Глава 4. Удар по "головникам" и дальнейшее действие

ПРОВИНЦИЯ, роман без вымысла. Часть 1. ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ИГОРЯ ДЕДКОВА или БЕГИ, А ТО УМРЕШЬ      

Глава 4. Удар по "головникам"   и дальнейшее действие   

Первой изменила отношение ко мне Компотова - столы наши стоят впритык. За время моего декретного отпуска она заменяла меня в общественно-политическом отделе. И так сказать, вработалась.   

Впрочем, Андрей Петров долго решал, кто у него будет возглавлять этот отдел. И неоднократно за круглым столом в моем доме на улице Северной. Тут большую роль сыграл мой муж. Он говорил Андрею, что не хочет, чтобы я писала "про политику": сейчас другие времена, но меня они не вразумят, все равно я рано или поздно напишу то, за что меня пристрелят или собьют машиной:   

- Это только с виду она вся такая женщина с головы до ног, и голосок нежный, а внутри - боец.   

Андрей думал, возвращался к этому разговору, - который я никогда не поддерживала, словно речь не обо мне. Чего это я буду давить на начальника в собственной столовой? А муж повторял и повторял свое мнение. Наконец, однажды Андрей раздумчиво сказал:   

- Да, человек с радикальными взглядами мне на этой должности не нужен. Найду кого-то погибче.   

Тут я возразила:   

- Это у меня радикальные взгляды? Да вы что, пацаны. Это в партиях радикалы, а я не состояла и никогда не буду состоять ни в одной. Потому что опираюсь единственно на нормы общественного поведения, выработанные человечеством за его историю: порядочность, совесть, неотменимость долга - в какой бы кто сфере ни работал. И могу понять и поддержать человека любой ориентации, который живет по правде...   

Но Андрей решение уже принял. Отдел культуры - вот где место "радикалке".      

Сначала Компотова с Илоной Ивановой занимали угловой кабинет в конце коридора вместе с Володей Рахматовым. Я ходила к ним пить чай и кофе в рабочие перерывы. Однажды они предложили: переезжай к нам, а Рахматов займет твое место. Я отказалась: как вы предложите Володе уйти? Он поэт, ранимый человек, нельзя так... Во-вторых, работать, сидя с ними в одном кабинете, получилось бы хуже, чем без них. Илонка в то время вообще ничего не писала. Говорила, за её зарплату достаточно того, что она в редакции появляется, чтобы с нами поболтать.   

Илонка была веселая, нахальная и нравилась мне своей праздничностью. Все остальные были одного цвета, а она - разноцветная. И со страшной силой выражала дружелюбие ко мне. Но всерьез я отнеслась к ней после того, как она попросила почитать мои стихи. Эта праздничная, настырная, непохожая Илонка, слушая, обильно роняла из непроглядной темноты своих  глаз слезы.   

К слову, больше никогда не видела ее плачущей. А стихи она, вроде как бы не любила: у меня к рифме идиосинкразия!   

Илонка всегда сама энергично выбирала тех, с кем хотела дружить. В тот момент выбрала меня. За то, что я не костромичка. Сама являясь таковой, Илонка презирала Кострому, называя ее "генетической дырой". По той же причине молниеносно влюбилась в моего сына, который приходил в редакцию, когда проводил в Костроме отпуска.   

Как настоящая еврейская женщина, Илонка всегда знала, чего хотела, и шла к желаемому напролом. Вскоре они стали встречаться на пустующей квартире недавно умершей моей свекрови.   

Илонка не ошиблась и получила, что хотела: счастье. Счастья Илонка хотела в таких количествах, в каких это только возможно. И потому сын приходил на Северную, только чтобы отоспаться. Часа в три вставал и шел на Голубкову улицу - куда, выбивая каблуками искры из асфальта, уже мчалась Илонка. Слава богу, хоть днем она в то время покинуть работу не могла: заменяла запившего ответсека.   

Для моей мамы Илонкин аппетит на счастье оказался непомерным. Она грызла меня денно и нощно за то, что любимый ее внучек приехал отдохнуть, набраться сил, а она даже толком ни наглядеться на него не может, ни накормить как следует. А все из-за меня: зачем свела его с Илонкой?

Да не сводила я их - на улице она его увидела. Примчалась в редакцию и с горящими глазами кинулась ко мне: Вера!!! Какого мужчину я сейчас видела! Ты не поверишь! Высокий, стройный, элегантный, а какая походка! Он явно не костромич, явно!..   

- Не этого ли ты встретила, - сказала я, указывая на входящего сына.      

Но мамины стенания сопровождались слезами, и я попросила и Илонку, и сына сбавить обороты ради бабушки. У вас вся жизнь впереди, а у нее одно счастье осталось - на внучка раз в году полюбоваться, поухаживать за ним. Илонка быстро резюмировала, что у меня "Эдипов комплекс" - я просто ревную к ней сына, а он встал в позу бойца. И я махнула рукойна ситуацию. Пусть влюбляются, на то и молодость. Придется бабуле потерпеть.   

Илонка не уставала повторять, что мой сын - сказка: в нем, воспитанном женщиной, столько мужского, сколько она не видела в своих мужчинах, вместе взятых! Не скрою, такое слышать мне было приятно.  

 А между мной и сыном момент напряжения не проходил. Я с головой ушла в работу, больше не реагируя на слезы мамы.   

Илонка была в курсе, что питерский театр, где работал сын,  добился отсрочки призыва сына в армию. Но что будет через год? Илонка возмутилась: надо же что-то делать!   

- Илона, делать я не умею, - призналась ей.   

- Ну, так другие умеют!   

Однажды сын сказал, что требуется пять миллионов рублей. Илонка устроит его в психушку, после чего он будет освобожден от армии навсегда.   

У меня была машина, купленная на деньги от продажи челнинской квартиры. Ездить на ней я кой-как научилась, но муж не научился ее чинить. Из-за какой-то незначительной поломки она стояла в гараже, а денег на механика не было. Матери задерживали пенсию, мужу перестали выдавать его мизерную зарплату на хладокомбинате. Жили мы на то, что зарабатывала я. И я сказала сыну, что можно машину продать.   

Утром на работе Илонка объяснила, что ей нужно шесть миллионов, а от меня ничего не требуется, кроме согласия продать машину. Я подумала: сын сказал пять, она говорит - шесть...

Илонка продолжала: освобождение будет на год, а чтобы навсегда, потом придется ещё раз лечь в дурку.

Я задумалась: а что буду продавать потом? Квартиру свекрови? Но муж никогда не согласится на это. Наш дом не достроен, нет газа... Зарплата у меня  небольшая, у мужа за вычетом алиментов - крохотная. Миллионов раздобыть абсолютно будет негде...   

Я сказала Илоне: подумаю. Через четверть часа в кабинет вдруг вошёл сын, и в тоне, меж нами до сих пор не принятом, спросил:  

 - Ну что, ты думаешь продавать машину или нет?  

 Я внутренне ахнула: почему он так грубо со мной говорит, а про машину я же ему вчера сказала! Но подавила возмущение и попыталась вернуть сына в нашу доверительную реальность:   

- Сын, я узнала планы Илоны относительно отсрочки от армии и нашей машины. А насчет тебя у нее какие планы?.. Видишь ли, иногда женщина планирует счастья куда больше, чем надо мужчине. Ты сам-то как к ней?  

 - У тебя что, головники поехали? - услыхала в ответ и ушам своим не поверила. Он никогда не говорил со мной в таком грубом тоне. За что?! Зачем вообще меня допрашивать на предмет того, что вчера уже решено?   

Я поняла, что, явившись в редакцию, он зашел сначала к Илоне, а не ко мне, как обычно. Ее энергия нетерпения и была причиной непозволительного, на мой взгляд, тона сына. Терпение лопнуло моментально и внезапно:   

- Возможно, поехали. Но раз так, решайте эти вопросы с Илоной - у вас с ней, по всему видать, "головники" на месте.

 Мой холодный тон исключал продолжение разговора.   

Из рабочего состояния они меня тогда вышибли.   

С сыном кой-как помирились только перед его отъездом. А Илонка устроила мне разборку за то, что я повела себя не так, как она напланировала.     

 Надо сказать, в то время мы уже помещались с ней в одном кабинете.   

Однажды, придя на работу, увидела: стола моей бывшей соседки не было, а вместо него - столы Илонки и Компотовой. Обе они лучезарно улыбались мне, довольные сюрпризом.   

Компотова сказала, что давно хотела быть поближе к такому человеку, как я, что ей интересно, как такие люди... в общем, что-то сверхприятное сказала, даже смутила. Она действительно относилась ко мне хорошо - до тех пор, пока реакция Андрея Петрова на ту смешную историю с релаксацией не стала заметной.   

Переселиться дамы успели за время моей командировки. Губернатору потребовался "красивый очерк" о поэтессе Татьяне Иноземцевой - ее приглашали в Швецию для вручения премии. Андрей отправил меня в командировку в деревню Аносово Парфеньевского района. Там я провела двое суток. Мы с красавицей, агрономом Татьяной, умеющей многое, в том числе и стихи писать, разговаривали, пили водку, но уезжала я от нее трезвая и в слезах - не хотелось расставаться.   

Очерк удался, всем понравился, в том числе и самой Татьяне. Она писала, он ей помог очень в чем-то...   На планерке его признали лучшей публикацией за неделю, но это уже был последний материал, одобренный коллегами. Дальше как отрезало.  Отношение Андрея ко мне стало общеизвестным, и, хотя никто не знал причины... оно сработало.

В командировке пыталась убить двух зайцев. Путь в Аносово лежал через Парьфеньево, недалеко от которого, по летам проживал Владимир Леонович с семьей. В деревне, именуемой раньше Белоруково, а ныне - Льнозавод.   Со мной была Ви, моя подруга и жена главного редактора Андрея Петрова.

Мы пошли на Льнозавод пешком. У меня в руке был апельсин, он-то и увидел Леоновича. А мы его не застали. Поэт только что ушел в лес, сказала его жена Рая, а ходит в лесу обычно подолгу.   

Нас же в Парфеньево ждала сестра Татьяны с натопленною баней и накрытым столом. Так что мы отклонили предложение Раисы подождать мужа. Я оставила записку с просьбой подать голос за переименование библиотеки.

Местонахождение поэта указала мне Соловьева, заверив, что он-то не откажется, обязательно напишет - был Дедкову другом. И Татьяну тоже не пришлось упрашивать, согласилась моментально и с большой охотой.   

Одновременно я написала Сергею Залыгину в "Новый мир".      

Уважаемый Сергей Павлович,     

нужна Ваша помощь в вопросе замены имени Н. Крупской областной библиотеки на имя Дедкова - такое предложение было принято на Дедковских чтениях нынешней весной единогласно всеми участниками.   

Не вам объяснять, что этого требует порядок вещей. Игорь Александрович считал эту библиотеку вторым домом. Самоопределение его таланта произошло на костромской земле. Величину этого таланта, как выясняется, осмысливают не все костромские интеллигенты.   

С коллективом библиотеки, по чьей просьбе редактор журнала "Губернский дом" Н. Муренин и выступил с предложением о переименовании, очевидно, "поработали", и на устроенном вскоре профсоюзном собрании они проголосовали за прежнее имя единогласно.   

Наша газета, конкретней, отдел культуры, когда-то возглавляемый Дедковым, организует публикацию убедительных статей за переименование, ибо сотрудники библиотеки - не владельцы ее, имя Крупской присвоено на волне именизации, а аргументы противников в конечном счете имеют такую основу:   

- Меня в эту библиотеку мальчиком привели! Это и моя библиотека, не только Дедкова! Почему Дедков, а не я?!   

Но более достойного и уместного имени, чем Имя Дедкова, для библиотеки нет, это понимают те, кому слава не нужна, кто дорожит тем, что он единомышленник и ученик Игоря Александровича.   

Мой вывод - нужно мнение авторитетных людей страны. Поэтому обращаюсь к Вам.   

К написанному остается добавить, что я в Костроме - приезжая. Никогда Дедкова не видела, с книгами его познакомилась после его смерти. Но очень остро чувствую его необходимость здесь, хотя бы в виде имени на фасаде костромской библиотеки. Ведь имена помогают, имена обязывают!   

Здоровья вам и новых книг!      

Зав. отделом культуры   Газеты "Северная правда" В.Н. Арямнова