Стрелецкий бунт 1682 года

Стрелецкий бунт 1682 года


Стрелецкие войска были учреждены царем Иваном IV Грозным в 1550 году, за два года до последней осады Казани, которая успешно завершилась ее взятием. По указу государя, было создано шесть стрелецких полков по 500 воинов в каждом. Именно стрелецкое войско составило основу вооруженных сил Московского царства, которым пришлось не мало повоевать. Первым же боевым крещением стрелецкого войска было отражением набега крымского хана Девлет-Гирея на Тулу в июне 1552 года. Тогда стрельцы в составе «царева полка» Ивана IV выступили на помощь осажденному гарнизону города. Служба в стрелецких полках была пожизненной и наследственной.

Стрельцы набирались из вольных («охочих») людей, свободных крестьян и посадских. Им запрещалось родниться с любыми «несвободными» людьми: холопами, чернью. Стрельцы находились на государственном денежном и хлебном обеспечении, но должны были сами покупать себе вооружение, порох и свинец для учений, полковые знамена, барабаны и оковывать колеса пушек железом. Жили стрельцы в особых слободах. Слободами называли округа или районы, отведенные для жительства какому-то определенному сословию людей. Все слободы, кроме стрелецких, находились на положении городских предместий. В XVII столетии в Москве насчитывалась 51 слобода. Часть слобод прозывалась по названию промыслов, проживавших в ней ремесленников: Барашская, Басманная, Бронная, Гончарная, Денежная, Иконная, Кадашевская, Кошельная, две слободы Кузнецкие, Огородная, Печатная, Плотничья, Сыромятная, Таганская, Трубничья, Хамовная, Константиновская, 3 слободы каменщиков (Каменная слобода у Смоленской площади, Каменная за Яузой и Каменщикова за Яузой. Существовали слободы населенные огородниками и садоводами: Огородная слобода и три Садовые, несколько Конюшенных слобод, Овчинная слобода, Ямские слободы. Были также Солдатские и Кормовые слободы, населенные людми, обслуживающими царский двор. Много было и национальных слобод: Панская, Ордынская, Немецкая, Армянская, Турецкая, Китайская, Персидская и другие слободы. Стрелецкие же слободы образовывали Земляной город. Москва того времени делилась на четыре общины. Первая — Кремленый город или Кремль, где жили цари. Вторая — Китай-город, где велась вся городская торговля. Здесь же находились Посольский и Гостиный дворы. Этот город был также окружен стеной. Третья община — Белый город, тоже окруженный особой стеной, в которой находятся дома большинства купцов и людей разного сословия. Четвертая община — Земляной город, его населяли почти одни только стрельцы, и делится он на свои слободы. Этот город огибал оба предыдущих с северной стороны. Он был окружен валом и рвом.

Стрельцам выделялась земля для ведения подсобного хозяйства. До вступления в силу Соборного уложения 1646 года стрельцам также позволялось беспошлинно продавать товары собственного производства ценою от полтины до рубля. Делами стрелецкого войска ведал особый пятый, Стрелецкий приказ, в котором разбирались все военные дела. Но поскольку стрелецкое войско было большое (более 20 тысяч человек), и не все дела могли доходить сюда, этот приказ делился на много других, разбросанных в разных частях Москвы. Французский морской офицер, находившийся на русской государевой службе, Франц (Никита Петрович) Вильбоа так описывал положение стрельцов в государстве Московском: “Стрельцы — это те, которые живут на царское жалованье, и когда они не на службе, они занимаются механическими ремеслами. Вокруг Москвы их около двадцати тысяч. Одни живут в царском дворе, другие — в разных частях города, третьи разосланы по соседним укреплениям. Никто не носит оружия, кроме тех, кто действительно находится на службе. Последние же имеют на боку копье, ружье, бердыш или романский топор. Когда они на службе или куда-нибудь сопровождают царя, то надевают кафтаны, которые получают в своих куриях, или приказах, а по окончания службы опять сдают их туда же. Кафтанов четыре: белый, зеленый, красный и синий. Стрельцы весьма неспокойны и по любому поводу нагоняют ужас на Москву”.

Еще при жизни царя Федора Алексеевича, стрельцы подавали жалобу на своих полковников, но челобитчики были пороты кнутом и жалоба осталась без рассмотрения. В апреле, всего за несколько дней до смерти царя Федора, целый полк бил челом на своего полковника Семена Грибоедова, о том, что он своих подчиненных обирает, заставляет на себя работать и бьет. На этот раз жалоба была рассмотрена, в результате чего Грибоедов по царскому указу был лишен чина, своих вотчин и имущества и был сослан в Тотьму. После избрания на царство Петра, 30 апреля стрельцы, вдохновленные успехом дела с Грибоедовым, разом подали жалобу на всех своих полковников, общим числом в шестнадцать, и, заодно, на генерал-майора солдатского Бутырского полка. При этом прозвучали угрозы, что, ежели жалоба удовлетворена не будет, то стрельцы сами с обидчиками и расправятся. Испугавшись, бояре под предводительством Нарышкиных велели посалить полковников под стражу в Рейтарский приказ и учинили над ними расправу: полковников уложили на землю и двое палачей в присутствии стрельцов били их батогами, до полного удовлетворения стрелецкой толпы. Затем полковников каждый день били по ногам по два часа, пока они не заплатили стрельцам того, что на них начитывали. Никакой проверки этим начетам не производилось. В заключение, полковников выслали из Москвы.

Первый успешный опыт разохотил стрельцов, почувствовавших слабость власти. 11 мая Автомон Матвеев порицал слабость, выказанную по отношению к стрельцам: «Они таковы, что если им хоть немного попустить узду, то они дойдут до крайнего бесчинства…» Слова эти быстро дошли до стрельцов. 14 мая между стрельцами прошла сплетня, что брат царицы Натальи, Иван Нарышкин, надевал на себя царский наряд, садился на трон и премеривал на себя царский венец. Царевич Иван будто за это стал его укорять, а Нарышкин в ответ чуть не удушил его, лишь царицы ему помешали. На следующий день 15 мая 1682 года в рядах стрельцов раздался крик: «Иван Нарышкин задушил царевича Иван Алексевича!» Ударили в набат и стрельцы с Иваном Милославским, при поддержке и подстрекательстве сводной сестры Петра по отцу царевны Софьи, в 9-м часу дня выступили всеми девятнадцатью стрелецкими полками и бутырскими солдатами в Кремль. «Стрельцы, все приказы и выборной полк, салдаты пришли в город в Кремль во 11 часу дни з знамены и з барабаны, с мушкеты и с копьи и з бердыши, а сами, бегучи в город, кричали, бутто Иван да Офонасей Кириловичи Нарышкины удушили царевича Иоанна Алексеевича. А начальных людей с ними, полковников, ни полуполковников, ни капитанов, а у салдат тоже начальных людей с ними, никово не было». Записки о стрелецком бунте.// Труды отдела древнерусской литературы. - 1956. - Т. 12. - с. 449-456 (в публ. M. H. Тихомирова «Записки приказных людей конца XVIII века»).

Накануне, по стрелецким полкам проскакали Александр Милославский и Петр Андреевич Толстой, которые разнесли весть о том, что Нарышкины, род матери Петра Алексеевича, собираются забрать всю власть в государстве в свои руки. Они обещали стрельцам, что новый царь станет отправлять их на тяжелые работы, православную веру искоренит, установит мир с польским королем, и что надобно «не только саблями и ножами, зубами надобно кусаться» за сохранение отечества. Среди стрельцов раздавала деньги от имени Софьи малороссиянка Феодора Родимцева. Кроме сторонников Софьи, действовал и еще один независимый «агитатор» - князь Иван Хованский, выступивший с речью перед стрельцами о том, что бояре «.. и вас и нас отдадут в неволю иноземному врагу, Москву погубят, а веру православную истребят». Также рассказывали, что Нарышкины хотят над стрельцами, наказавшими своих начальников произвести розыск, зачинщиков хотят казнить, а всех прочих разослать по городам.

Впав в панику после таких слов, стрельцы, напившись для храбрости водки, нарядившись в красные рубахи с закатанными по локоть рукавами, взяв в руки пики, мушкеты, бердыши и сабли хлынули в Спасские ворота Кремля, которые стража не успела закрыть. С собой даже захватили несколько пушек «яко бы на некого неприятеля иностранного». Толпа ринулась к Грановитым палатам. По пути стрельцы напали на кареты бояр, побили кучеров и перерубили ноги их лошадям в упряжи. Офицеров, которые пытались навести порядок, поднимали на каланчи и сбрасывали, раскачав за руки и за ноги, на пики.

Вскоре толпа достигла Кремля, и вскоре все пространство перед царскими палатами было заполнено стрельцами. Колокола в Кремле били набат, и площади заполнял барабанный бой. В Кремль не пускали никого из боярских холопов и «верховых» людей. Сказывали в толпе, что «бутто некоторые бояря учинилися изменники и царский род хотят извести; бутто царевича Иоанна Алексеевича умертвили, а над царем Петром Алексеевичем злое свое умышление хотят учинити и лишити его царства. И они, бутто слыша то, собрався пришли того сыскивати». Чтобы опровергнуть слухи о покушении и убийстве царевича Ивана, мать Петра и регентша Наталья Кирилловна Нарышкина была вынуждена вывести на Красное крыльцо десятилетнего Петра, вместе с другим сводным братом – царевичем Иваном. Петр стал царем всея Руси меньше месяца назад, по избранию его в апреле 1682 года на Земском соборе после скоропостижной смерти старшего сводного брата – Федора III. Царю, однако, было всего лишь десять лет от роду.

Разбушевавшиеся пьяные стрельцы, брызгающие слюной, размахивающие оружием, с перекошенными от ненависти лицами сильно испугали его. Он плотнее прижался к матери, постарался спрятаться за нее. Несколько этих ужасных чудовищ приблизилось почти вплотную к Наталье Кирилловне, чтобы удостовериться, что царевич Иван настоящий и живой. Маленький Петр был просто подавлен волной перегара, немытого тела и злобой исходящей от этих людей в страшных красных рубахах. По счастью, после того, как толпа стрельцов немного успокоилась, Наталья Кирилловна нашла в себе силы увести царя и царевича внутрь палат. Перед стрельцами выступил Автомон Матвеев, который был командиром стрельцов при царе Алексее Михайловиче. Он сумел найти нужный тон разговора и блестяще дал стрельцам возможность выйти из трудной ситуации, представив бунт лишь проявлением преданности престолу. После речи Матвеева толпа успокоилась. Следующим выступил патриарх Иоаким. Его речь также подействовала умиротворяющее на толпу. Казалось, что опасность уже миновала, но тут Автомон Матвеев удалился, решив, что дело сделано, и можно пойти успокоить царицу.

Все испортил сын стрелецкого командующего Михаил Долгорукий. Выступив после патриарха, он начал грубейшим образом ругать стрельцов и осыпал их всякими угрозами. В те же минуты, умиротворен ие толпы сменилось яростным ревом. Стрельцы тут же вспомнили, зачем они оказались на Кремлевском дворе: покарать ненавистных бояр Нарышкиных и тех, вроде Долгорукова. «Воскричаша все множество их: Не потребуем никаких ни от кого советов! Время уже и наста! Пора кто надобен нам разбирати!» У стрельцов был заготовлен список обреченных на смерть, числом до сорока человек. Михаила Долгорукова в считанные секунды сбросили с крыльца прямо на стрелецкие пики, и, через несколько секунд, его тело было изрублено в куски.

Вид крови застлал глаза защитникам государства Российского, и они хлынули внутрь Грановитых палат за следующими жертвами. «И придоша во град Кремль в 11-м часу дни с великим свирепством ратным собранием с копии и с бердыши. И с великим безсрашием дерзнуша ходити в верховые церкви и царских чертогов в комнаты с копии и бердыши». «Тогда же по всему царскому дому от Красного крыльца шумы и крики их стрелецкие услышаны были, со многолюдными и великими голосами, с наглыми невежествами и бесчинствами». «Бояре же и ближния люди, и всякого чина вси, убоявшиеся, начаша бежати и хорониться, кто камо возможе».

Первыми же встретившимися стрельцам были царица Наталья Кирилловна со своим приемным отцом Автомоном Матвеевым, который только было начал ее успокаивать, и царь Государства Российского Петр с царевичем Иваном. Наталья Кирилловна так и держала обоих мальчиков за руки, не отпуская их от себя. Обернувшись на грохот распахиваемых в сени дверей, она увидела поток ревущих стрельцов, с криками «Давай Матвеева!», несущихся прямо на нее. Поток людских тел моментально захватил несчастных. Множество рук вцепилось в Автомона и потащило к выходу на крыльцо. Напрасно Наталья обхватила Матвеева руками, напрасно Петр рыдал, прося отпустить своего министра и приемного деда, печатника, издавшего при Алексее Михайловиче труд «Всех Великих князей Московских и всея России самодержцев персоны и титлы и печати». Напрасно князь Черкасский кинулся в свалку, чтобы вытащить Автомона. Всех их просто вышвырнули из толпы в сторону. Матвеева также бросили на пики, его тело было изрублено на куски, и голова была насажена на кол. К счастью, Петр уже был в глубине Столовой палаты и не мог видеть окончание этой ужасной сцены. Но, он слышал ужасные душераздирающие крики, слышал шаги стрельцов, рыскающих по дворцу в поисках своих врагов, и ощущал их ненавистный запах и смертельную опасность, исходящую от этих людей в красных, багровых, синих и зеленых кафтанах. Только царица, царь и царевич оставались на виду у стрельцов. Те, не трогая их, рыскали вокруг в поисках врагов и чинили кровавую расправу. Афанасия Нарышкина зарубили прямо в алтаре Воскресенской церкви. Судью Посольского приказа Иванова с сыном и двух полковников убили в галерее идущей от Столовой палаты, не стесняясь Помазанника Божьего. Боярина и воеводу князя Григория Ромодановского за волосы и бороду вытащили на Соборную площадь, напротив Розряду и подняли на пики. Опустив тело на землю всего изрубили... Думный дъяк Посольского приказа Ларион Иванов вместе с сыном Василием были изрублены в куски за то, что у него в палатах нашли каракатицу, коей, по мнению стрельцов, он намеревался отравить царя Ивана. Дворы князь Юрья Алексеевича Долгорукова, Ивана Максимовича Языкова, думнова Лариона Иванова разорили и разграбили ночью.

Всего были казнены более десятка бояр, к которым стрельцы испытывали ту или иную степень неприязни. К воеводе Юрию Долгорукому стрельцы пришли извиниться за то, что случайно убили его сына Михаила. Князь повелел гнать стрельцов со двора, но это сильно обозлило бунтовщиков. Напившись вина из княжеского подвала, они выбросили Долгорукого из окна на бердыши. Его мертвое тело затем было выволочено на улицу к воротам на кучу навоза, а сверх него с приговорами «Ешь, князь, вкусно!» положили соленой рыбы. На следующее утро тело было найдено изрубленным на части. Боярина Ивана Языкова нашли в церкви Николы на Хлынове в Белом городе, между Тверской и Никитской. В первом часу ночи его отвели к Лобному месту и изрубили на части за то, что он «стакався с прежними нашими полковники, налоги нам великие учинил и взятки великие имал и прежним полковником за нашу братью наговаривал, чтобы они, полковники, нашу братью били кнутом и батогом до смерти». Искали «преступников» и в доме у святейшего патриарха. Открывали все сундуки в ящиках и под престолам «копьи пыряющее». Сам Святейший патриарх смог сквозь толпу пройти в Соборную церковь. «Невежды же зело ему в церкви досождали всякими словесы, чесого было им и мыслити не довелося». В тот же день стрельцы, вместе с посадскими и холопами, «сошед сверху, Судный и Холопий приказы разорили, вынесши, всякие письма изодрали». Заодно и царскую казну «разграбили без остатку». Многие холопы заставляли своих хозяев под угрозой расправы подписать вольные отпускные. Например, на дворе думного боярина Толочанова нашли письмо: что, дескать, если «.. наших кабал и отпускных людям не дашь, а мы тебя… убием до смерти». Также и холопов боярских в тот день девять человек убили у аптекарской лестницы. Нагие тела убиенных волокли по земле и тыкали копьями с возгласами: «Се боярин Артемон Сергеевич! Се боярин Рамодановский! Се Долгорукой! Се думной едет! Дайте дорогу!»

Не успев закончить кровавый пир за первый день, стрельцы вернулись на второй, чтобы найти Ивана Нарышкина и докторов-иностранцев, якобы отравивших царя Федора. На Соборной площади развевались стрелецкие знамена и разносилась барабанная дробь. Стрельцы вновь прошли в царские палаты. Ими был взят думный дворянин Аверкий Кириллов. Несмотря на заступничество Натальи Кирилловны и Петра, стрельцы вывели его к Лобному месту и четвертовали. В тот же день вновь ходили к Патриарху и грозя ему копьями и бердышами, требовали, чтобы он выдал «изменников». Ничего не добившись, вновь отправились искать у него в доме по сундукам и подвалам. И в то время выслали на площадь в Китай стрельцы бирича кликать, чтоб боярских дворов и посадцких людей и лавок не грабили. И послали з знаменем, с чорным, сотню салдатов всяких чинов людей говорить, чтоб грабежу никакова не было, хотя з дву денежным поимают и приведут, тово изрубить. И, ходя по Красному мосту, о том окликали. А каторые с поличным поиманы были, и приводили их в город в Кремль и тех всех высылали ис поличным, хто с чем поиман, на площадь к Лобному месту, и на площади у Лобнова места и у Казанской богородицы на Красном мосту рубили тех всех бес пощады. А поличная опять относили в город. А иных и, в город не водя, посля бирича и салдацкова оклику которых приводили с поличным всех рубили на большом на Красном мосту. На третий день 17 мая царица по настоянию Софьи и боярина Одоевского была вынуждена выдать стрельцам своего брата боярина и оружейничего Ивана Кирилловича Нарышкина. Его казнили за то, что «применили его царьское велическтво порфиру и мыслили всякое злое на государя царевича и великого князя Иоанна Алексеевича». Его немилосердно пытали «пытками страшными». После мучений в Константиновском застенке Ивана Нарышкина его нагого из застенка вывели на Красную площадь, «поставя его меж мертвых посеченных телес стояща, обступя вокру, со всех сторон вкупе копиями збодоша, и оными подняли кверху, и опустя, руки, ноги, голову обсекли». Части его тела в течение нескольких часов демонстрировались народу на Спасском мосту. За этим таким же образом последовала и казнь самого доктора Даниила Фон Гадена, «родом жидовина» за то, что «на царьское пресветлое пресветлое величество злоотравное зелье, меж себя стакався, составливали». Его поймали в Немецкой слободе, переодетого в одежду нищего. В поисках доктора фон Гадена были убиты и стольник Михаил Данилов и помощник Иоанн Гутменц как «помогающие изготовлять лекарства». Про них стрельцы говорили, что «те доктора царя Федора Алексеевича лекарствами своими отравили». . И, нося, на копье взоткнули на долгой жа шест, где висели не знама какие гадины, иные называли морские рыбы о семи хвостах и о пяти. А нашли их у думнова дьяка у Лариона Иванова. А стрельцы и салдаты, в то время как вывели и рубили боярина Ивана Кириловича Нарышкина, все вышли ис Кремля на Красную площадь. В том же в девятом часу пытали Данила дохтура в три кнута и, пытав, привели из застенка тут жа на площадь к Лобному месту и у Лобнова места изрубили и поругательство такое же чинили, как и боярину Ивану Кириловичю Нарышкину: и голову и руки и ноги так жа обсекли и туловища на копьях подымали и не одинова. А как их рубили, выветчи ис Кремля, у Лобнова места, — в те поры били в набат у Спаских ворот. Их с Красного крыльца сбросили на землю, содрали с них одежду и, исколов пиками и порубив бердышами вытащили на ту же Красную площадь. Москвичам казалось, что наступает преставление света: «И оная Красная площадь исполнена была мертвых посеченных телес. И лежаху немалы дни, не смеяше же никто и сродники взятии родителей своих телес в предания погребения. Вси бо они, служивыя, приявшее в крови дерзновение, возсвирепели тако, яко никому же дающее с собой и глаголити».

На этом бойня, продолжавшаяся три дня, закончилась. Стрельцы были удовлетворены, что они достойно отомстили за «отравление» царя Федора, пресекли «заговор» Ивана Нарышкина и перебили всех, кого считали изменниками. На четвертый день 18 мая к царевне Софье была направлена депутация стрелецких полков. Она приняла их на Постельном крыльце. Стрельцам раздали еду и водку. Разговор на крыльце пошел о прекращении кровопролития и казней. Внизу, под крыльцом, ожидал своей судьбы последний из участников "заговора" против царевича Ивана - Кирилл Нарышкин, отец царицы и дед царя Петра. Стрельцам и Софье он уже был не опасен, и его отвезли в Чудов монастырь, где он стал иноком под именем Киприан, после чего был под конвоем пятидесяти стрельцов отправлен на Белоозеро, в Кириллов монастырь. «Мая же месяца в день 23 собравшиеся вси выборныя служивых люди, пришедшие на Красное крыльцо велели боярину князю Ивану Хованскому доложить государыням царевнам, что во всех их стрелецких полках хотят, и иных чинов многия люди, чтобы на Московском царстве были два царя, яко братия».

26 мая стрельцы потребовали, чтобы вместе с Петром, «брат меньший» был вторым царем, а Иван, «брат больший» – первым. А ежели «кто того не восхочет кто учинить – мятеж будет немалый». И тут же в Грановитой палате выборным от солдатских и стрелецких полков, и боярам и окольничьим людям патриарх Иоаким намарение свое об устройстве царствования по «совету их» и объявил. После чего Великие Государи московские «и солдацких полков стрельцов и солдат пожаловали: велели их поить и кормить по два полка в день». В тот же день выборными была подана челобитная о том, что «стрельцы и солдаты усоветоваше о прошении правления Российского государства благоверной премудрой государыне царевне т великой княгине Софии Алексеевне». Дело взошествия Софии к власти было завершено чужими кровавыми руками: «И по оному их благому совету и тщанию сотворися». София Алексеевна, уступя «прошению братий своих…, и на на государства всяких чинов челобитья… той превеликий труд восприятии изволила».
29 мая была изменена форма издаваемых указов: «Великий государь царь и великий князь Иоанн Алексеевич, Петр Алексеевич, всея Великая и Малыя и Белыя России самодержцы и сестра их, великая государыня благородная царевна и великая княжна София Алексеевна, всея Великия и Малыя и Белыя России, указали и бояре приговорили».

Зинаида Кудинова,
15-10-2011