Наш Никита Сергеевич часть 2

Яркой приметой постсталинского времени стало масштабное гражданское строительство.

  По всем городам необъятной страны расселились строительные краны или, как их назвал какой-то певец урбанизма, стальные жирафы. Из темных сырых бараков, из

коммуналок люди переезжали в отдельные благоустроенные квартиры. О таком незапатентованном изобретении советской власти, как коммуналка, современная молодежь знает мало. И, дай бог, пусть вообще не узнает никогда. Нравы и быт коммунальных квартир замечательно описал Михаил Зощенко.

  Его рассказы о склоках, интригах, спонтанно возникающем мордобое разительно отличаются от литературных поделок некоторых советских писателей и сценаристов, опоэтизировавших уродливое скопище людей, стиснутых замкнутым пространством.

  Вспоминается телефильм, где играли замечательные артисты – Богатырёв, Невинный и др. Там была показана благостная картина коммунального сожительства. Прикормленный властью литературный ремесленник, сварганивший умильный сценарий, наверное, не стоял по утрам в очереди в туалет и не терпел, стиснув зубы, когда уже не можешь. А в коммунальных квартирах был один туалет на несколько семей. Впрочем, как и одна кухня и одна на всех ванна.

  И вот после стадного существования народ стал получать квартиры. Пусть небольшие, с ванной, совмещенной с туалетом, с маленькой кухней. Но отдельные и свои. Это потом их стали пренебрежительно называть «хрущобами». Человеку вообще свойственно стремление от хорошего к лучшему. Как тогда заметил мой приятель: «Тот, у кого есть

«Москвич», гораздо больше мечтает о «Волге», чем тот, у кого нет ни «Волги», ни «Москвича».

  Тогда же получение квартиры было для семьи как звездный час. Как ощущение полного, несказанного счастья.

   Объективно оценивая присутствие в истории Никиты Сергеевича Хрущева, нужно признать, что эта замечательная страница его деятельности, безусловно, вписана в светлый её раздел.

  Рассказывая о том времени, нельзя не вспомнить о молодежной субкультуре. Тогда мы не знали таких слов, как дискотека, ди-джей, ночной клуб. Молодёжь отрывалась на  танцах под магнитофон на вечерах в институтских коридорах, в холлах так называемых дворцов культуры, на открытых забетонированных площадках в парках культуры и отдыха.

 

                                          

Пивком не баловались: при советской власти бутылочное было дефицитом. О таком разврате, как джин с тоником или там мартини, и слыхом не слыхивали. А чтоб заправить себя энергией в промежутках между танцами, хлестали из горла портвешок в туалете или укромном уголке.

  Несмотря на огромную идеологическую работу, которую под руководством партии проводил комсомол по воспитанию настоящего строителя коммунизма, советская молодежь дрессуре не поддавалась. В большей своей массе была она неизлечимо больна западной заразой. В то время во дворцах культуры повсеместно создавались кружки бальных танцев. Очень это приветствовалось комсомолом. Но мы, несознательные, танцевали буги, позже рок-н-ролл, а в конце пятидесятых чарльстон.

   Во времена раннего Хрущева молодежная мода в одежде, как бы сказали сейчас тинэйджеры, была прикольной. Пижонский ГОСТ диктовал пиджак с широкими плечами, подпертыми ватой, и зауженный книзу. Застегивался на одну пуговицу. Галстук повязывался на маленький узелок. Вверху галстук был узким, а книзу сильно расширялся. Считалось модным, когда он вываливался из пиджака и доходил по длине до брючной застежки. Высший шик, если на галстуке нарисована обезьяна на пальме. Помню, другу моему Эдику отец привез такой из загранки. Ох, сколько ребят просили его продать. Неплохие деньги предлагали. Но повезло только мне. Я приобрел его, выражаясь современным языком, по бартеру, т.е. выменял на стихи. Случилось так, что Эдька безбашенно влюбился в девочку из музыкального училища. Вид у него был томный и глуповатый. Меня он всё время просил писать ей стихи. Я и писал каждый день какую-то сладкую чушь. В конце концов, Эдька добился взаимности, а я за труды получил галстук, в котором и фигурял на зависть современникам.

  Модных ребят называли в те времена стилягами. Непременным аксессуаром стильного парня были, в придачу к пиджаку, узкие коротковатые брюки, они должны открывать яркие цветные носки. Клеш исчез резко и сразу. Широкие брюки продолжали носить лишь пожилые люди в глубинке, а в городе – несгибаемые старые большевики.

Модной обувью считались туфли на толстой белой подошве под каучук. Прическа – набриолиненный кок под Элвиса Пресли. У девушек – «конский хвост». Одно непродолжительное время в осенние холода носили цветные фуражки из толстой и мягкой ткани. Отец моего друга Мишки сшил нам по фуражке из желтого махрового полотенца. Это был шик-модерн. Нам завидовали.

  В молодежной среде тогда имел место своеобразный сленг.

Парня называли чувак, чувачок. Девушку чувихой. Музыканты – лабухи. Играть на музыкальных инструментах – лабать. Плохая музыка или музыка с ошибками – лажа. Фланировать модно одетым по вечерней пешеходной улице

                                               

- канать по броду. Хороший – клёвый. Хлеб – кардифал. Посидеть в ресторане – поберлять в кабаке.

  Нужно сказать, что идеологическая борьба со стиляжничеством постепенно крепла и матерела. Науськанный партией комсомол старался вовсю. В некоторых городах комсомольские функционеры ходили на охоту с портняжными ножницами. Прихватив какого-нибудь чувачка, они разрезали ему узкие брюки и срезали кок с головы. О таких современных нежностях, как защита прав человека, тогда и не помышляли. В сатирических журналах, в городском комсомольском прожекторе на фанерном щите появлялись карикатуры на стиляг и иронические стишки. Ну, например, изображалась девушка с пухлыми ярко накрашенными губами и «конским хвостом» на голове. Внизу стишки:

            «Что это – крик последней моды

            Или хвост какой-нибудь породы?»

Девушка такая, попавшая в прожектор, разбиралась на комсомольском собрании, осуждалась и порицалась. Для перевоспитания к ней могли прикрепить активиста.

   В начале шестидесятых мода начала постепенно меняться,

становясь более респектабельной. Брюки оставались узкими, но уже прикрывали носки. В летнее время был в моде цвет морской волны. В таких гуляла по городу продвинутая молодежь. В осенний период носили одно время светлые плащи под пояс. Потом в моду вошли темно-синие с белым шелковым кашне. На голове зеленая шляпа. В начале шестисятых после института я работал в районной больнице. Мы, молодые доктора, ходили на танцы в сельский клуб уже в черном костюме, в белой нейлоновой рубашке и узком черном галстуке. Иногда вместо галстука – шнурок на зажиме. На лацкане пиджака непременно ромб, свидетельствующий о высшем образовании. В таком виде мы лихо отплясывали буржуазный чарльстон.

   Два неординарных события эпохи Хрущева навсегда врезались в мою память. События эти с разными знаками. Первое – полёт Гагарина. О втором ниже.

  12 апреля 1961 года был прекрасный солнечный день. У нас, шестикурсников медицинского института, в этот день состоялось распределение на работу. Впереди предстояли ещё государственные экзамены. Но мы уже знали, кто останется на кафедре, кто в городе, а кто поедет в отдаленный район. Распределение – это всегда волнительно.

Мы собирались в группки и живо обсуждали предстоящее будущее. И вдруг слышим: человек в космосе! Огромность и фантастичность события захватила всех и сразу. Не было флегматиков. Не было равнодушных. Всеобщее ликование – вот, наверное, те слова, которые передают суть происшедшего. Тот день, как никакой другой, сплачивал людей в единую нацию. По масштабу радости, восторгу, гордости событие перекликалось с Днём Победы. Ах, как 

                                          

мы любили Юрия Алексеевича, этого простого парня без звездной напыщенности! Он сразу же вошел в каждый дом и везде стал своим. Его улыбка покоряла нас, как, впрочем, и всех людей на планете Земля. Мы неотрывно смотрели телевизор. Вот Гагарин четким строевым шагом проходит по красной дорожке и рапортует первому лицу государства об успешном выполнении задания. А вот он уже в другой стране едет на открытой машине. Весь в цветах, а люди продолжают бросать букеты, протягивают к нему маленьких детей. Это наш русский, наш советский парень! Когда всё это видишь, сердце твоё становится большим и, кажется, вмещает в себя целый мир. Помню, как я, восторженный молодой человек, послал Гагарину такую телеграмму: «Дорогой Юрий Алексеевич! Спасибо за то, что Вы показали величие человека и подняли его как биологическое существо на невиданную высоту в прямом и переносном смысле». 

     Второе событие – крайне печальное. Произошло в 1962 году и вошло в историю под названием «Расстрел рабочих в Новочеркасске».  Об этом в другой части.

    Но для того, чтобы к ней подобраться, чтобы понять, что и почему произошло, нужна предыстория.

 

Продолжение следует