Глава 11. Любовь и война

"ПРОВИНЦИЯ", роман без вымысла
      Часть 1. ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ИГОРЯ ДЕДКОВА ИЛИ БЕГИ, А ТО УМРЁШЬ

     
Статью Яковлева опубликовали. Но только в январе следующего, 1997 года. А статьи Травкина и Туркова в декабре. После Яковлева поставили фельдфебельский рык некоего Гришина под заголовком: "Не пора ли заканчивать?!" В смысле, дискуссию.   

Не пора.

Еще опубликовали А.Чернявскую - она в своё время работала с Игорем Александровичем в отделе культуры. Гришинская статейка со стороны противников переименования была последней. Причины требовать прекратить дискуссию у наших оппонентов были. Вопрос Татьяны Иноземцевой в конце её статьи требовал ответа: на чем основано сопротивление? Прилюдно высказаться откровенно они не могли, а приличных аргументов не было. Высказанные же не выдерживали никакой критики.  Ярые противники Дедкова не рискнули вообще засветиться...

Враждебный Дедкову комплот предпочитал действовать другими способами. Мне шли анонимные звонки и угрозы "бороться без всяких правил", если не закрою дискуссию... Что они предпринимали, чтобы дискуссию закрыли "сверху", можно только предполагать... Наверняка и редакторату газеты приходилось несладко. Не странно в свете этого отношение Кирилловой к моей твёрдой позиции продолжать дискуссию. Однако на откровенный разговор она не решилась, ограничась недовольством и молчаливой враждебностью - без слов понуждающими меня закрыть дискуссию.

Но я совершенно не разумела таких "доводов". Однако было тяжело.  Враждебным был, казалось, сам воздух в редакции.    

Перед Новым годом я заболела. Нормальные лёгкие, писал Дедков, долго не выносят воздуха враждебности - они сгорают... Пневмония жестоко трепала меня вплоть до дня рождения, 24 января.

В этот вечер в мой новый дом на Голубковой, куда я переехала с сыночком, пришли Ви и Илонка - с громадным букетом роз. Сидели под ним, как под кустом, и было столько тепла, любви, юмора, песен, что на другой день мне резко полегчало...    

 Илонка накануне Нового года "ушла в капитализм". Капитализм в лице фирмы "Резидент" решил издавать газету "Накануне", редактором которой она и стала. В московском отделении этой фирмы работал зять Игнатьева. Виктор Яковлевич и разрекламировал ему Илонку, как журналиста... Но "сватовство" её на должность редактора произошло в полной тайне не только от меня, но и от него. Узнав об этом в разное время, мы только ахнули...   

Я ахнула перед планеркой - буквально за минуту до её начала Илонка, приблизив свою круглую рожицу вплотную, и сказала, что УХОДИТ из газеты, что - НАСОВСЕМ! Крупным шопотом. Я, внутренне похолодев, ответила одним словом: "Счастливо!" Сколько слов толпилось за ним, одной мне ведомо...   

Сразу после планерки она позвонила, встретились на Сенной. Обе чуть не ревели. Мы очень сблизились за последние месяцы. Поэтому после ее ухода из газеты ежедневно неоднократно перезванивались, встречались в барах и кафе, гуляли по улицам. Её звонок обычно начинался словами: "Вера, как я тебя люблю!.." Я тоже любила её... Как позже выяснилось, у Илоны со мной была не дружба, а любовь, как она сама сказала. А с любви какие взятки - прошла, и всё.   Но пока Илонкина любовь ко мне продолжалась.

Мы утоляли ежедневную потребность встреч и не могли друг на друга наглядеться и друг друга наслушаться.   

- Господи, как ты выносишь весь этот дебилизм в редакции?! - жалела меня Илонка.    

 "Дебилизм" помогал выносить Леонович, с которым к тому времени у нас установилась частая переписка. Благодаря ей я росла. Помогал Радченко - своей безошибочной оценкой происходящего, безоглядным приятием всего, что делала на работе.     

Чувство мое к нему достигло той полноты, когда ему по силе нет ничего равного, кроме смерти. Любовь и смерть - две вещи, которые одолеть, подавить человек не может. И если он испытывает первую, волей-неволей ему приходятся "утрясать" отношения со второй. Не зря литклассик утверждал: любовь и смерть всегда вдвоём...

В нашем случае связь была и буквальной. Сердце Мастера не выдерживало нагрузки эмоций при встречах. Мы решили встречаться реже, а встречи наедине вообще свести к нулю. У нас нет будущего - это оба понимали хорошо. Правда, я - хуже. И мне было трудно с этим смириться.   

После встреч с было тяжело, как после жизни и легко, как перед смертью. И продолжать жить в доме на Северной с мужем оказалось невозможно. Расставшись с Мастером, я стала одинокой в абсолютном смысле - так становятся калеками. Душа не принимала никаких связей с другим мужчиной даже на бытовом уровне.

Разумеется, мы с Мастером изредка виделись. Понятно, разлука была условной. Но солюдать её мне было так же трудно, как ему - бороться с любовью... "Никого я так не целовал"...   Как?   Как Бог.      

Новогодней ночи не помню. Пневмония. Черный потолок. Температура.

Зато накануне отмечала праздник, так сказать - с коллективом, в санатории Малышково.  

 Села за стол, не выбирая места, а когда расселись все, оказалось, два стула слева от меня - пустые. И два справа - тоже. Напротив - нейтральные люди: бухгалтера, наборщицы, корректоры. Как дрожало всё внутри - об этом не буду. Внешне отреагировала на ситуацию так: одну руку - на спинку стула слева, другую - на спинку стула справа, нога - на ногу. Я была в маленьком черном платье, которое смогла надеть, потому что похудела - от напряжения на работе и от своей любви. Весело оглядев публику, закурила, хотя пепельниц на столах не было. Официантка тут же принесла. Андрей Петров попросил меня почитать стихи. Он сидел во главе столов, поставленных буквой "П". Я заверила, что прочту, но чуть позже, зная, что позже он об этом забудет, а уж я точно не вспомню.   

Народ шумел, хмелел и играл во всякие игры. В одной поучаствовала. Предлагалось сочинить стихи с заданными рифмами: ёлка-мелёлка, роза-поза. Многие что-то писали и относили записки жюри. Когда стали подводить итоги, я громко спросила: а можно, я свои стихи вслух прочту? Мне разрешили. И я прочла: 

 Я не ёлка? Пусть не ёлка -   

не сметут меня метёлкой!

  Я не роза?.. Пусть не роза -

  я - НЕ ГНУСЬ в любую позу!

     Вот тебе стихи, Андрюша, подумалось под шквал аплодисментов и восторженных писков.  Петров сидел красный, непроизвольно подняв руки, чтобы захлопать - да так и не захлопал. Но при этом и он смеялся - хотя сконфужено.   

Когда подводили итоги, весь коллектив скандировал: "Вера, Вера, Вера!!!" И только Света Гопанючко пыталась перекричать это пронзительным и длительным "Не-е-е-е-т!!!"   

Опускала в своем повествовании то, что события в редакции последних месяцев люди оценивали, конечно, по-разному, но те, кто сочувствовал - молчали и обходили меня стороной, как человека, внятно впавшего в немилость. А Компотова наоборот, вышла в уважаемые люди, чуть ли не правая рука редактора. И Светика эта рука пригрела: защищала, продвигала - опекала, в общем. Светик в этом нуждалась по причине недостаточного творческого и человеческого потенциала. Но её "не-е-е-ет!" - досталась дырка от бублика, а шоколадка победительницы досталась мне.     

Хозяин заведения, где мы находились, встал со своего места и сел рядом со мной, непринужденно приобняв: "Твои стихи были самыми лучшими, мне понравились".   

Мы беседовали довольно долго. О... какой-то сексуальной дружбе. На которую он, якобы, большой мастак. И начало происходить движение. Вскоре мой пустой угол стал самым населенным: фотограф Саша Шикалов меня фотографировал, Сидоров подошёл поцеловать ручку, уселся рядом Бадейкин, а когда подошел сам Петров и заявил, что просил почитать стихи в начале вечера не только потому что хотел их послушать, но и затем, чтобы я встала, и все увидели, какая я сегодня красивая... я поняла, что этот цирк, главным аттракционом которого явилось внимание ко мне "большого человека" - хозяина заведения, надо кончать. Я в такие игры не играю.     

Пригласила самого незаметного в редакции мужчину Колю Азина танцевать. И мы больше не вернулись к свите, которая образовалась вокруг меня и того парня. Танцевала я в тот вечер всласть. Коля оказался хорошим партнером, а маленькое черное платье - одноразовым. Уходя, я переоделась и потеряла его. Жаль.  Кроме мужества, меня в тот вечер украшало оно, точнее, вместе с копной светлых кудряшек оно женственно уравновешивало мое мужество...     

Я понимала, после Нового года придётся несладко. Ходили слухи о реструктуризации газеты - а каким ещё образом можно было избавиться от журналиста, который справляется с работой - и качественно, и количественно? Или, как минимум, лишить его возможности определять политику отдела?..  

Дело тормознуло на том, что меня свалила пневмония.    

Когда я уже выздоравливала, - а шёл второй месяц больничного листа, однажды утром пришли Петровы, Ви и Андрей. Сели за стол: "Мы из ЗАГСа. Только что развелись". Я охнула. Эти люди могли прекрасно дополнять друг друга и помогать друг другу. Я понимала, им трудно вместе. Вернее, Андрею с ней трудно, а Ви с ним плохо. Но ведь могло быть всё иначе, понимали ли они сами, как это могло быть!.. И у них была дочка, которой они нужны оба. Но фактический развод завершился официальным. Хотя я не оставляла надежды, что этого не произойдёт, Петров поймёт, какое сокровище рядом с ним. А Ви, на мой взгляд, не смотря ни на что, очень ш л о быть его женой. Поэтому всегда старалась говорить ей о муже только хорошее.   

Увы.   

Я сказала Петровым: чувствую, что всем нам резко захотелось выпить.   

Мы выпили по бокалу светлого, как слеза, вина "Ностальгия" почти молча, и они ушли. Вместе, но врозь. Я просто кожей чувствовала, до чего им обоим плохо. Не удивительно, что они пришли ко мне: я могла их состояние понять и разделить. Но сомневаюсь, что от визита ко мне стало много легче.