Александр Росляков. ЮРИЙ АНТОНОВ: ВСЕ ЕГО ПЕСНИ О ЛЮБВИ – К ЖЕНЩИНЕ, ДОМУ, РОДИНЕ…

Когда-то меня занимал вопрос: почему все величайшие шедевры классической музыки остались в прошлом и не сочиняются теперь? Нечаянную подсказку дал мне «Один день Ивана Денисовича» Солженицына. Там есть эпизод: в зимнюю стужу зэки с утра бегут к термометру: если ниже тридцати – их не погонят на работу. Зэк рукавицей оттирает изморозь с прибора, другой ему: «Полегче три, столбик поднимется!» – «Фуимется! Не влияет!»

И классическая музыка для современности стала тем же, что для зонного термометра рукавица зэка: «не влияет». Вот «Битлз» влияли, очевидно, на наш мир – так же, как Моцарт, Бетховен, Верди на свои века. Тот факт, что Бетховен сначала посвятил свою Героическую симфонию Наполеону, а потом зачеркнул это посвящение, имел всемирный резонанс. В наше же время эта жизнеобразующая суть из классики ушла, оттого и кончились ее шедевры, истинно волнующие душу – но не кончилась сама душа.

И искусство в духе Моцарта, высокой мелодичности и простоты, не умерло – а как вода, которая всегда найдет дорогу, лишь перешло в другое русло. В чем убедил меня Юрий Антонов – которого у нас дольше других не принимали в Союз композиторов, поскольку его музыка, звучавшая на всю страну, считалась слишком примитивной. Но так же точно тогда примитивны и вокальные шедевры Моцарта: понятны всякому – и легко воспроизводятся под те же три аккорда. Там тяжело для исполнителя другое: достать до скрытой в этой простоте души. И, кстати, то же самое с Антоновым. Кабацкие оркестры, как пушкинский уличный скрипач, лабавший Моцарта к негодованию надменного Сальери, по всей стране и пели, и сейчас поют Антонова. Но нашим мастерам эстрады его обманчивая простота пришлась не по зубам.

Ибо он как бы в совершенно левом по отношению к традиционной классике эстрадном жанре выдал ту настоящую на самом деле музыку, которая из музыки классической ушла. А эта музыка от суррогата отличается не формой – три аккорда на гитаре или три симфонических оркестра – а по сути.

Настоящая музыка – это перво-наперво то, что поется не натужно, а взахлеб. Как «Море», «Зеркало» Антонова, как ария Керубино или 40-я симфония Моцарта. Она сердечно заряжает, побуждает к жизни – а не к улепетыванию от нее. Являет подлинную красоту всего – и придает духовных сил до этой красоты подняться. Каким-то ненасильственным, но убедительным путем возводит до тех идеалов, на которых строится жизнь человека: любовь, Родина, диво самой жизни. Тогда как шустрая подделка только развлекает, отвлекает от всамделишного по типу «уколоться – и забыться». Вместо духовного урока подбивает на прогул, растратный блуд; вместо истинной любви подсовывает некий упрощенный пляжный вариант. От такого пляжного подхода к жизни все и трещит по швам, страна больше ворует, проедает, а не строит. Лопаются отопительные трубы – и, как щенки, плодятся сотни тысяч беспризорников, родители которых дальше случки под дешевый шлягерный мотивчик не пошли.

Но если вспомнить музыку Антонова, то в ней, при всей присущей настоящему искусству легкости полета, все неподдельно, все всерьез. «Маки» – чистая, не опошленная политической угодой память о войне, о павших за Родину. «Море» – та упоительная явь, ради которой хочется дышать взахлеб, бросаться в путь и вообще на свете жить. Кстати, очень слабый двухсерийный фильм лишь из-за этой песни, сочиненной для него, уж лет тридцать не сходит с телеэкрана – и воспринимается как самый длинный в мире клип на музыку Антонова. И если вслушаться в неповторимую антоновскую интонацию в «От печали до радости» – в ней весь пульс живого, без обмана, оптимизма. Что в трудный миг, благодаря вложенной туда подъемной силе духа композитора, как рука друга, помогает выплыть.

Но Антонов у нас подпал под одно свойственное широкой публике заблуждение. Что, скажем, какая-нибудь симфония Чайковского, большая и непонятная – это да! А «Танец маленьких лебедей», знакомый с детства – это так, это и я б смог, зная ноты, сочинить! То, что у всех на слуху, где полная естественность создает иллюзию отсутствия всякой авторской работы – в глазах наивной публики не поднимает, а роняет автора. И я не раз слышал: «Ну что Антонов, ну все его знают вдоль и поперек – что в нем особенного? А вот такой-то – настоящий композитор! Его на стадионах не поют и на гитаре не сыграешь!» Хотя на самом деле сочинить такое, что раз и навсегда ушло б в народ и, пережив свой модный час, стало б частицей общего сознания – самый высший и редким мастерам доступный пилотаж.

Еще несколько слов о личности Антонова, о которой и говорилось, и писалось много всякой дряни… Я познакомился с ним лет 25 назад, когда он крупно, с разносами в центральной прессе и с оргвыводами, поскандалил с первым секретарем Куйбышевского обкома КПСС. Так вышло, что я детально, с выездом на место, разбирал эту скандальную историю, как нельзя лучше высветившую лица всех ее участников. Не повторяя ее подробностей, хочу лишь засвидетельствовать, что тогда Антонов и с гражданской стороны, и с человеческой, и как артист показал себя самым достойным образом. За что и был тогдашними плюшевыми мордами наказан длительным изгнанием с эстрады.

И у меня такое ощущение, что он в итоге той моральной травмы как-то замкнулся в себе: выстроил особняк под Москвой, похожий на какой-то бастион; открыл свою фирму звукозаписи, даже стихи для своих песен стал сам сочинять. И нашу с ним беседу под крышей его дома, ставшего, как у англичан, его крепостью, я с того и начал:

– Тебя в последнее время как-то не видно на публике. Чем ты занимаешься?

– Работаю над новыми песнями, езжу с концертами по стране. Недавно был на Украине, остались самые лучшие впечатления от приема и на уровне зрителей, и властей. Даже в Западной Украине, где сейчас, считается, цветет национализм. В Черновцы я вообще ехал с опасением – но оно рассеялось как дым, когда 25 тысяч человек пришли ко мне на площадь. Люди стосковались по старому, когда была одна страна, одна культура, гордость за все это. Я эту ностальгию в нашем ближнем зарубежье с каждым годом ощущаю все сильней.

– Возможно, ты больше, чем кто-то, в глазах украинцев, белорусов и других олицетворяешь ту былую Родину, которая всех грела, за которую было не жалко отдать жизнь. Ведь Родина для человека предстает в конкретных образах: в твоих же «Маках», в твоем «Море», в «Переулочках Арбата», в улице Абрикосовой и Виноградной. Когда у нее такой лик – есть, чем дорожить. Но когда Родина – это какая-нибудь «Ерунда», «Убили негра», «Деньги, любовь, наркотики», то на такой родине и жить противно, и никто не даст за нее ни гроша. Отечественную войну наши песни выиграли в не меньшей степени, чем наши танки.

– Если сейчас начнется война, никто об этом не напишет ни строки. Уничтожать будут молча, без эмоций, нажатием кнопки. Как нас уже уничтожают.

В СССР наркотик – это было ЧП всесоюзного масштаба. А сейчас его на дискотеках жрут как лимонад. Жуткое падение нравственности, патриотизма. Патриот – стало ругательным словом. У нас об этом долго власть молчала – но на самом деле произошла тихо ползучая агрессия против нашей страны. Сначала убивают в народе патриотизм, потом волю – и бери его голыми руками. Во всем мире патриотизм стоит на первом месте. В Израиле, в США армия – это уважаемый институт, элита нации. Там служить – почетно, попробуй не пойди – тебя станут презирать твои же друзья…

– Ты говоришь, что всегда писал об отношении мужчины к женщине, чистую лирику. Но получается, что это – чистая политика. Когда такие песни прекращаются – стране грозит духовный крах, каюк. А сейчас возможно, чтобы родилась такая песня как «Маки», на стихи того же уровня, как написал когда-то Поженян?

– Исключено. Я же говорю, никто таких стихов больше не пишет. Отдельные фразы, не идущие на музыку, халтура. Диктуют мода, конъюнктура, деньги – этим все сказано. И даже если бы передо мной лег достойный текст, я бы еще долго думал, стоит ли с ним работать.

– Почему?

– Рыночный закон. Раньше себестоимость песни была невелика. Поэт ночь посидел, ночь – композитор, снесли песню на худсовет, залитовали, и если она удалась – понеслась по всей стране. Сейчас запись, раскрутка песни – целая индустрия. Композитор должен вложить туда труда и средств неизмеримо больше, чем поэт, а прибыль по закону для обоих пятьдесят на пятьдесят. Поэтому я сам пишу теперь и музыку, и стихи.

– Но на том же Западе, где рынок развит, он как-то поощряет, судя по всему, весь творческий процесс?

– Там все поставлено толково. Есть компании, которые заключают с тобой контракт на создание диска или серии дисков, на год, два. Полностью берут на содержание – только твори, не думай больше ни о чем. У нас же – все ты сам, по уши во всякой бытовухе. А творчество – особая вещь, к нему надо готовиться, оно не должно блокироваться посторонним. Полдня провел в пробках на машине – уже выбит из рабочей колеи.

– Объясни мне одну вещь. Над твоими песнями снобы смеются уже лет 30, но за эти 30 лет ни одна из них не выдохлась, не умерла. А нынешние шлягеры, которые звучат сперва из всех динамиков, через год-два бесповоротно забываются. В чем здесь секрет?

– Воля Всевышнего. Есть вещи труднообъяснимые. Бывает, песня кажется удачной – но ненадолго. Значит, в ней присутствует какая-то местечковость, нет стержня самого главного, что интересно для людей всегда.

– Как раньше творческие люди для достижения успеха лезли в партию, сейчас все лезут в телевизор. Ты же и в коммунисты не вступал, и от телевизорной партии тоже как-то в стороне. Что, денег нет на взносы – или не видишь в этом проку для себя?

– Да, кто-то вкладывает в это деньги, хотя эфирная минута сейчас стоит очень дорого. Но надежды сделать прибыль с помощью одного мелькания на экране чаще всего не оправдываются. Хотя мне трудно об этом судить. У меня особый случай – популярность наработана годами, эта реклама большой роли не играет. Могу сказать одно: я телевидению никогда денег не платил – за исключением положенных по технологии анонсов по МУЗ-ТВ. И даже если б мне это было выгодно, все равно б платить не стал. Ко мне с такими предложениями соваться бесполезно.

– Но я слышал, у тебя был какой-то конфликт с телевидением?

– Да, с ОРТ в лице его гендиректора Эрнста. Человек на такой должности обязан быть гарантом порядочности и законности – он же повел себя как элементарный пират. На Новый год выходят «Песни о главном-3», и там звучит моя песня «Нет тебя прекрасней». При этом даже позабыли справиться, кто композитор, спросить меня; приделали видовой ряд, который не подходил никак к песне. Как будто ее написал не я, а Эрнст – и волен распоряжаться ей, как ему угодно. Я подал в суд – я должен защищать свои права, это мое имущество, которое никто не смеет у меня отбирать. Но Эрнст пошел еще дальше: на следующий Новый год опять против моей воли вставил в программу мою песню «Я вспоминаю».

– Я слышал, как ее спел Расторгуев – по-моему, первый удачный случай исполнения тебя кем-то другим.

– Но я ему этого не разрешал! Он позвонил, что так и так, он песню разучил, хочет с ней выступить. Я ему объяснил: Коля, у меня еще суд идет; пока мне не принесут хотя бы официального извинения, я ничего на ОРТ не разрешаю. Но он со мной не посчитался, и чтобы лишний раз покрасоваться на экране, пошел тем же пиратским путем Эрнста.

– Надеюсь, все-таки вы на той почве, что он спел хорошо, в конце концов помиритесь. Но на самом деле тех, кто любит твои песни, больше волнует другое. Когда-то ты писал их одну за одной – и все в десятку, без промашки. А потом – как отрезало, словно что-то прервалось внутри…

– Только не внутри. Образовалось много внешних дел, я долго строил этот дом, создал свою фирму «Фиам-диск», до песен все не доходили руки. Но у меня уже сейчас в работе два новых диска – и еще лежит песен на десять дисков.

– Твой дом хорош, слов нет. Но извини, твоим любителям лучше б было, если бы ты не строился так долго, а выпустил за это время еще вещь-другую. Зачем тебе вообще этот огромный дом?

– Смешной вопрос. Чтоб жить!

– Я как-то услышал по телевизору от одного певца, что самое страшное для него – это когда на гастролях ему в гостинице вместо заказанных апартаментов подсовывают обычный люкс. А тебя не испортило это же пристрастие к особой роскоши, комфорту?

– Что значит испортило? Каждый человек стоит того, что он сделал. И каждый должен получать то, что заслужил. Все должны жить по заслугам, а не халявой и воровством, не ждать чудес от дяди. Когда это войдет в сознание всех – только тогда у нас наступит человеческая жизнь.

roslyakov.ru