Отрывок из рукописи новой книги про Великую войну

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ «Сорок первое лето двадцатого века»

 Глава 1. «Где-то на Смоленщине, утро 13-го июля 1941 года, пятница» 


-Эй, командир! – раздался рядом чей-то громкий, зовущий меня голос. – Иди сюда!
Я обернулся на этот окрик и увидел в нескольких шагах от себя полкового комиссара Бронштейна Якова Моисеевича, а также стоявших рядом с ним моего командира капитана-пограничника Иванова Василия Ивановича и какого-то незнакомого мне подполковника-артиллериста, делавших обход позиций намечаемой обороны, проводя спешную рекогносцировку и отдавая последние указания.

-По вашему приказанию прибыл! – сделав пару шагов и приложив правую руку к оплавленному козырьку своей фуражки, очень громко выкрикнул я, вытягиваясь перед ними по стойке «смирно», как  положено по армейскому уставу.

Отрапортовал я действительно очень сильно (хотя, не замечая этого), что даже комиссар Бронштейн чуть вздрогнул от неожиданности. Он удивленно, сквозь стекла своих очков, посмотрел на меня, бросая строгий и сердитый взгляд.

- Что орешь?! Как фамилия?! – сурово спросил он и, прищурив свои выпученные глаза, стал внимательно и серьезно вглядываться в мое лицо, а затем поинтересовался: - Контуженный, что ли?!

От пристального взгляда Бронштейна я немного оробел, словно под лупой разглядывал в свои золотые окуляры, а от заданного вопроса  вдруг совсем растерялся. Дело в том, что в те дни я был немного не здоров, скорее всего, у меня тогда было некое психическое расстройство, связанное с первыми неделями войны, порой уже вообще ничего не соображал и не очень хорошо слышал, особенно левым ухом. Вот поэтому я просто не знал, что сказать комиссару. Заметив полное замешательство, непосредственный начальник Иванов, попытался ответить за меня: - Это лейтенант Круглов из моего…

-Я не тебя спрашиваю, - произнес Бронштейн, хамски перебивая его.

Тут очнулся я и тихо промолвил: «Лейтенант Круглов. Вы меня звали?» А сам подумал: «Может меня никто и не звал, может, голос просто померещился?»

Спиной стоял, со своими ребятами разговаривал, эмоционально обсуждали прорыв, матерились и даже шутили. А тут окрик, вроде голос комиссара был.

-Да, звал! Дело есть, - немного спокойнее заговорил Яков Моисеевич, - во втором батальоне только что комбат погиб, скончался от полученных сегодня ночью тяжелых ран. Так что принимай батальон. - Приказал Бронштейн.- Людей в нем мало осталось, всего полторы сотни, но со сборного пункта еще пришлем, будет подкрепление, да ещё и свежие армии на подходе.

-Товарищ полковой комиссар, у меня же нет опыта! – неожиданно для самого себя попытался я возразить. В тот момент вдруг представил, как несколько минут назад трагично умер от смертельных ранений бывший командир батальона капитан Петренко, хороший мужик был, я знал его не более недели, но сослуживцы, отзывались очень хорошо. С восхищением рассказывали, про то, как капитан водил в контратаки, в одном из боев первых дней войны, лично уничтожил и покалечил свыше 40 немцев, а теперь сам голову сложил, и тут же в голове пронеслась услышанная от кого-то фраза, что «комбаты долго не живут».  Молодой, крепкий командир-кадровик, на вид не старше 30 лет, жить да жить, поймал сегодня ночью в грудь пару пуль. Перед тем как умереть, несколько часов хрипел, кашлял и плевался кровью, часто стонал, звал кого-то, наверно погибших товарищей, поскольку никто так и не откликнулся. Раненого капитана Петренко ребята вынесли под шквалом огня, завернув в шинель, когда других подстреленных парней бросали. И теперь его нет, наверно где-то остались жена, дети, родные, а он навсегда ушел, теперь ему на смену назначили меня, значит, недолго и мне осталось, прикажут в атаку и вперед, за мной батальон, ура. А я пограничник, не пехота, можно сказать другая специализация, никогда в штыковую не ходил. Да и из-за маленькой армейской практики, просто не знал, как бойцов на верную смерть поднимать, вероятно, только как этот капитан, ценой жизни.

-Что-о-о?! Как нет опыта?! – Бронштейн уставился на меня злыми, почти взбешенными глазами и мимика пожилого, морщинистого лица выразила агрессивную гримасу. Он метнул в меня испепеляющий взгляд, затем посмотрел сердито на Иванова и после взглянул на подполковника-артиллериста. Василий Иванович спокойно выдержал пристальный взгляд Бронштейна, а вот незнакомец-подполковник испуганно опустил глаза, видя, как тот разозлился, рассвирепел.

Комиссар снова посмотрел на меня, в его глазах на выкате читалось бешенство и гнев; после короткой паузы он заорал диким голосом, от которого я чуть не упал в обморок, поскольку четко расслышал и не ожидал подобного поворота разговора, что он так в ответ крикнет, очень неожиданно.

-Нет опыта?! Вот и набирайся!  Понял, Круглов?! Не выполнишь приказа – пристрелю! Задачу своего батальона узнаешь от Иванова!

-Так точно! Разрешите выполнять? – испуганно и взволнованно ответил я.

Бронштейн не ответил, вместе с подполковником-артиллеристом пошли туда, где расположилась и стояла целая батарея противотанковых орудий, возле которой суетилось много красноармейцев-артиллеристов – боевых расчетов этих пушек, одни закапывали орудия, другие уже маскировали готовые огневые позиции, подносили ящики со снарядами.

А мы с Ивановым остались вдвоем и до нас еще некоторое время доносились выкрики, точнее, долетали обрывки фраз Бронштейна, типа: «Видишь, они тут уже все совсем с ума посходили! Не выполнят, застрелю на хрен!»
Похлопывая деревянную кобуру - приклад, болтавшейся на ремешке через плечо справа на боку, достававшую почти до колена, с наградным «Маузером» внутри. Мы видели, как он из него вчера двух красноармейцев уложил несколькими выстрелами, прямо перед строем, за паникёрство и распространение немецкой пропаганды, они якобы вели среди бойцов антисоветские разговоры. При обыске у них нашли фашистские листовки с призывами сдаваться в плен или прочими лозунгами о борьбе с еврейским комиссарством и большевизмом. Одновременно листовка служила пропуском для трусов и дезертиров, немцы обещали хорошие условия содержания до конца войны, а потом уверяли, что всех отпустят по домам, жить в свободной от коммунистической чумы стране, во главе с Гитлером-освободителем строить светлое будущее и стать частью европейской культуры и цивилизации. Оба красноармейца по слухам не были трусами, первый бой приняли в Прибалтике, их часть дралась не хуже других, да и в плен не сдавались и даже не собирались, коль с оружием в руках были и столько вёрст прошли. Просто идею идти в прорыв всей гурьбой не поддержали, предлагали мелкими группами, нащупать разрывы между немецкими дивизиями и без боя перейти условную линию фронта, проще говоря, найти дырку и как вода через неё просочиться, без шума и пальбы. Несмотря на то, что они были рядовыми красноармейцами, вообще без званий, под их руководством была группа из 15-20 бойцов и младших командиров, а долговязый, небритый парень лет 27-28, видно, что из запасников, стал для них главным. Он уверял, что тонкая типографская бумага листовок идеальна для самокруток, почти как папиросная, но Бронштейн был непреклонен, приказал их разоружить и затем публично пристрелил перед всеми, не вдаваясь в дебаты. Теперь вот и нам угрожал, «Маузер» свой поглаживал, словно предвкушая новые выстрелы.

- Совсем озверел комиссар,- тихо, как змея прошипел Василий Иванович, затем по - злому ругнулся и смачно сплюнул,- жидовская морда.

Оно и понятно, Бронштейну бывшему начальнику отдела из ГлавПура РККА (Главное Политическое управление Красной Армии)  по сути, жизнь спасли под Минском, взяли с собой, всю дорогу кормили и поили, телами защищали в перестрелках, несколько парней погибло, прикрывая его, большинство сегодня ночью. А он теперь кричит – пристрелю. Вот неблагодарный человек и фамилию мою знал прекрасно, только вышли к своим, мигом поменялся, власть над всеми взял, орал на людей постоянно, оскорблял. Тут и ещё один нюанс был, там под Минском, Василий Иванович заставил Бронштейна обратно гимнастёрочку одеть, хотя немецкие войска были кругом, очень близко и в плен комиссаров не брали, как и лиц еврейской национальности. А то шёл Яков Моисеевич в пиджаке, словно не крупный армейский политработник, а обычный беженец. Хотя его водитель был с оружием и в форме сержанта, он подтвердил личность полкового комиссара, да и документы и китель свой Бронштейн сохранил и беспрекословно подчинился, надел обратно, имел ордена Красного Знамени, Красной Звезды и медаль «ХХ лет РККА», но не руководил, даже почти не говорил. И пусть он был среди нас самым старшим по званию и по возрасту, окруженцы слушались только капитана-пограничника, называя уважительно за глаза «дядей Васей» или вообще «Батей». А комиссар в основном тише воды, ниже травы, как мышь серенькая, а теперь петухом ходит, всеми командует, орёт, грубит, пугает.

На нас  не добро смотрит, словно хотел быстрее избавиться от случайных свидетелей своего позора, уже этой ночью пытался, в группу прорыва назначил погранотряд и других окруженцев, а мы уцелели, пусть и не все.

- Поздравляю с назначеницем, комбат,- невесело усмехнулся Василий Иванович,- растёшь.

Вот таким образом, я лейтенант-пограничник Круглов Алексей, в девятнадцать лет стал командиром пехотного батальона сводного полка Красной Армии. Это знаменательное в моей жизни событие случилось примерно около одиннадцати часов утра тринадцатого июля 1941 года.

 

Лишь накануне вечером, мы наконец-то вырвались из вражеского окружения. Такого счастья я не испытывал давно. Повезло, не то слово. Ведь я до сих пор живой, пройдя столько передряг, воюя буквально с первых минут войны, от самой границы! Но только я не знал, и никто тогда не знал, что те передряги были еще цветочками, ягодки ожидали нас всех впереди!

 

Еще никто из нас не знал, что три дня назад уже началось Смоленское сражение, вошедшее в мировую историю, как самое ожесточенное и кровопролитное противоборство первых недель Великой Отечественной войны. Таких потерь вермахт еще не знал за все два года глобальной войны. А жертвы врага  на Восточном фронте за первые недели, сразу превысили всю прошлую убыль войск и боевой техники. Наши потери, к сожалению, были намного больше, в разы. Такого нападения, вероломной агрессии страна не знала с Киевской Руси, нашествие татаро-монгол и Наполеона и прочие военные конфликты вместе взятые, не шли ни в какое сравнение немецко-фашистскому наступлению на СССР. Театр военных действий (ТВД) от Баренцева до Черного морей, кто бы мог подумать, что такая война возможна между людьми и на нашей земле, затронув весь многонациональный и многомиллионный народ. Почти каждого жителя Советского Союза, а население было почти 200 миллионов коснулось всеобщее горе и сострадание, во многие дома пришла беда. Но летом сорок первого люди даже не представляли, что это лишь только начало Великой трагедии, время тяжелейших катастроф и поражений Красной Армии набирало обороты. Больше месяца не удавалось остановить наступление германского вермахта и всем понятно, куда их танки и пехота, пушки и самолёты прут, теперь рубежом обороны стала смоленская земля, западная область РСФСР, ровно полпути из Беларуси в Москву.

  

***
- Слушай меня внимательно, комбат,- перед тем как уйти на свой участок обороны, напутствовал Иванов, теперь он был начштаба полка РККА (Рабоче-Крестьянской Красной Армии) под командой полкового комиссара Бронштейна,- главное, не давай немцам близко подойти к окопам, лучше издали лупите  из всех винтовок и пулеметов. Если враг приблизится на полста метров, готовь контратаку. Прав Круглов, опыта у тебя маловато, да и я тебя этому не учил, не думал, что нам погранцам в окопах придется сидеть за сотни верст от границы. Так что придется тебе сразу на практике военную науку постигать, без лишней теории. Пойми, если фашисты близко подберутся, сидящие в окопах лишаются преимущества, поэтому смело поднимай бойцов в рукопашную, они знают, что делать. По команде бросайте гранаты и сразу на врага, с криками, с напором. Если «гансы» драпанут, за ними не бегите, лучше в спины пальните, быстро трофеи соберите и бегом обратно в окопы и снова издали встречайте прицельным огнем. Если надо все по-новой повторите, важно не подпустить их на расстояние броска гранаты, бросайте их первыми и в штыковую. Ничего не бойся, это не сложно. Уяснил комбат?

- Так точно, спасибо, Василий Иванович,- сердечно поблагодарил я своего командира, что бы я без него делал, не знаю. После его инструктажа, стало спокойнее на душе, теперь я точно знал, что от меня требуется и как этого добиться. Не будь капитана рядом, наверное, наломал бы дров в своем первом крупном сражении.

На прощанье он крепко пожал мне руку, дал еще парочку дельных советов и отправился на командный пункт к Бронштейну.

 
Двести шестьдесят два бойца моего батальона уже начали подготовку оборонительного рубежа немного в стороне, чуть левее основных сил нашего сводного полка Красной Армии, в соответствии с приказом Бронштейна. Согласно приказу комиссара, главной задачей второго батальона, находящегося под моим командованием, являлась защита левого фланга нашей линии обороны. То есть красноармейцы моего батальона должны были отбивать все попытки вражеской пехоты обойти, окружить или обхватить слева оборонительные позиции полка. Вот поэтому мои бойцы и сержанты, обливаясь потом, копали окопы, рыли траншеи и ходы сообщения, возводили бруствер, словом, зарывались в землю, предчувствуя жестокую битву. Окопаться решили по полной программе, чтоб остановить вражеское наступление, бой предстоял жаркий и долгий, а в окопе немного спокойнее, имеется хоть какая-то защита, возможность выжить, уцелеть.

Справа от второго батальона расположился отдельный истребительный дивизион из трех десятков 45-мм противотанковых орудий и тяжелый танк «КВ-1», обшитый дополнительными броне листами. 

Такой танк я видел впервые, их передали в войска совсем недавно и в очень ограниченном количестве, экипажу здесь предстоял первый бой, прислали на усиление обороны артдивизиона, а теперь, сводного полка РККА.  Беглого взгляда на стальную громаду «Клим Ворошилов» было видно, что наши новейшие танки намного мощнее немецких танкеток. Ребята артиллеристы рассказали, что видели пятидесяти тонный танк «КВ-2», тот вообще намного больше «КВ-1», гораздо внушительнее. Новые тяжелые танки вселяли оптимизм, подкрепляли уверенность в победе, да и средние танки Т-34 говорили, что серьёзно о себе заявили в первых сражениях с немецкими стальными армадами.

Жаль всего один тяжелый танк прислали, но всё равно с ним лучше, чем без него.

Думал посмотреть во время боя, как он будет защищать орудия ПТО, его замаскировали рядом с сорокопятками, чтобы останавливать прорвавшиеся танки и пехоту противника. Не видел никогда советских танков в действии, первые недели в основном германское танковое нашествие и масштабное отступление РККА от них, разбитая советская техника, но тут создали крепкий оборонительный рубеж, предстояла первая крупная битва, отсюда лёгкий мандраж и порой страшная тревога. Неизвестно какое количество войск враг против нас пошлёт, вдруг дивизию или корпус, но несмотря на это, настроение было какое-то торжественно-боевое. То, что хотели – случилось! Мечтали вырваться из кольца окружения и выйти к своим, получите! Желали драться плечо к плечу с красноармейцами и ополченцами, на те вам, пожалуйста!

Многое другое в то утро было для меня в новинку, чувствовал, фашистам здесь крепко достанется. Ощущал сопричастность к большой силе, скопившейся почти на стыке границ России и Беларуси, здесь фашистов мы были просто обязаны остановить, дальше, в пределы РСФСР, к Москве их пускать было нельзя, их чудовищную, варварскую войну, навязанную нашему народу, пора было прекращать.

Регулярная воинская часть, к которой мы с боем вышли из вражеского окружения, была вооружена до зубов, прибыла сюда накануне, из Подмосковья, имела несколько бронемашин с башенными пушками и пулеметами, их тоже вкопали в землю, усилив в центре оборону полка, превратив в долговременные огневые точки. Но самое главное, это наличие тридцати «сорокопяток», маленькие пушки представляли большую угрозу танкам и бронетранспортерам врага, а также пехоте. Не даром эти замечательные орудия некоторые бойцы ласково называли «Аннушками», удобные, приземистые, обладавшие огромной убойной силой, особенно с близких дистанций, пробивали броню любого немецкого танка начального периода войны, с такими пушками воевать было гораздо легче, тем более имея их целый дивизион под командованием того подполковника-незнакомца и его обученных артиллеристов.

В их усиленном отдельном противотанковом артдивизионе служили парни не первого года службы, многие кадровые военные и сверхсрочники, обучавшиеся, проводившие стрельбы, тренировки, повышали навыки, боевые расчеты работали как один механизм, слажено, во взаимодействии. Эта воинская часть была в качестве оперативного резерва, из московского военного округа, часть повышенной боевой готовности, могла перекрыть шоссе, на время задержать или остановить прорыв вражеской бронетехники и  пехоты, а окруженцы и ополченцы-добровольцы отлично дополняли общую ударную мощь, боевой настрой, желание выстоять и победить.

На правом фланге нашей обороны окопались бойцы первого и третьего стрелковых батальонов, в резерве находился разведвзвод, саперная часть и немного конницы с обозом. Всего нас собралось и заняло оборону в тот июльский день более полутора тысячи бойцов и командиров Красной Армии.

 
И пусть нас всего была половина от стандартной численности обычного стрелкового полка РККА (согласно штатному расписанию полк должен иметь не менее 180 человек старшего и среднего комсостава, более 400 младших командиров и около 2500 красноармейцев), но зато какая половина! Почти 200 автоматов и пулемётов, более 1200 винтовок и карабинов, гранаты и бутылки с бензином, чуть позади окопов расположилась миномётная батарея с десятком ротных миномётов 50-мм и двух крупнокалиберных, поле впереди и саму дорогу обильно заминировал взвод саперов-инженеров.
 
Я был уверен, что закопавшиеся в землю красноармейцы серьёзно осложнят наступательную задачу противнику, а там глядишь придут обещанные подкрепления, краем уха слышал, что наши танки на подходе, главное здесь задержать немцев, не дать врагам прорваться к Смоленску, до которого по этой дороге было рукой подать, каких-то 60-70 километров. Как нам сказали при выходе из окружения, там под Смоленском прибывают наши войска из глубины страны, разворачиваются новые армии, что успех фашистов временный, связанный только с коварным нападением, скоро они получат по полной. Такие сведения среди нас распространяли ополченцы, которые пришли колонной со стороны Смоленска, они единственные, кто двигался на запад, все остальные бежали без оглядки строго на восток, от шума приближавшейся канонады. Мужчины разных лет  в штатском (рабочие заводов и предприятий, с винтовками и гранатами, все добровольцы), мальчишки и даже девчонки с медицинскими сумками и мелкокалиберными винтовками на плечах пришли к нам на помощь. Всего человек 100-120, без лишних слов вставали в окопы или рыли свои, готовые  разделить участь  битвы вместе с воинами, на равных, не забывая делиться свежей информацией из советского тыла, согревая сердца одичавших и измученных окруженцев, с радостью помогавшим вновь прибывшим обосноваться на новом месте, в преддверии первого и возможно последнего боя. Война пришла на русскую землю, скоро докатится до колхозных полей Смоленщины, ещё месяц назад таких событий даже в бреду не ожидали.  Подмога всегда приятна, может когда-нибудь и смена придёт, в тыл пошлют на переформировку, ведь три недели без выходных, с первых минут войны, без сна и покоя, под ежеминутной угрозой убийства, хотелось немного поспать, отдохнуть и обратно в поход на Берлин. Утром артиллеристы рассказали, что во всех городах и сёлах военкоматы переполнены, идет круглосуточная запись добровольцев, от желающих нет отбоя, вся огромная и великая страна встала на отпор врагу, ополченцы тоже подтверждали, прежде всего, своим присутствием.

От этих новостей, я был счастлив также как и от долгожданной встречи с регулярной Красной Армией, выстраданной долгими походами по лесам и болотам от самой западной границы, омраченными смертями и ранениями многих товарищей, голодом, унижениями и лишениями, попавших в кольцо германского окружения. И, наконец, воссоединение с нашими войсками произошло, что придало дополнительных сил, подняло боевой дух и настроение, прогнало прежние тяжелые мысли и уныние. То о чем долго мечтали, наконец-то сбылось, причем даже лучше, чем представлялось. Теперь мы имеем возможность драться в открытом бою, а не в «котлах» и «огненных мешках», в которых нахлебались своей крови через край, наголодались и настрадались до предела, озлобились. Настала пора дать в морду зарвавшимся захватчикам, по крайней мере, всё необходимое для достойного отпора врагу у нас было, осталось их только дождаться и как следует встретить.… Надоело бегать и прятаться как трусливые зайчики, вон всю Беларусь проскакали, отдали фашистам столько земли, с родными городами и деревнями, лесами и лугами, озёрами и реками, а главное и самое страшное, что вместе с нашими согражданами, их было жаль больше всего, не смогли защитить, хотя и были обязаны. На то и армию народ содержит, чтоб охранял, а мы пока только отступали, а кое-где в панике бежали под немецким натиском. Всё, надоело бегать, дальше не куда, началась российская территория, приказано стоять насмерть,  не пропустить врага вперед,  храбро держаться до прихода наших главных сил. А коль кому доведется голову сложить, так некуда деваться, теперь кругом война, от судьбы не уйти. Важно успеть напоследок, прихватить с собой в мир иной, как можно больше вражеских солдат и офицеров, продать подороже свою драгоценную жизнь, а если повезет, то и уцелеть в бою и пережить всю битву до полной победы. Сомнений не было, что Советский Союз выиграет в конечном итоге войну с Фашистской Германией и их союзниками, наши люди были так воспитаны, верили, что скоро дойдем до Берлина. С такой верой, возможно и умирать не страшно, но каждый хотел спастись от немецкой пули или осколка, инстинкт самосохранения заставлял надеяться на лучшую долю, чем близкую погибель, дурные мысли старались отгонять как можно дальше, но и о чём-то уж слишком хорошем, думать не получалось. Хотя утро 13 июля выдалось лично для меня радостное, к тому же досыта накормили, угостили махорочкой, обнадежили хорошими новостями, настороженная тревога закралась в душу, жить дальше очень хотелось, а тут бой скоро. Если сбежишь, то трусом и дезертиром объявят и расстреляют, а мне только через месяц двадцать стукнет, и война с фашистами никого не щадила, уже столько смертей видел, а калечила как, не передать, такое можно понять, если только на себе испытать, всё остальное демагогия. Порой думаешь, уж лучше сразу на небеса, чем по земле без ног ползать, в тоже время не стоило забывать, что жизнь у человека одна, по сути, бесценна.

То, что нас ожидало тяжелейшее испытание в жизни, никто не сомневался, ведь если немецкая армада двинет по этой дороге, то мимо нас им никак не пройти. Полк наглухо перекрыл грунтовку, оборонительный рубеж готов, местность поделили на сектора обстрела, стволы пушек и миномётов, станковых и ручных пулемётов, винтовок и карабинов, направлены в сторону вероятного появления вражеских войск…

…Все люди разные, поэтому каждый по-своему ждал предстоявшего боя, продолжая готовить оборону и настраиваться на схватку с сильным противником, значительная часть бойцов немцев и в глаза ещё не видела, другие уже успели от них натерпеться, поэтому больше их опасались и ненавидели, жаждали мести. В возводимых траншеях разговаривали, курили, шутили, кто-то даже пел, кажется, ребята и девчата из истребительного батальона народного ополчения. Кто-то молча молился или тихо смотрел на дорогу, некоторые умудрялись дремать в отрытом окопчике, а один пожилой, рослый красноармеец с усами вслух читал стихи собственного сочинения, с солёнными словечками, в основном про любовь и отношения между мужчиной и женщиной, под дружный хохот молодых парней.

Глядя со стороны, чудилось, словно время не повисло в тревожно-томительном ожидании перед битвой, а вернулось в мирную жизнь. Оказывается, я так отвык от смеха и шуток, песен и прибауток, а ведь война началась совсем недавно, и кончаться в ближайшие дни не собиралась. Еле уловимый привкус нервозности все-таки летал над нами, теми, кто уже нюхал пороху, а вот новобранцам и необстрелянным красноармейцам, судя по их юмору, вроде все ни почём, море по колено, война не война, а так весёлая прогулка за город. Конечно, задорный настрой лучше, чем страх, но «бывалые» не шутили, больше о чём-то думали, каждый о своём, почти не разговаривая друг с другом. Может, и вспоминали прошлое или представляли будущее, но в них я был уверен, все-таки кадровые военные, такие не должны были дрогнуть в бою, за плечами большинства годы службы, некоторые ветераны прошлых войн. И то, что именно они выбрались живыми из окружения, говорило о многом. По очень примерной статистике, поскольку точные цифры не известны (всех не посчитаешь), из разбитых возле границ армий, дивизий, корпусов, рот, взводов и прочих подразделений Красной Армии, потерпевших полное фиаско и разгром в приграничных сражениях, к своим через фронт пробился каждый десятый или сотый из уцелевших, проще говоря, единицы, остальные как мухи гибли в котлах или попадали в плен.

 

Одного взгляда на мой батальон с поредевшими ротами было достаточно, чтоб понять, что общая трагедия катастрофического начала Великой Отечественной войны не сломила волю красноармейцев и сержантов к ожесточенному и упорному сопротивлению. Они лягут костьми, но не побегут, не сдадутся на милость врагу, это было видно по их лицам, можно у каждого, как говорится, прочитать на лбу, что с данного рубежа обороны никто без приказа не отойдет. Было в них нечто обреченного покорства военной судьбе, куда кривая выведет, как кому повезет, наверно имелись среди нас такие, которые изначально считали бой на картофельном поле возле смоленской деревушки последним, лично я верил, что доживу до великого дня нашей победы, иначе жизнь потеряла бы смысл.

Немецкого наступления здесь никто не хотел, но, скорее всего оно было неизбежно и вполне вероятно, что именно сегодня, в самые ближайшие часы.

Появление немецких войск и танков после полудня стали ожидать с минуты на минуту, поскольку в небе над нами все чаще и чаще кружил вражеский самолет-разведчик, а также летали истребители и бомбардировщики противника. Эти фашистские летающие машины обстреливали и бомбили дорогу, проходящую между населенным пунктом N и тем картофельным полем, на котором занимал оборону наш сводный полк РККА (Рабоче-Крестьянская Красная Армия). По этой уходящей на восток (к Смоленску) дороге все реже и реже двигались колонны, вернее толпы мирных жителей, проезжали обозы с беженцами, которые торопились покинуть места боевых действий и попытаться спастись от бежавшей за ними войны. По дороге, вместе со стариками, женщинами и детьми, уходили на восток, точнее, пытались отойти командиры и бойцы из разрозненных отступающих частей советских войск. Но контрольно-пропускной пункт (КПП), организованный бригадным комиссаром Бронштейном возле деревни N, немедленно задерживал военнослужащих РККА и тут же пополнял ими ряды нашего сводного полка. От влившихся в наш полк красноармейцев доносились тревожные слухи о том, что уже очень близко, всего в десяти километрах отсюда, в нашу сторону по этой дороге мчалось большое количество танков и двигались огромные полчища фашистов, многокилометровые колонны сухопутных сил. 

- Их много, сотни танков!  Такая силища! Сейчас сами увидите! Эх, помирать-то рановато, а придётся!!! Не окопы, а могилы себе роем!!!

Пессимистов пресекали, а осадок оставался внутри.

От этих сообщений прибывших в наш полк бойцов и командиров из разрозненных отступающих частей Красной Армии, честно признаться, было неспокойно на душе, а если еще более правильно выразиться, то можно сказать, что у многих в тот день кровь застыла в жилах перед ожиданием схватки с многочисленным противником.

А пока немцев не было, только вражеская авиация иногда подвергала бомбардировке дорогу, поле и населенный пункт. От бомбежки возник пожар в деревне, сразу несколько домов и деревянных построек запылали, сначала повалил сизый дым, потом чёрный, в жару хорошо разгорелось, с треском и копотью в голубое небо. На дороге, возле нескольких глубоких воронок, лежали трупы мирных граждан, военных, догорал подбитый грузовик, валялись щепки, оставшиеся от телег.

Палящее солнце обжигало своими лучами измученных красноармейцев, которые, махая саперными лопатками и копая землю, продолжали приготовления к скорой и неминуемой встрече с врагами. 

Тем временем, пока бойцы и несколько сержантов моего батальона зарывались поглубже в землю, отдав им распоряжения и обозначив окончательные контуры обороны,  я позволил себе немного отдохнуть и укрыться от жарких солнечных лучей раскаленного, душного и знойного июльского дня. Я ненадолго присел в тени одиноко стоявшей березы и спиной прижался к ее стволу, сказывалось напряжение последних недель. Казалось, что ноги уже не держат, частые головокружения буквально выбивали землю из под меня. Вероятно остаточные явления после контузии, полученной в первые часы, начавшейся три недели назад страшной войны ещё имели место. Жуткие головные боли, и приступы недомогания преследовали меня регулярно, я даже стал привыкать к ним. Снял с ремня флягу, открыл ее, хотел, было сделать несколько глотков, но она оказалась пуста.

«Эх, какая досада!» – печально подумал я, ведь в горле моем пересохло и жажда начала мучить меня.

Метрах в десяти-пятнадцати от березки, возле которой я уселся, была по левому краю огромного картофельного поля небольшая березовая роща, где по моему приказу расположились две пулеметные точки. К моему счастью, в рощу мимо меня проходили два вторых номера пулеметных расчетов, которые несли в руках сразу несколько коробок с пулеметными лентами для своих «Максимов» и целое ведро воды.

-Ребята, дайте воды попить, - окликнул я красноармейцев.

-Пожалуйста, товарищ комбат, - сказали бойцы.

Наполнив свою флягу и напившись вдоволь студеной воды, я сердечно поблагодарил двух солдат и сказал им: «Когда попрут немцы, сразу себя не обнаруживайте, а лучше, выждав момент, ударьте по ним во фланг, да так, чтобы покрошить как можно больше гадов. Ясно?»

-Так точно, ясно, товарищ комбат, - ответили мне пулеметчики, и пошли в свои укрытия.

Я сам не знал, зачем это сказал, просто я, наверное, устал от тяжелых дум и молчания. Как часто это на войне случалось, что порой, бывало, только перекинешься парой слов с кем-то, как через мгновение твоего собеседника не стало. Не забуду, как на одном привале парень с Урала, наш пограничник, Женька Баженов, травил байки у костра, рядом рванул снаряд, все в рассыпную, а он так и остался сидеть с дымившимся в руках котелком, только полголовы осколком снесло и кровища хлынула. Ещё двоих тогда ранило, меня к счастью пронесло, а был рядом, слегка опять оглушило, а так ничего. За последние дни я так вымотался, что уже ничего не соображал и не понимал, а просто выживал среди кошмара. В те самые тревожные и трудные дни конца июня-начала июля физические и духовные силы покидали меня, точнее я, как и многие, был на пределе человеческих сил, даже молодой организм начал давать сбой.

Сидя в тени березы и облокотившись на нее, я уже невольно закрывал слипающиеся от усталости глаза и почти моментально погружался в дремоту. Я не помню, сколько суток я не спал, только помню, как шел и воевал, как шагали от самой границы, как прорывались из окружения. Чтобы отогнать эти тяжелые воспоминания своего недавнего прошлого, я силой воли заставлял себя открыть глаза. Глядел на бойцов своего батальона, передо мной мелькали усталые лица и потные спины солдат, рывших землю. Они копали землю, не обращая на меня никакого внимания, каждый думал и беспокоился о себе, каждый готовил свой личный рубеж обороны.

Мои веки снова слипались и тогда перед глазами в моем сознании снова мелькали видения, и образы пережитых недавно самых жутких дней начала войны, они становились отчетливее, словно заново их  проживал.

Нечеловеческими усилиями я вновь открывал глаза и опять всматривался в лица красноармейцев своего батальона. Я видел лица, которые были мне совершенно незнакомы. Я не знал даже фамилий и имен этих людей, но в то же время, в те печальные летние деньки и ночи, которые для многих бойцов и командиров Красной Армии слились в один бесконечный бой, одним словом, у большинства на фронте лица и судьбы были очень и очень похожи. Почерневшие от солнца, пороха и пыли, исхудавшие и небритые лица наших военных выражали мужество и решимость к самопожертвованию ради ратного подвига. Но в глазах, в почерневших от усталости и человеческого горя глазах, читалась у многих какая-то трагическая обреченность, а также невозможность понимания всего происходившего вокруг, у большинства в воспаленных глазах просматривалось почти полное безумие и даже страх. Действительно, у бойцов и командиров Красной Армии на фронте, в самом начале войны, порой ум заходил за разум от всего увиденного и пережитого. Ведь многие люди, оказавшиеся в такой экстремальной для жизни ситуации, каковой явилась жестокая и смертельно опасная война, честно пытались задержать германский вермахт, гибли не жалея себя, дрались до последнего вздоха. С тех самых первых ее минут, когда враги вероломно перешли государственную границу, Красная Армия оказалась вовлеченной в смертельную битву с сильнейшим и превосходившим по многим показателям и во многих отношениях противником, всячески пыталась оказать сопротивление стремительно продвигавшейся вглубь нашей страны немецко-фашистской военщине, а остановить их агрессию никак не могли. В самый начальный период боевых действий с вооруженными силами противника многие из нас не только не могли опомниться от полученных серьезных и разрушительных ударов судьбы, но и просто хоть как-нибудь осмыслить, понять суть происходивших с нами событий военного времени. Например, почему, несмотря на мужество и отвагу проявленные нашими первыми эшелонами войск прикрытия, враг сумел глубоко прорваться вперед и захватить значительную часть нашей территории за столь короткий срок и вообще, где наши танки, самолёты, почему к пограничникам не пришла подмога и война не перенеслась на землю врага и таких вопросов до бесконечности. В долгом пути отступления нам попадалась на глаза только разбитая или брошенная советская техника, превращенная в хлам, а так чтобы видеть танки в бою не доводилось, не говоря уже про самолёты. Зато на немецкие, крестатые боевые машины насмотрелись и на земле и в небе. У страха глаза велики, хаос и паника привели к массовому исходу войск с недавно занятой земли, ещё не до конца превращенных в полноценную советскую территорию, воевать там было сложно по многим причинам. Два года назад часть восточной Польши, стали Западными Беларусью и Украиной, часть населения бывшей панской Польши, особенно среди буржуев, помещиков и националистов была настроена враждебно, причем не открыто, как в послереволюционные годы на протяжении 20-летия с окончания Первой Мировой войны, когда Польша из провинциального уезда Российской Империи откололась и стала независимым государством и затем долгие годы враждовавшей с Советской Россией и Белоруссией, ведя против нас подлую подрывную деятельность, в результате которой борьба носила затяжной и жестокий характер, с обеих сторон совершались военные преступления.  Поэтому значительная часть красноармейцев устремились за так называемую линию Сталина, условно проходившей вдоль старой польской границы 1939 года, до освободительного похода против белополяков, многие бывшие польские жители встретили РККА радушно, их армия против нас почти не воевала. Гитлеровская Германия и Сталинский СССР разделили польское государство на две части и создали между собой непосредственную границу. А линия Сталина проходила за сотни вёрст на восток и считалась нашей территорией, там считали, для нас будет спасение. К сожалению, когда погранотряд добрался до туда, от мощного фронта остались «одни рожки да ножки» и толпы разрозненных красноармейцев, напоминавших скорее анархистов, чем регулярное войско, каждый двигался куда и как хотел, некоторые вообще бросали оружие и сдавались. Вермахт наступал стремительно и с размахом, в нескольких местах прорвал укрепрайоны на старой границе, и пришлось снова топать по лесам и полям, через реки и болота, под угрозой полного окружения и истребления в местах концентрации или передислокации крупных группировок войск противника.

            Теперь ситуация сложилась иначе, мы заняли оборону перед врагом и на русской земле, за каждый клочок нужно сражаться, отступать дальше не куда, здесь держать врага и ждать резервов Западного фронта…

Чтоб компенсировать скудное наличие противотанковых гранат, бойцы крутили связки из обычных гранат, соединяли их шнурами или бечевкой от трёх до пяти РГД-ЗЗ, готовили зажигательные бутылки и спички. Немного неудобные бутылки оказались, выполненные кустарным образом на одном ликероводочном предприятии Смоленска, прежде чем бросить, нужно было запалить фитиль, поэтому бойцы делились друг с другом спичками и «черкалями», клали их в нагрудные карманы гимнастерок, чтоб в бою были под рукой. В других  бутылках, были засунуты тряпочки, пропитанные керосином или бензином, они были снаружи и внутри бутылки, перед метанием их тоже следовало поджигать…

Против вражеской авиации «Люфтваффе» нам защититься было не чем, кроме окопов и ручных пулемётов и винтовок, гранату не докинешь при всём огромном желании. Сколько не палили в небо, сбить самолёт не получалось, а они продолжали бомбить. Горизонтальные бомбовозы «Хенкель» плыли на высоте, а пикировщики «Юнкерс-Штука» после первых залпов, низко не опускались, противно воя сиренами на верху, больше нагоняя страху.

-Эх, щас бы пару зениток, а нету,- сокрушался вслух усатый солдат рядом.

Было страшно на самом деле, только дураки не боятся. Ведь, сколько до войны бравых песен пели и трубили на каждом шагу, мол, пусть только сунуться фашисты проклятые, так дадим, что костей не соберут.  И все случилось с точностью наоборот. Еще месяца не прошло, а фашисты до границ Смоленщины добрались! Отсюда до Москвы по прямой всего 500-550 километров.  Всего полтыщи вёрст и стены Кремля можно рукой потрогать, до сердца России на скоростной машине можно за пол дня добраться или на поезде ещё быстрее. Вон куда «фрицы» пришли, теперь их так многие стали называть, поскольку не все немцы были фашистами. Мы надеялись, что трудовой народ Германии восстанет против Гитлера, ведь существовала же, пусть и недолго Баварская Советская Республика, имелись немецкие коммунисты и антифашисты, но нацисты давно подавили оппозицию и какое-либо сопротивление внутри страны, затем внутри Европы, теперь хотели разгромить и захватить советскую империю, потом весь мир.

Если думать глобально, то наш полк можно представить как один из заслонов на пути фашистов к осуществлению агрессии планетарного масштаба и обычное русское поле может стать ареной, на которой развернётся битва не только за Русь-матушку, а ещё и за будущее всего человечества. Подобные размышления придавали уверенности в праведности нашей войны, не мы первые на них напали, они вероломно вторглись, нарушив все прежние договоры и договорённости на высшем уровне, остаётся только обороняться на каждом шагу и сражаться за каждый рубеж, сдерживая немецкое наступление на Смоленск до подхода главных сил. Такими ожесточёнными боями можно изматывать и сковывать противника повсеместно, а затем, накопив силы перейти в решительное контрнаступление и прогнать фашистов со своей земли и добить гадов в их зверином логове. Беспощадно, также как они нас громили и крушили в первые дни Великой Отечественной войны, заставляя порой драпать на Восток со всех ног, из последних сил. Ну, бегству пришёл конец, сейчас дадим фрицам прикурить, пусть только сунутся сволочи, многих положим, и даст Бог сами, не умрём. Замаскированный и укрепленный противотанковый артдивизион, миномётчики, экипажи боевых машин - ДОТов и зарытая пехота уже были полностью готовы к отражению вражеских атак. Все были взвинчены до предела, главное не перегореть в томительном и тревожном ожидании, надо перебороть страхи и настраиваться на бой с холодной головой. Теперь более 370 пар глаз моего батальона обращены на мою скромную до этого персону, струхнуть не имел права, зелённая фуражка чекиста-пограничника обязывала ко многому, также как и звёзды политрука на рукавах. В бою должен быть героем, таким же, как бывший комбат Петренко, лишь бы не сгинуть в самом начале войны, пожить хотелось неописуемо.  Помню, как сидел целый день под дождём, промокшее до нитки потрепанное обмундирование прилипло к телу. Вода с небес была тёплой, душ приятным,  да и форма стиралась, освежалась от пыли и пота, только пятна крови и следы пороховых газов так не отмыть. Раздеваться нельзя было, сидели в канаве и ждали темноты, чтобы открытую местность и шоссе пересечь, днём по нему часто проезжали немецкие войска, сидели тихо до самой ночи, потому и проскочили без боя, на одном рывке. Тот дождь наполнил меня необычной энергией, впервые тогда ощутил, что поживу ещё какое-то время, неизвестно сколько, но ничего плохого в ближайшие дни не случится, несмотря, ни на что. Откуда взялась такая уверенность необъяснимо, но с таким настроением было легче выбираться из передряг и опасных скитаний вражеского окружения.  Как сейчас мне не хватало того дождя, слишком было жарко и душно и нервишки натянуты словно тугие струны, успокоится сложно, в голове целый рой разных мыслей, но, представив капли дождя на себе сначала провалился в черную пустоту, затем сладко задремал под берёзкой…

·          ·          ·

Мои глаза снова закрылись и тут же, почти мгновенно на меня нахлынула волна воспоминаний недавно прожитых моментов жизни. Тогда я, молодой парень, сразу же после окончания Московской Высшей школы НКВД СССР был направлен в звании лейтенанта погранвойск в Белорусский пограничный округ (Западный Особый Военный Округ) на пограничную заставу №13 (резервную, второй линии), находившуюся недалеко от города Брест-Литовска в Западной Белоруссии. Школу я закончил за полтора года вместо трёх положенных, по ускоренной программе, стране срочно были нужны молодые командиры с политическим уклоном, решили, что доучимся на практике. Кто же знал, что на такой суровой и крайне опасной службе придется не учиться, а выживать под шквалом огня и градом настоящих осколков бомб, снарядов и мин. А тогда не терпелось  оказаться на границе, в бинокли разглядывать настоящих фашистов, поделивших с нами Польское государство 2 года назад, проложив новые пограничные рубежи между Третьим Рейхом и Советским Союзом. В мае возле стен Кремля и Мавзолея на Красной площади перед выпускниками выступал товарищ Сталин, он особо подчеркивал важность западного направления, не исключал войну с фашизмом, поэтому все рвались в ту сторону. С другой стороны, на восточной границе, Отчизне угрожали японцы, но я был сильно обрадован местом службы и от столицы близко, где я родился в 21 году 20 века и вырос и куда на поезде максимум двое суток в пути, можно друг к другу в гости ездить, если разрешат.

Только благодаря двоюродному брату отца мне удалось по блату попасть в школу пограничных командиров, минуя трёхгодичную службу. Дядя занимал высокий пост в органах НКВД-НКГБ СССР, поэтому попал по личному его приказу, зачислили сразу после обычной средней школы и вот учёба в Высшей школе позади, пролетели быстро 15 месяцев, появилось много новых друзей и знакомых, курсантские казармы и часто выходные дома, с мамиными обедами. А теперь вот новая, самостоятельная и интересная жизнь в самой западной части Советского Союза, на государственной границе, проходившей по бывшей польской территории.  
Отгуляв в Москве свой короткий отпуск, оформив все документы, я попрощался с родными и близкими людьми на Белорусском вокзале и отбыл к месту назначения в комфортабельном полупустом вагоне…

…Уже тринадцатого июня 1941 года, ровно в 13 часов, я стоял в кабинете начальника 13-ой погранзаставы  капитана Иванова Василия Ивановича. Чертовщина какая-то, тем более пятница была, но мы комсомольцы, в «бабкины приметы» не верили, просто так всё сложилось, до заставы добрался благополучно, от самого вокзала на попутной машине домчался, даже на день раньше положенного срока.

Я предстал перед Ивановым в новой суконной гимнастерке, с двумя красными кубиками в зеленых петлицах и с белоснежным подворотничком, пришитом утром в поезде, побрился, хотя сбривать было особо нечего, освежился одеколоном, который подарила мне сестра, аромат изумительный. На коротко стриженной голове у меня была новая командирская фуражка с зеленым верхом, красной звездочкой на синем околыше и с черным лакированным козырьком. На совсем новом кожаном ремне висела кобура с ТТ, а через плечо – кожаный ремешок портупеи. Моя прямоугольная пряжка командирского ремня сияла натертой до золотистого блеска звездочкой. Широкие брюки-галифе синего цвета с красной ниточкой - окантовочкой и начищенные почти до зеркального блеска хромовые сапоги, в общем, все это говорило о том, что владелец обмундирования только совсем недавно надел новую форму лейтенанта-пограничника и был в полном восторге от своего внешнего вида. В детстве я очень мечтал стать командиром, и вот она сбылась, да так хорошо, как и представить не мог. В начале сороковых годов красные командиры были в почете и в уважении, можно сказать, привилегированная категория граждан, с довольствием и жалованием намного выше среднего достатка. После выпуска всем бывшим курсантам, ставшим командирами, из ГУПВ (Главное Управление Пограничных войск) выплатили солидную по тем временам  премию, мне хватило на дорогие подарки родным, на походы в рестораны, в парки отдыха, кино, выставки, музеи, пускали почти везде бесплатно, денег полные карманы, друзья и девчонки смотрели с восхищением. С друганами детства из двора и средней школы, с однокурсниками и девушками кутили сутки напролёт, собирали большие компании, весело проводили время, разумеется, форму не снимал. Даже ещё одну заказал, более лучшего покроя и оплатил в ателье запасную форму по своей фигуре из качественного материала. Жаль до отъезда портные не успели сделать. Родители обещали, потом посылкой прислать или самим привезти, если получится или может, меня в командировку пошлют, сам заберу. Поэтому обмундирование берёг, буквально пылинки сдувал, таким чистюлей стал, как говорится, всё с иголочки.

Начальник 13-ой заставы Иванов, внимательно разглядывая меня с ног до головы, все это, конечно, понял и в его пристальном и изучающем взгляде виделся явный интерес к моей персоне. После недолгого осмотра моей внешности он посмотрел мне прямо в глаза и немного удивленно спросил, с лёгкой иронией:

-Вы, собственно, ко мне по какому вопросу?

Я поставил свой большой фанерный чемодан на пол и торжественно ему доложил:

-Лейтенант Круглов! Прибыл к вам на заставу для прохождения армейской службы!

Я достал из кармана гимнастерки бумагу, в которой ясно и понятно, черным по белому, было написано и указано, кто я такой и почему я здесь. Вынув этот листок бумаги, я гордо протянул его капитану.

Тот взял, равнодушно развернул и, быстро пробежав глазами, прочитал документ, а затем весело произнес:

-А, выпускник школы НКВД! Очень рад! Добро пожаловать к нам! Меня уже предупредили по поводу тебя. Из самой Москвы несколько дней назад звонили, сказали жди нового зама! Завтра  ждал!

Он вернул мне бумагу и очень крепко пожал руку.

-Садись. Чай будешь?

Я кивнул головой и облегченно улыбнулся, продолжая при этом взглядом изучать стоявшего передо мной человека – моего нового командира. Он высунулся во двор, кому-то крикнул самовар поставить и принести нам кипятку.

Василию Ивановичу на вид было около сорока лет. Это был рослый мужчина крепкого телосложения, с бритой наголо головой и с густыми черными бровями, со сломанным носом и массивным, почти квадратным подбородком, с выпуклыми скулами, пухлыми губами и с большим, глубоким шрамом на правой щеке. В его петлицах зеленого цвета горели по одной малиновой шпале, а на широкой богатырской груди гордо и ярко сверкал орден Боевого Красного Знамени. Заметив явное мое любопытство по поводу своей боевой награды, он не без гордости спросил:

-Нравится?

-Ага! То есть, так точно, товарищ капитан! – очень восхищенно, почти с восторгом ответил я, поскольку очень долго, с самого детства мечтал совершить какой-нибудь выдающийся подвиг и стать обладателем любого ордена или на худой конец хотя бы медали.

Надев военную форму, я думал постоянно об этом, потому что на груди моей новенькой гимнастерки в тот момент кроме комсомольского значка и пуговиц больше ничего и не было.

-Товарищ майор, скажите, а этот орден вы здесь заслужили? – поинтересовался я.

В глазах Иванова вдруг промелькнула горькая усмешка типа: «Эх ты, мальчишка», но затем его суровые брови нахмурились, и лицо стало совсем серьезным.

-Ты про Ханхил-Гол в Монголии слышал? Так вот, видишь этот шрам, - он указал рукой на лицо, - этот рубец и этот орден неразрывно связаны между собой! Понимаешь?!  А сюда, на эту заставу, я попал после своего ранения. Но могу тебе уверенно сказать, сообщить по секрету, что и здесь, на границе, можно заработать и получить такой же. Запомни, сейчас тут обстановка не спокойная, можно сказать, почти напряженная. Понял?!

-Так точно! – вдруг обрадовано выкрикнул я, очень желая, чтобы во время моей службы на нашем участке границы обязательно произошло бы побольше всяческих там приключений, чтобы задержать какого-нибудь лазутчика или поймать вражеского шпиона и получить за это настоящий боевой орден или хотя бы, на крайний случай, любую медальку. Я был тогда просто переполнен наивными и романтическими мечтами о совершении подвига.

Но после первой встречи и разговора с Ивановым как назло потекли самые обыкновенные пограничные будни по круглосуточной охране государственной границы СССР. Участок западного рубежа нашей страны, защищавшийся пограничниками 13-ой погранзаставы в количестве 64 человек, был южнее города Бреста и был протяженностью более 7 км по берегу реки Западный Буг. Наша застава считалась резервной, второй линии, имела два мотоцикла, один грузовик, 4 конных тарантайки и брички, 6 служебных собак,  могла прийти на помощь нарядам, дозорам, организовать погоню. В главную задачу входило не допустить через так называемую «линию Молотова» вражеских агентов, шпионов, провокаторов, нарушителей. Короче работы было много, без сна и покоя, почти в постоянном напряжении, поскольку в июне случаи нарушения и перехода на нашу сторону стали регулярными, боевые тревоги частыми.
Я день за днем постепенно втягивался в работу заместителя начальника погранзаставы, во всем старался помочь капитану, брался за любую работу и поручения, и буквально глядя в рот, запоминал почти каждое слово опытного командира, учился у него всему, он стал мне хорошим наставником. «Эх, как же хорошо здесь в Западной Белоруссии. И с командиром мне повезло, и застава вполне подходящая, и пограничники относились ко мне с уважением, я один со всей заставы был из Москвы. Если так все пойдет и дальше, то армейские будни могут пролететь незаметно и служба на границе подойдет к концу, а далее мое воображение и фантазия рисовали радужные перспективы будущего, думал потом в военную академию поступать, чтоб затем полковником или даже генералом стать». Примерно так я мечтал незадолго до начала войны, переполненный юношеским максимализмом вставшего на жизненный путь молодого командира. Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом.

Но откуда мне было тогда знать, что всем этим мечтам не суждено было сбыться и воплотиться в реальность. Откуда и от кого я мог бы узнать точно, что скоро начнется Великая Отечественная война, которая сама по себе представляла лишь только важную составляющую часть всемирного и всеобщего человеческого безумия и жестокости – Второй Мировой войны, которая стала самым крупным вооруженным конфликтом в истории человечества. И кроме этого, откуда мне было известно, что скоро начнется моя личная война, которая сделала вместо мечтательного молодого человека настоящего мужчину – воина-участника настоящих боевых действий и жестокой войны, которая разом и навсегда изменила все мои жизненные планы и цели. Мне, как и многим людям, было очень сложно разобраться в тех предвоенных днях, в тех июньских теплых деньках уходившей навсегда в прошлое мирной жизни. С одной стороны, мы верили, что войны не будет, а если все-таки она начнется, то будет намного позже. С другой стороны, здесь, на границе, начиная с середины июня 1941 года, четко и конкретно повисло в воздухе незнакомое для многих слово «война», вокруг нас постоянно начали раздаваться многочисленные слухи о скором нападении фашистов. Многие местные жители приграничных районов закупали самые необходимые товары, такие как соль и спички, либо покидали свои дома и отправлялись подальше от границы. Почти каждый день наши пограничники ловили нарушителей госграницы, в основном евреев из Польши, бежавших от фашизма на нашу территорию; именно они уверяли нас, что скоро начнется.

Все было странно и запутанно, недаром говорят, что самое таинственное в Войне – это ее начало.

Помню, как утром 16-го июня Иванов, замученный вопросами пограничников, которые постоянно его спрашивали: «А правда война с немцами будет?» «А скоро война?», заставил меня как заместителя провести политзанятия с бойцами и всунул мне в руки газету «Известия», в которой было опубликовано сообщение ТАСС от 14 июня 1941 года. Собрав пограничников во дворе заставы за исключением тех, кто был на боевом дежурстве, я перед всеми зачитал вслух это сообщение, основным смыслом которого являлось, что слухи о войне с Германией – это ложь и что советско-германский договор о дружбе и о ненападении будет соблюдаться, как и прежде, даже ещё лучше.

После меня речь держал наш командир, который сделал короткий доклад о мировой обстановке и о некоторой напряженности на границе. А в заключение своего выступления он уверенно заявил, что война с немцами сейчас невозможна и что они просто не посмеют на нас напасть, вести битву на два фронта могли только безумцы. Но если враги нарушат договор и начнут войну с нами, то мы их быстро разгромим, Красная Армия всех сильней и в том же духе.

- Сначала им Англию надо разгромить и только потом к нам. Никому ещё не получалось выиграть войну на два фронта. Время на нашей стороне. Хочешь мира готовься к войне. Это мудрая пословица. Вот и продолжим готовиться. Пока война не началась, следует обучаться военному ремеслу. Будем постигать вершины боевой подготовки, перевооружаться новейшими образцами оружия, прежде всего автоматическим. Вот нам недавно прислали на заставу новые автоматы ППД-40. Их необходимо освоить каждому пограничнику. Жаль, что мало прислали, всего пять, но позже обещали еще, а пока и на том спасибо. Чтоб каждый знал автомат на зубок, мог собрать, разобрать и почистить закрытыми глазами, в субботу проведем соревнование. Победители получат увольнение в город на воскресенье. За автоматами будущее, запомните мои слова. Продолжим исправно нести погранслужбу, во много раз усилив бдительность, как подобает настоящим чекистам и, не тратя время попусту будем учиться, учиться и ещё раз учиться. Как завещал великий Ленин. Разойдись!!!

В общем, обо всем этом поведал начальник, ставя точку многим разговорам и домыслам последних дней накануне катастрофы, в преддверии чёрного дня нашей истории, никому верить в скорую войну не хотелось, так устроены люди, тем более, когда первый месяц лета, тепло, солнечно, природа распустилась вовсю зелень, птички поют, красота вокруг. Скажи любому, что завтра война начнётся, все равно до последнего верить не будешь…

 

…Вечером того же дня начзаставу позвонил комендант нашего участка госграницы и еще раз серьезно предупредил: «Запомни, Вася, в случае обстрела со стороны немцев приказано ответного огня не открывать и избегать любых конфликтов. Усек, любых! Если на твоем участке будет что-то не так, сразу звони мне и никакой самодеятельности, а то под суд можно попасть и под трибунал всех подвести. Ни в коем случае не поддавайся на провокации фашистов, даже если стрелять будут! Головой отвечаешь! Меня понял?! В случае чего звони, держи связь только со мной! Конец связи!» во время этого телефонного разговора я присутствовал в кабинете и видел, как начальник заставы внимательно слушал, хмуря брови, делая морщину между ними всё глубже, становясь всё серьёзнее.

А после немного взволнованно сказал мне:

-Это полковник Хренов, комендант погранучастка звонил,  предупредил, чтобы были осторожны, бдительны и не отвечали на всевозможные провокации, даже на крупные. Чушь, какая! Они в нас палить будут, а нам приказано не отвечать, молчать! Понимаешь, Круглов?!

-Не совсем, - честно ответил я. И по этому распоряжению вышестоящего руководства Белорусского приграничного округа и служба по охране госграницы, несмотря на часто возникавшие перестрелки и провокационные обстрелы со стороны немецких пограничников и солдат, в последние предвоенные дни осуществлялась, как и прежде. Только за исключением того, что Иванов на свой страх и риск усилил наши дозоры, секреты, всю систему охранения вверенных 13-ой погранзаставе рубежей и объектов вдоль берега реки Буг. Наши пограничные посты, патрули, выходившие в наряды, были усилены количественно и огневой мощью. Все остальное на нашей заставе, да, наверное, и на соседних пограничных заслонах, было, как и прежде.

Дивизии Западного Особого Военного Округа, чьи рубежи мы стерегли и днём и ночью, проводили учения, находились в палаточных лагерях, тренировались и уж тем более не собирались в 1941 году нападать на Германию, а вермахт сжался как пружина, накопив армаду войск, чтобы начать грандиозное сражение. Стальные кулаки танковых групп, лавины пехоты, частокол из пушек и миномётов, воздушный флот из тысяч самолётов нацелился на тоненькую ниточку из погранзастав и опорных пунктов Брестской цитадели, на военные городки и аэродромы, на советские города и сёла. Передовые части Красной Армии располагались на некотором удалении от пограничных столбов, но каждый пограничник был так воспитан, что лови лазутчиков и задержи врагов, а любимая РККА всегда придёт на выручку и спасёт, сокрушит любого противника мощью и боевым духом.

Мы свято верили своему военному командованию и руководству и, несмотря на возможность начала войны, просто продолжали нести обычную погранслужбу по круглосуточной охране рубежей нашей Родины. На 13-ой заставе Брестской комендатуры был полный порядок, несмотря на несчастливую нумерацию, никаких происшествий, даже маленьких не отмечалось, всё было расписано по часам и минутам, выполнялось строго и ответственно, время такое было, малейшее разгильдяйство могло покараться жестоко, вплоть до трибунала. Но не представляли тогда какая чёрная туча надвигалась с запада и уже совсем скоро кровь и слёзы польются рекой, морями, океанами.  
 
 ***

 
 «На границе тучи ходят хмуро»  Накануне 22 июня в скорую войну, верить не хотелось!