Шарик, Нора и Буян (Из цикла "Мои собаки")

                          БУЯН
  
   Еще ранней осенью дед шел из пивнушки домой и у бани в золе увидел шевелящийся комочек, который отчаянно пищал. Это был щенок, совсем крохотный, а в золу залез от холода. Дед его пожалел, сунул за пазуху и принес домой. Бабуля его очень ругала. Худо-бедно, из него выросла огромная псина, похожая на волкодава. У него была скверная черта, когда кто-нибудь заходил во двор, он прятался за сенями, а когда человек собирался уходить, то нарывался на оскаленную пасть. В те времена двери на замки не закрывали, и можно было зайти в дом, даже когда нет хозяев. Так «Буян», так звали пса, продержал почтальона полдня и порвал ему штаны и сумку. Помню, почтальон здорово орал и грозился нас оштрафовать.
   Я мечтал о большом велосипеде, и хотел,  чтобы Буян ловил волков. Тогда за сданную шкуру волка можно было купить два велосипеда. Я стащил у деда ремень, утыкал его гвоздями и одел ему вместо ошейника. Теперь надо было отрезать ему хвост и уши, но нож мне стащить не удалось. Стали допытываться, для чего он был мне нужен. Пришлось сказать, и они спасли ему хвост и уши, уговорив меня не делать этого. Он был чуть ниже меня ростом, а меня боялся больше всех. Я его частенько колотил, но в то же время воровал для него хлеб и кости и поэтому он подлизывался ко мне.
Меня не оставляла мысль о велосипеде, и я решил выливать сусликов. Мне нужно было примерно штук сто. Пошел я на луга, таскал воду из озера чуть ли не за километр, вылил штук шесть. Принес в ведре домой, зашел в хату, а когда вышел, он уже доедал последнего суслика. Я его отлупил его же цепью. Он визжал, как щенок. Выскочили дед с бабкой, отобрали у меня цепь и долго меня ругали, но велосипед все-таки купили. А «Буян « на следующий день опять стал ко мне подлизываться...
                                
                         НОРА    


      Шел я однажды домой, не помню – откуда. Дорога спускалась в овраг, шла чуть по дну, а на другой стороне поднималась на берег и выходила к нашей улице. Вижу, что-то грязное, непонятное трепыхается на дне оврага. Подошел поближе – вижу, небольшая собачонка, и скулит так жалобно. Взял я ее на руки и принес домой. Дома отмыл в корыте от грязи, и, главное, от мазута. Собачонка оказалась очень красивой таксой шоколадного цвета (сучкой).
   Ходила она за мной тенью. Очень любила, когда я чистил ей шкурку сапожной щеткой. Крема или ваксы не было, а щетка была. Жила она в хате, хотя вначале бабуля была против, но Нора была очень аккуратной. И, в конце концов, бабушка разрешила.
    Однажды я уехал на рыбалку. Когда вернулся, бабушка мне сказала, что Нора весь день скулила и искала меня. Пришлось между сиденьем и баком уложить подстилку, а к баку привязать, что-то вроде подушки. На рыбалку стали ездить вместе. Усажу ее впереди себя, она уложит лапы на бак, так и едем. Переднего стекла не было, и   пришлось ездить помедленней из-за встречного ветра. Однажды это мне помогло. Ехали мы по лесу, и, сразу за поворотом, какой-то идиот положил бревно. Я нажал на тормоз, но расстояние было небольшое, и мы передним колесом ткнулись в бревно. Оба перелетели через руль, но не пострадали, за исключением нескольких ссадин. Мотоцикл тоже почти не пострадал. А что было бы, если я ехал без нее?
   Однажды вытаскивал я папиросу из пачки и уронил ее на землю. Поднимать не стал, а взял другую. Когда шел по улице, то заметил, что встречные люди смеются. Я подумал, что что-то не в порядке в одежде, но когда оглянулся, то увидел, что сзади идет Нора и держит в пасти папиросу. Это была очень забавная картина, и я потом специально использовал этот прием.
   Однажды, будучи в нетрезвом состоянии, я уронил горящую папиросу. Прикурил другую, и пошел домой. У дома оглянулся и увидел, что Нора лежит на земле и у нее конвульсии. А рядом валяется горящая папироска. Я здорово испугался и позвал бабулю. Она сразу поняла, в чем дело, и стала с ней возиться. Собаку она отходила, но после этого при Норе курить мне было нельзя.

Она с визгом убегала от меня. Так, из-за своей неосторожности, я получил лишнее неудобство.
   Наступило время отъезда. Было очень грустно расставаться с Норой. Она тоже это чувствовала и все время поскуливала. Но делать было нечего. Я уехал, а потом бабушка написала мне, что она долго скулила, металась и куда-то пропала. До сих пор надеюсь, что попала она в хорошие руки, до того была красивая собака!
                                              
                       ШАРИК
   Приехал я к бабушке Наташе в Саракташ на постоянное место жительства, и собирался перевезти туда жену и трехмесячную дочь.
   Жила у бабушки во дворе дворняга, типа «звонка». Этакий черный лохматый комок.
   Наши отношения не сложились. Шарик демонстративно не признавал меня, стараясь облаять при первой возможности. Я же ненавидел его за то, что он таскал дохлятину откуда только можно. В первый раз, как только учуял ее по запаху, то унес в овраг и выбросил. Через час, проходя по двору, опять учуял этот мерзкий запах. Теперь я эту курицу закопал в самом дальнем углу в огороде. Проходя по двору, опять учуял этот запах, а в огороде зияла яма. Пришлось Шарика серьезно отлупить, а курицу завернуть в тряпье и утопить в «Грязном пруду» (был такой за поселком).
   С тех пор он меня не облаивал, а, проходя мимо, демонстративно отворачивался…. Меня такое положение вполне устраивало.
   Так мы и прожили все лето, сохраняя хрупкий нейтралитет.
   Наступила осень. Стало очень холодно. Ночью вода уже замерзала. Часто шел дождь со снегом.
   Однажды жена зашла в хату, и, смеясь, сказала бабуле, что ее Шарик ощенился. (Бабушка, с целью экономии дров, жила с нами, а не в своей комнате).
   Пошел я в сарай и увидел, что Шарик за угольной кучей вырыл яму, а в яме истошно пищат четыре голых щенка. (А уголь покрыт инеем). Я, молча, вышел из сарая, соображая, что предпринять.
   Во дворе лежало большое деревянное корыто, сделанное еще покойным дедом. В нем месили глину, когда обмазывали стены хаты. Уложил я кирпичи, на кирпичи – доски, снял торцевую стенку корыта, и уложил на доски. Но перед этим положил на доски сухую полынь и накрыл полой овчинного тулупа мехом вверх. (Тулуп побили мыши, давно хотел выбросить, но бабуля не дозволяла). Потом к торцу поставил «чайный» ящик, с выпиленными отверстиями. (Получилась двухкомнатная смежная секция, с выходом в бок). Входное отверстие занавесил плотной рогожей. И пошел за Шариком.
   Шарик лежал на своих щенятах и смотрел на меня отрешенно и жалобно.
   Зная, как он здорово кусается, я ухватил его за загривок, подхватил под животом и потащил к импровизированной постройке. В руках он висел, как дохлый (видно решил, что его несут убивать), но когда я стал пихать его в лаз, стал вырываться и истошно визжать. Но я затолкал в лаз его голову и толкнул вперед.
   Шарик бросился внутрь, вглубь. А я отошел подальше и сел на крыльцо, ожидая, что дальше будет.
   Видно, он услышал, что я отошел, так как пулей выскочил и метнулся в сарай.
   Я терпеливо продолжал ждать. Через некоторое время он выбежал из сарая со щенком в зубах и залез в постройку. Он перетаскал всех щенков и сам там спрятался.
   Обычно в деревнях собак не кормят варевом, а бросают куски хлеба. Нашел я алюминиевую миску, приспособленную для хранения гвоздей, почистил ее, налил супу, накрошил хлеба и вбил одно яйцо. И поставил к лазу. Видно он учуял запах, так как оттуда высунулась его недоверчивая морда. Он подошел к миске, озираясь по сторонам. Но голод видно был такой сильный, что он мгновенно сожрал все, почти не жуя. Потом опять скрылся в своей конуре.
   Пришлось мне опять воровать для него кости и яйца.
   А весной меня загребли в армию. И осталась у меня от тех времен фотография, где на первом плане стоит моя годовалая дочь, а на заднем – повзрослевшие щенки, сидящие на крыше своего жилища…