшись к Юноше, тихо произнес:

            - Так было, так началось… То глас вопиющего в пустыне…

            Юноша молчал, потрясенный видением. И снова Дорога стремительно понеслась под ногами.

            Постепенно по обочинам вырастали дома, показались люди – мелькали их лица, а впереди высился золотоглавый храм, сверкающий пронзившими небо крестами. Путники замедлили шаг и около него. Вошли вовнутрь, там шла проповедь. Седой старик с молодыми пронзительными глазами читал нараспев:

            - Верующий в Сына имеет жизнь вечную, а не верующий в Сына не увидит жизни, но гнев Божий пребывает в нем[2]… - лилась его речь, а верующие крестились в умилении. – Служите Господу со страхом и радуйтесь с трепетом[3] ...  Почтите Сына, чтобы Он не прогневался…[4]

            Но вдруг странным шуршанием бумажных купюр пронесся алчущий вихрь: «Да простятся грехи Твои, сын мой…» А священник все продолжал:

            - Хвалите Господа, ибо благо петь Богу нашему, ибо это сладость – хвала подобающая[5]. Хвалите Бога во святыне Его; хвалите Его на тверди силы Его[6]. Хвалите по могуществу Его, хвалите по множеству величия Его[7]. Благоволит Господь к боящимся Его, к уповающим на милость Его[8]. Все дышащее да хвалит Господа! Аллилуйя[9].

            И запело множество голосов во славу Божью. Задрожали свечки, бесчисленными звездами горящие во Храме… но красным хохотом нежданно ворвалась суета сквозь священные оконца и звон монет задрожал на плачущем алтаре, и черное пламя метнулось по Храму, лаская уставшие души…

            И все покрылось туманом, а когда рассеялся он, то опять перед глазами свистела ветрами дикая степь и в неуемной гонке мчалась дорога.

            - О, Сын Человеческий! – кричал Юноша, силясь перекричать ветер, - и Ты доволен этим, и Ты считаешь, что здесь блещет Истина?! Ибо, не Ты ли превознес в души их зерна своего Учения?..

            Христос поравнялся с Юношей и, по-прежнему улыбаясь, сказал:

            - Слова, что море – в них бездна ручьев и чистых, и мутных…

            Юноша смутился от такого поворота, но Истина, пылающая в его сердце, рвалась наружу:

            - Ты отрекаешься от Своего Дитяти?!

            Иисус грустно посмотрел на него и с кротостью в голосе ответил:

            - Я лелеял Свое Дитя, но давно Оно вышло из колыбели и принижает Его внимание Мое – пусть ищет Истину само… Что вложено в Него, То живо в Нем, а что познало Оно, то перепроверяет на верность жизнь…

            Смутная догадка зудом сверлила душу, которую лизали языки пламени из сердца Юноши, а Христос продолжал:

            - Вижу, Истина в тебе сияет благим Светом, жгучее нетерпение подстегает твои желания, но – успокойся! Знай: судья учению любому – людское сердце, но сей зерна светольющиееся, - пусть отринут люди их часть от себя, но все равно прорастут брошенные ими истины твои даже в грязи!..

            Тут Юноша просветлел, а мучавшая его догадка, все тускнея, угасала, как звезда на рассвете. Да, не было слов! Спутались они, перекрикивая друг друга, и вскоре залились неудержимым смехом…

            А Путь все несся в Нескончаемое.

В дороге (продолжение).

            Видения проносились в яростном азарте перед ними, иногда замедляясь на миг, а порой скрежеща сталью своих крыльев. И казалось, что все перемешалось в этом Хаосе – все образы, чувства поглощали собой неопытную душу Юноши! Еще мгновение и разразится огненный вихрь, сжигающий все на своем пути, а после – довселенская тишина и пепел, мерно падающий в черную Бездну…

            …Что-то то ли кричащие, то ли молящиеся люди в рваных одеждах, град камней, нещадно забивающий их до смерти…

            - Кресты на развевающихся знаменах, обагренных кровью;

            - Корабли, плывущие в неведомые земли, корабли, напоенные самоуверенной злобой, ухмыляющейся с освященных Крестом мечей…

            - Костры… остервенелые костры, пожирающие истерзанные тела отступников;

            - Каменные «мешки», каменные стены, тюрьмы с железными дверьми и решетками – все это ворвалось судорогой в юношеское сердце, ржавыми когтями кромсая в клочья Чистоту, обливая слепящей кислотой чувства – в кровь, в пепел, в тьму!..

            Казалось…

            Но с неумолимой силой сочился со всех сторон мира… Свет, животворящей лаской подымая падших, вдыхая Новую Жизнь в Канувших в Неведомое…

            Свет! Имеющий сердце да услышит!

            И непроизвольные слезы Радости, Покоя, Уверенности, Воли соскользнули по раскрасневшимся щекам на утомленную землю и, смущенно улыбаясь, нежно подрагивая зелеными стебельками, у ног Юноши проросли солнечные травинки…

Глава вторая.

Встреча.

I

Открыв глаза, Юноша оглянулся кругом, но кроме сверкающего солнца в зените и звенящих птиц, купающихся в брызгах смеющегося неба более никого не было. Лишь в груди эхом отдавалось пережитое и какая-то чудодейственная сила разливалась по всему телу, пронизывая едва слышимой Песней каждую клеточку, слова которой сливались с биением сердца и только Ее невинная страсть доходила до напоенного восторгом сознания..

            И вновь Тропа махнула рукой:

            - Довольно! Пора! Дорога не терпит простоев!

            Подул ветер. По небу забороздили задумчивые облака. Поля отстали далеко позади, пыля своенравностью дорог, а под ногами струилась по истоптанным камням среди арчовых[10] зарослей неуемная тропка, беззаботно что-то подпевая. Впереди укутанные ленивым голубым туманом застенчиво показались горы, поблескивая белоснежными боками. Снизу, озорно звеня изумрудными водами, поприветствовала горная река. И лишь высоко в темнеющем небе парил в коварном ожидании орел.

            Запыхавшись, Юноша забрался на скалистую вершину, ибо туда увлекла Дорога. Но неожиданно Она оборвалась и клубком закатилась под высокую древнюю арчу, благоухающую животворящим ароматом. Вдруг над головой раздался хлопот крыльев, сопровождаемый жутким шипением и черная птица со змеей, обвивающей ее шею села на огромном валуне и вперила свой огненный взгляд в незнакомца.    

            Небо в гордом одиночестве, затаив дыхание, в бессилии наблюдало за происходящим, а бесстрашное солнце, закатившись за скалы, беззаботно щелкало лучами и, зардевшись, зевало в предвкушении сладких снов… Но… свершилось.

            Позади хрустнули ветки и зашуршала высокая трава. Юноша оглянулся.

            - Приветствую тебя в моих владениях, о, Ищущий! – с гордостью сказал старик, вышедший из черного зева скального грота, скрытого кустарником.

            Юноша улыбнулся от неожиданности и, после короткого замешательства, произнес:

            - Приветствую и тебя, о коварнейший Заратустра[11], властелин раскаленных льдов и обоюдоострых высот!..

            А Заратустра, внимательно оглядев Юношу и нахмурившись, знаком пригласил в пещеру.

            Пещера была освещена факелом, пламя которого трепетало от едва уловимого ветра и тени прыгали по стене, продрогшие в нескончаемом танце.

            - Ты гость мой, Ищущий, а потому пользуйся всем, что здесь есть как тебе заблагорассудится…Отведай же эти кушанья, что приготовили мои звери: вот мясо тельца, вот благоухающая зелень, вот сладчайший мед и ароматнейшее вино… Это для тебя, о, Ищущий!

            Юноша сел за каменный стол, сдержанно принимаясь за трапезу. А Заратустра расположился напротив, взяв серебряный кубок с золотистым вином, и, отпивая его мелкими глотками, незаметно стал наблюдать за гостем…

II

            Прошло несколько засушливых дней и бессонных ночей.

            Юноша сидел у края пропасти, опершись руками о камень и задумчиво глядел в бездну. Рядом ходил Заратустра, подобно дремучей грозовой туче.

            «О, Звери мои! Этого ли ждали мы, к этому ли стремились? Что же случилось со мной?.. Или поблек как осенняя листва, подмороженная дыханием снегов, мой ум! Или очерствели, словно выброшенные на обжигающее солнце корки хлеба, мои чувства, мои страсти! Или отстал я от бесконечно бегущей жизни, запершись в ледяном одиночестве?!»

            Так мысленно вопрошал к себе Заратустра. Огнем пылало нутро Его, словно выпил Он напиток, приготовленный Солнцем… а Юноша задумчиво смотрел в бездну, веющей холодом и спокойствием..

            В огненном вихре проносились перед глазами Заратустры сумасшедшие образы, рожденные Его неуемной тоской и жаждой по Совершенству:

            - Гордое стремление к Власти, неловко карабкающееся на зеркальную чистоту белокудрых высот;

            - Рев неуправляемой стихии Господ, с высоты своих страстей изрыгающих плевки презрения в стадо Рабов;

            - И жуткая, бойкая Самоуверенность, с оглушающим свистом подстегивающая кнутом непреклонности Волю и забивающая до корней, пробивающиеся сквозь гранит тоскливой ненависти, зеленые стебельки Совести!

            Вдруг предстали перед Ним ученики Его, завороженно внимающие обжигающим их сердца речам:

            - Вы говорите, что благая цель освящает даже войну? Я же говорю  вам, что благо войны освящает всякую цель… Война и мужество совершили больше великих дел, чем любовь к ближнему. Не ваше сострадание, а ваша храбрость спасала доселе несчастных…[12]

            Таинственные искры, черные блики забегали в глазах слушающих, вскипела пеной кровь в их жилах, но грозная тревога и странное сожаление пронзили нежданно грудь Заратустры…

            И шепот, едва слышимый шепот игольчатым шуршанием донесся до слуха:

            - Не ищите истинный смысл речей Заратустры в отдельных фразах, в словах – взгляните в глаза Его, вслушайтесь в завороженную танцем хрипотцу Его голоса, вчувствуйтесь в пронизанное вдохновением биение Его сердца и откроется вам эта Истина, эта Боль, эта Воля, эта Вечность, это Страдание, - да! Муки, в которых рождается Совершенное!

            Заратустра резко обернулся, но Юноша, по-прежнему, сидел у обрыва и солнце застенчиво пряталось за остроконечную скалу, окунувшуюся в шершавый ультрамарин…

            И вновь, снова где-то глубоко в душе ударили литавры и настороженным гулом забили походные барабаны…

            - Воля освобождает: таково истинное учение о Воле и свободе[13]… никто не ответствен за свои дела… за свое существо!..[14]

            А высоко в небе с сатанинским хохотом в сонме разъяренных молний черной птицей взвихрилось кровавое: «Все дозволено!..»

            Пепел и грязь, струпья человеческих тел обрушились сверху дождем, но… грянул неистовый ураган и унес с собой в бездну эпох ад фантасмагорий, сумасшествие взбесившихся грез…

            И вот тишина оглушила своей немотой, да хлипкий скрежет пронзил ее и окровавленный, задыхающийся блик протянул свою разбитую руку из-под обломков:

            - … Вы не должны ничего хотеть… свыше сил своих…[15]

            Что за тоска, что за изгрызающая в клочья сердце тоска! Имеющий уши да услышит! Но где эти уши?! Кругом лишь глаза, обуянные вожделением, кругом лишь руки, дрожащие от нетерпения объять необъятное, кругом лишь бездонные желудки, жаждущие поглотить богатства миров!.. Нещадно зовет вперед стрела тоски по Совершенству! Вперед!.. Но ноги ступают по тянущимся ввысь головам и рукам! Непроизвольно! Они падают под ноги, они ложатся поперек небес, они харкают зеленой отравой, они протягивают крючья, хватают за одежды, тянут вниз… Презрение и ненависть острейшими шипами вырываются из глаз и обрушиваются на просящих! И черная масса рвущихся тел тонет, захлебываясь бесконечной игрой воплощений…

            А вслед шепчущим эхом:

            - Ты пустился в дальнее странствие, в странствие по одиночеству, Ты – бессмертный страдалец! Ты наполнен белоснежным мужеством, но с напуганной ненавистью смотришь на всякое слабое!.. Ты – бессмертный страдалец…

            - Что? Обреченный на вечные странствия? На вечное пребывание в ледяных отрогах небес? Но я горжусь этим! Нет пути назад! Я смотрю только вперед и ввысь!

            - Но Ты видишь только себя…

            -Да, я вижу себя и более: то Совершенство, к которому несут меня мои помыслы и надежды!

            - Но Ты одинок…

            - Моя гордость не позволяет мне просить поддержки у кого-бы то ни было!..

            - Ты самоуверен…

- Я должен быть таким! Моя тоска, цель моя требуют  от     меня        железной выдержки, алмазной твердости!

- Ты упорен как река, пробивающая себе русло сквозь горные хребты...

- Да, я зол – я отчаянно зол[16], ибо вижу стальную стену Неведомого впереди и чувствую склизкие отбросы закостеневшей морали, трепыхающиеся под ногами!

- Ты веришь в успех?

- Я не верю, я знаю! Ибо столкнул я в бездну все слабое в себе, все падающее[17], все, что звалось до сих пор тварью во мне[18] и чувствую силы, - силы, бурлящие во мне свистопляской взъерошенной Воли, Моей Воли к Власти[19]…

- Ты пробудил Ее в себе?..

- Да!.. Она вспыхнула лазурной песней, указав мне искристой дланью Иное, Новое, Вечное и отныне я тку мосты через пропасти Падших к нетленной звезде Совершенства!

- Так в чем твоя Цель? Цель твоя – Власть или…

- Сверхчеловек!.. Воля к Власти лишь двигатель, лишь тетива, лишь сок, питающий огнем мои страсти…

- А Власть?..

- Результат, мой успех, моя сила!..

- И что же?

- Обретший Власть – Сильный. Сильный достоин Власти. Он способен повелевать и приказывать делать Великое![20]

- Но если он не достоин, если он не достаточно силен?

- То перепроверит жизнь – она отсечет все ломкое, несовершенное!..

- В чем счастье?

- В войне, в победе и… поражениях!

- Язык твой острее смерти…

- Да, мои притчи для всех и ни для кого![21]

- И не для себя…

Пораженный Заратустра резко открыл глаза, пытаясь ответить на дерзость, но замер… Уста его сковало судорогой сердце, пронзенное жгучей волной. И странная боль вдруг вырвалась криком из горла и, хлопая крыльями, эхом забилось средь скал…

- Прозри, Ослепленный, прозри!...

- Так Кто Ты?!

- Я Та, Которая пряталась в тебе от стрел твоей ненависти, я – Тот, к Кому ты стремишься, Я – Ты!..

И вспомнилось вдруг: «Испытывал ли я когда-нибудь угрызения совести? Память моя хранит на этот счет молчание»[22].

- Так вот оно что!..

Прошло несколько засушливых дней и бессонных ночей…

III

            Очнувшись от сна, запела птица в чаще леса и утренний хлад проникся солнечным ароматом. Алый восток возвещал жаркий день и камни, зажмурив глаза, упивались последними минутами тишины и прохлады. А солнце неумолимо распускало веер обжигающих струй…

Заратустра вышел из пещеры, впервые отдохнув за это буйное время. Медленно окинул взором залитую огоньками росы поляну и неторопливо направился к ручью.

У ручья, фыркая и смеясь как дитя, плескался Юноша.

«Вот Она – Молодость, животворящим светом бьющая, пьянящая! Вот Она – Сила, покоряющая взмахом пушинки крыла когте-взламывающие уступы!..»

И одинокий старец не посмел нарушить купание Его. Ниже по теченью он нашел скрытный закуток и смыл безвозвратно нахлынувшую печаль.

«Вот и растаяли пеной проворные годы, облетели листвой шершавые дни поисков и ожиданий, - умчалось безумное время свершений и буйных раздумий… И вот я стою перед Бездной… Назад путь отрезан – мосты сожжены! Вперед и только вперед!.. Я слышу биение Сердца, Сердца огненной Бездны, полной сочной, смеющейся Жизни…Ты Бездна – для глаз, для сердца ж – Невинность и страстная Жажда Любви, для разума – нива Свобод и Загадок!.. Довольно мечтать! Вот Она – Бездна, а вот Ее Вестник!..»

Из-за скалы показался Юноша. Он почтительно поклонился Заратустре и с неукротимой уверенностью в голосе сказал:

- Учитель! Я готов продолжать.

- Если ученик готов, то Учитель зовет его в Путь, - ответил Заратустра и указал на тропу, ведущую в Долину.

Дорога совершенно извлекла нудящую боль из груди и Заратустра чувствовал себя помолодевшим на многие, многие годы. Ноги легко несли Его вниз и благоухающий воздух с веселой игривостью щекотал могучие легкие.

«Если бы Жизнь была серьезной, подобно угрюмым  профессорам пыльных университетов, неужели птицы так непринужденно пели бы в лесах свои непревзойденные никем романсы, неужели ручей был бы столь дивно прозрачен и говорлив? Слава миру сему, что Жизнь – потрясающая, самая искусная шутница, чудный знаток сногсшибательных ироний!.. С самого начала я бежал от Нее, избегал Ее цепких пальцев; я затыкал себе уши, когда кричала Она и даже пытался заткнуть Ей рот! Холодным презрением я встречал Ее в дни искушений, будучи уверенным, что это – Она! А то были лишь болтливые отблески, слезливые блики и могильная затхлость пугливых теней, - прародителей трухлявой морали!.. И вот теперь я стою перед Ней, как провинившийся младенец и стыд сжигает огнем мои уши… Что же со мной?.. Довольно страдать! – Смейся, ликуй! – На плечах моих колышется гривой на ветру шкура льва, а я – розовощекий, озорной мальчуган[23] с большими голубыми глазами бегу и хохочу, а в сердце моем, что солнце Она – многострадальная Совесть!..»

Горы остались высоко позади. Долина приветствовала отшельников своей широтой и пышным, цветущим убранством. Бурлящая до этих мест река умерила свой пыл и просторно неслась под тенью нависающих ив, перемигиваясь изумрудными волнами. Солнце неуклонно продвигалось в зенит, выжимая последнюю влагу с истоптанных троп.

- Вот и все… – неожиданно остановился Заратустра, - тропа раздвоилась: теперь вот эта – моя, а эта – Твоя! Вот и все… Ты более, чем Ученик! С равным я не в силах идти одной Тропой, давая уроки своей премудрости.… Это Твой Путь, ну, а уж этот – Мой… Судьба хитрая штука, авось Они вновь пересекутся! Будь!

И быстро, не оглядываясь, Заратустра пошел по выбранной тропе и вскоре скрылся среди зеленокудрых каштанов.

Юноша долго смотрел еще вслед непобедимому старцу, самому дивному, самому взбалмошному, и глубоко знающему ложь и правду этого страшно пыльного, бесконечно прозрачного мира…

Но вдруг внизу лежащую Долину накрыла тьма.… И вскоре гигантская туча взорвалась невиданным ливнем…

Эпилог

Куда льется Тропа? – К Тебе.

А откуда берет Начало? – От Тебя.

О чем Ее Песня? – О Тебе.

Зачем же в Ней Боль? – Для Тебя…

8.11.1990-15.11.1991-18.10.2011 гг.

Свердловск-Екатеринбург