Угрожает ли Путин России

Общественный договор мог бы спасти Россию. 

Я из тех «демократов», о которых говорят, как о разочаровавшихся в реформах и озлобившихся неудачниках процессов прихватизации страны. Но это совсем не так и мои собратья «по несчастью» со мной согласятся: я из скорбящих по реформам.  Но, как Политбюро ЦК КПСС категорически не допускало предметной дискуссии и диалога в обществе о сути наших проблем, так и «демократическая власть» новой России делала все, чтобы исключить такой предметный разговор относительно природы и сущности востребованных общественным развитием страны преобразований.

Сегодня в обществе поднимается новая волна дискуссий о настоящем и будущем страны, но, вновь, выразители общественного мнения – сплошь записные публицисты и кураторы общественного мнения, ангажированные тем или иным СМИ. Все согласны, что так жить дальше нельзя, но ни от кого не слышу сколько-нибудь ясного ответа на вопрос: в чем суть грозящей катастрофы? Между тем, как мне кажется, у этой катастрофы  совсем другое имя, чем то, что называют наши именитые поклонники «младореформаторства» эпохи Ельцина.

В  реформаторском общественном сознании почему-то закрепилось мнение, что стоит принять новую Конституцию, преодолеть коммунистическую идеологию и ввести частную собственность на средства производства и лишь на этом основании можно ждать естественного капиталистического процветания.   Частная собственность особенно ласкала слух, ибо с ней, казалось, все обустраивается так демократически, так демократически, что можно обществу предложить  даже модель государства в виде «либеральной империи». Правда, чтобы имперской сия модель была снизу, для сирых и убогих, но либеральной для своих, там, на верху, где чубайсы с гайдарами обитают.  К последним, кстати, у меня не больше претензий, чем к г-ну Кириенко: все были «мобилизованы и призваны» по «партийному призыву» и творили, как понимали и умели.

Но, смею настаивать, что понимали общественные процессы эти реформаторы (но, отнюдь, не их кукловоды)  весьма и весьма поверхностно. Знаю, как возмутит это замечание тех, кто за  иконостас почитает Гайдара с Чубайсом. Но эта оговорка единственная уловка, позволяющая не ставить под сомнение искренность и благонамеренность наших сомнительных «гениев реформ». Даже науку, от имени и матрицам которой, якобы, осуществлялись реформы, они умудрились знать крайне поверхностно.  Частная собственность, это, ведь,  не просто механическое владение частным лицом собственностью, а общественное отношение с особой природой структурирования и институционализации. Но и Гайдар, и Чубайс, и все их сторонники продолжают оставаться при мнении, что в стране сформирован институт частной собственности, обвиняя всех прочих, кто не «при делах», в элементарной  нерасторопности. Во всем цивилизованном мире, господа реформаторы, «нерасторопных» всегда большинство, но они всегда и везде  «при делах».  Вы воспроизвели советскую модель экономической системы, в которой большинство «не при делах», в которой, как сказал один умница, «государство делает вид, что платит зарплату, мы делаем вид, что работаем», и назвали эту благоглупость «радикальной реформой» общества?

Кажется, Ф.Энгельс заметил, что «история есть не что иное, как деятельность человека, преследующего свои интересы». Подчеркивая значимость этого фактора, он же отмечал, что самые мощные империи были посрамлены, когда пренебрегали этим интересом маленького человека. Речь, опять, об общественном отношении: ткань социальной жизни ткут миллионы «нерасторопных», вполне осознающих свой интерес и кропотливо следующих ему в рамках и логике легитимных социальных структур. Но то тотальное отчуждение  140  миллионов деятельностных субъектов  от условий воспроизводства  своей жизни по правилам и условиям  легитимных общественных отношений, начиная с отношений собственности, может быть определено в социологическом измерении лишь как объективное условие тотального «социального дегруппинга». Причем, в число этих деятельностных субъектов, ставших жертвой «социального дегруппинга», попадает даже сам В.Путин.

Но, с Путиным у наших либералов какая-то особая статья, прямо, какое-то негодование по поводу  перспективы его возвращения к президентским полномочиям. Причем,  что забавно, эти же самые поборники демократии не были смущены даже, не говоря о возмущении, когда их кумир вводил в стране традицию президентонаследования. Они сочли это блажью автохтона  демократии, а не  моделью власти, непосредственно сопряженной  с природой осуществленных ими же экономических реформ.

В этой перспективе, почему-то,  усматривается главный источник угроз для будущего страны, что еще раз, на мой взгляд,  подтверждает бытующее мнение, что нашим либералам нельзя доверить принципиально ничего внушительного и ответственного. Тем более наивно и недальновидно, когда эти споры и «принципы» обозначаются  в параметрах дихотомии «Путин – Медведев». Уж в этом-то раскладе куда естественней предпочесть Путина, чей политический капитал  куда весомее и надежней для страны, стоящей перед неотвратимой катастрофой, но еще способной и желающей искать выход из тотальной деструкции.

То есть, та самая либеральная интеллигенция, которая приветствовала «гайдаровские» экономические реформы и, в защиту этих реформ, – расстрел парламента, до сих пор не уяснила себе, что «путинизм», как политическое явление, плоть от плоти закономерный результат осуществления их «прогрессистских» прожектов.  Они до сих пор не  понимают, что отнюдь не Путин архитектор нынешней системы политической власти в России. Он лишь некоторый бренд,  олицетворяющий объективную природу и суть сконструированной  в «макроэкономических» параметрах модели «демократической России». И, в этом смысле, 70 процентов электората Путина ведет себя намного разумней, чем иные интеллектуалы, упражняющиеся в  негативных прогнозах будущего с Путиным. Разница в том, что эти 70 процентов интуитивно тоньше и точнее ощущают, что именно Путин наиболее адекватен природе их жизни, заданной по макроэкономическим лекалам этих самых либералов. Конструируя общество без учета сложной  социометрии его функционирования, они до сих пор не хотят осознать, что оно обречено оставаться объектом волюнтаристского манипулирования и, раз за разом, у них  будет получаться СССР во главе с «руководящей и управляющей».

Разумеется, грозящая катастрофа исходит не от Путина, а от той модели модернизации общества, которую выбрали наши либералы на заре «демократического» обновления России. Любой политик, взявшийся управлять страной в существующих условиях, будет большим или меньшим «путиным», или система выдавит его из власти.  И сегодня очевидно,  что мы имеем дело не со стихией, получившей отклонения «по-путину», но с объективно и закономерно проявляющимся  следствием экономически деформированной социальной системы. Последняя, еще раз подчеркну, имеет не только «макроэкономические» характеристики, но, прежде всего, социометрические, задаваемые деятельностными субъектами экономических отношений. Это же, кстати, и к вопросу о «стилистических» различиях между «правыми» и «Яблоком». Различия эти носили и носят принципиальный методологический характер, что делало для «правых» союз с Зюгановым куда более логичным и близким, чем с «Яблоком».

Несколько слов о «социометрии» современной России, с закономерностью обуславливающей ее тяготение к авторитарным способам управления. Чтобы не говорили об особой ментальности россиян, она не исходное основание массового патернализма населения. Чтобы избежать долгих рассуждений, обращу внимание на вполне заметное для всех интересующихся явление: все страны, переходя на путь социалистического развития, вдруг обнаруживали потребность в своем Иосифе Сталине. Глубинная причина явления одна – тотальная анонимность собственности, ее принципиальная ничейность, формирующая «общество всеобщей лености» (К.Каутский), обреченно  жаждущего своего «хромого поводыря» (Салтыков-Шедрин), и находящегося в состоянии  «социального дегруппинга» (Т.Парсонс).

«Советскость» же политической системы Путина является лишь логичным и  закономерным оформлением (политической институционализацией) сущностной природы сконструированной самими же либералами экономической системы. А эстетическое отвращение, возникающее при лицезрении путинизированных политических спектаклей, совсем не повод для претензий на власть, если эти притязания  не подкреплены ясным пониманием объективного содержания и внутренней логики происходящего. Мало того, что они бессмысленны с точки зрения реальных интересов российского общества, -  они более чем опасны в сложившихся условиях.

Проблема в том, что общество, покоящееся на анонимной собственности на средства производства, лишено ответственного субъекта экономической деятельности (экономических отношений), а значит и всех прочих общественных отношений. Без ответственного субъекта экономической деятельности принципиально невозможно устойчиво воспроизводить социальные структуры, обеспечивающие системную целостность социума, что и ведет к «социальному дегруппингу». Вся экономическая и прочая активность субъектов социального творчества начинает тяготеть к мертоновским (Р.Мертон) «инновационным» моделям социального паттерна, то есть, криминализироваться, воспроизводиться вне рамок легитимных социальных структур, придающих устойчивую целостность социальной системе. Беда России в том, что «инновационная» модель поведения остается единственным полем успешной самореализации и для элиты страны, чего не знает ни одна развитая страна.

Именно в силу этих системных характеристик страна лишена внутренних структурных конфликтов – точных симптомов внутреннего его здоровья и ресурсов к развитию, и кишит нереалистическими конфликтами, как способом выражения острой социальной депривации, но в виде немотивированных эмоциональных массовых экспрессий, пока еще канализируемых властью в этноконфессиональном поле.

Последнее означает только одно: «социальный дегруппинг» является для современной России явлением тотальным, и единственно корректным с социологической точки зрения является вопрос, сколько отпущено нам времени? Увы, как и для СССР, это зависит от мировой конъюнктуры на энергоносители. Других системных факторов воспроизводства и  поддержания  целостности социальной системы мы сегодня не имеем, если не считать еще и политический фактор насилия. Но оба эти фактора носят ситуативный, а не системный характер, и являются «исчерпаемыми ресурсами» социального порядка и стабильности, что хорошо осознают западные политические лидеры. Надеюсь, это обстоятельство развеет иллюзии наших либералов, что на Западе «обеспокоены возвращением Путина». Там, как раз, хорошо понимают, что они получат без феномена «Путина».

У нас очень трудное положение. Замечание К.Маркса, что «капиталист не потому капиталист, что он управляет, а он потому управляет, что он капиталист» получило при российском анонимном «капитализме» свое специфическое преломление: только управляя, ты – капиталист. И попробуйте теперь требовать от кого-то отдать власть? Кто реалистически прочитывает логику экономических и политических процессов в современной России не может не понимать «цену вопроса»: огромные ресурсы, доступ и распоряжение которыми легитимирует только обладание властью. Такое требование не только лишено здравого смысла, оно политически безответственно, ибо неизбежно ввергает страну в гражданскую бойню.  И если такая угроза для властвующей элиты станет реальной в существующих условиях,  нельзя исключить, что обновляемый ракетно-ядерный потенциал  страны не окажется адресованным прежде всего нам, гражданам страны.

Стране только первый этап «прихватизации» обошелся чеченской войной и десятком других кровопролитнейших конфликтов. Самыми мягкими формами дистанцирования граждан от хлопот и забот по прихватизации страны и оптовой распродаже ее ресурсов стали их  целенаправленное встраивание  во всевозможные процессы «этнокультурного возрождения», начиная от борьбы за восстановление традиций шаровароношения и кончая борьбой за самостийность. Неужели трудно себе представить, во что может обойтись россиянам даже намек на то, что оффшорные аппетиты вошедших во вкус властителей ставятся под угрозу?!

Отсюда, должно быть понятно, что центральным пунктом общественной дискуссии сегодня может и должен быть не вопрос о власти, а о реальных, объективно заданных проблемах бытия социума. Эти проблемы должны беспокоить и общество, и власть, и всех, кто осознает последствия тотальной деструкции российского социума, в том числе, западную политическую элиту. Реальность такова, что объективно мы имеем тотальный «социальный дегруппинг», обуславливающий неминуемый крах российского социума, высокий уровень протестных настроений в обществе, все еще доступный для локализации на тех или иных «жириновско-рогозинских» этно-конфессиональных социальных площадках, а также, ошалевшую от открывшихся с реформами Гайдара возможностей безответственную политико-экономическую элиту. И со всем этим надо справиться.

Понимает ли отечественная властвующая элита критичность ситуации? Отчасти – да! Она хорошо понимает, что в обществе накопилось к ней немало очень трудных вопросов, «ответы» на которые она все еще, возможно, надеется найти новыми управляемыми локальными конфликтами на Кавказе. Второе, в крайней ситуации, она надеется уйти к оффшорным запасам, разумеется, предварительно окунув нас лет на двадцать в межусобную гражданскую бойню. Каким бы не казался циничным этот сценарий, в его пользу свидетельствуют динамические характеристики бюджета страны за все последние десять лет: это бюджеты не строительства будущего страны, а бюджеты строительства  будущего властвующей элиты, в которых она  вполне откровенно демонстрирует свое  видение российского общества, как реально  опасного потенциального противника. 

Тем не менее, каким бы пластилиновым не было российского общество, отзываясь на самые сумасбродные инициативы власти по поиску удобного «врага» для битья, есть два обстоятельства, не учитывать которые власть не может. Прежде всего, на Западе, где политическая элита всегда отличалась большей ответственностью, российскую власть должны были  предупредить, что придти к своим «кошелькам и детям», просто так, не удастся. Разрушение России разрушает стабильность геополитического и социального  пространства Европы с самыми непредсказуемыми последствиями для всех и такие политические интриги не спустят ни кому. Лучшим исходом в этом раскладе для всех нас может стать лишь введение «внешнего управления».

Соответственно, с иллюзиями сговора с западным истеблишментом нашей элите следовало бы расстаться, и чем скорее, тем лучше для всех: и для россиян, и для самой элиты, и для «просвещенного Запада». Более того, даже уйдя благополучно в лондоны, никто из них не застрахован, что не добравшие «своего» полковники и подполковники Лубянки будут продолжать исправно выполнять «мокрушные» приказы внутри страны, а не ринутся следом с «паяльными лампами» и «утюгами» «разводить» хозяев на неправедные бабки.

Одним словом,  ни для общества, ни для власти безопасных альтернатив безответственного поведения реально не существует. С этим обстоятельством надо считаться и политической оппозиции, и обществу, как таковому, и власти! И тогда следует начать серьезный и обстоятельный разговор, начать предметный и содержательный общественный диалог, ведущий к компромиссу и выходу из неминуемых  наших бед. Центральным пунктом искомого компромисса, как представляется, должно стать преодоление системных дисфункций  российского общества, ведущих  к тотальному «социальному дегруппингу». Но это лишь ядро комплекса задач, требующих  поступательного решения.

Прежде всего, нужно договариваться, что общество, при определенных условиях, готово снять все «трудные вопросы» к власти. Надо признать, что любые персоналии во власти вели бы себя точно так же, как нынешние властители. Природа нынешней власти задана не личными характеристиками того или иного политика, а сущностными характеристиками  социальной системы.

Второе, общество может согласиться, что именно нынешняя исполнительная власть осуществляет в фиксированный срок комплекс системных реформ, обеспечивающих экономическое и правовое упорядочение отношений собственности в стране. Сюда должны войти амнистирование приватизации и легитимация сложившегося статус-кво в отношениях собственности: субъект собственности должен быть конкретизирован и легитимирован, иначе не преодолевается анонимность собственности и «социальный дегруппинг», как системное явление. Амнистируется любая собственность после независимого аудита и возврата ее стоимости в общественные фонды (бюджет). Нищим, полагаю, никто не останется.

  Третье, под общественным контролем (а других инструментов такого контроля, кроме Парламента, не придумать) власть публично разрабатывает и реализует  программу второго этапа приватизации, обеспечивающую каждого гражданина России равной и именной (персонифицированной) долей собственности в виде паев, акций, и т.д.

Четвертое, для решения этих и других задач по стабилизации общества и приданию ему устойчивого развития, монополия власти должна быть разрушена. Общественный диалог и общественный компромисс по вышеназванным принципиальным вопросам предполагает тесное сотрудничество и очень высокое доверие всех партнеров этого диалога и, тем более, акторов реализации социального компромисса.

Пятое, лубянские должны «вернуться в казармы». Это ни куда не годится, когда вся внутренняя и внешняя политика страны вырабатывается на Лубянке. Технологии и методы работы этого государственного института остаются на уровне 20-30-х годов прошлого века и являются фактором угроз для безопасности страны, но, отнюдь, не условием его безопасности. Нынешнее катастрофическое положение страны во многом является следствием чрезмерно активного присутствия этого ведомства в преобразованиях страны в 90-е годы прошлого века, как, впрочем, и сам развал СССР.

И власти, и обществу нужно признать, что без всеобъемлющего общественного договора мы не решим стоящих перед нами задач по обеспечению своего будущего. Механизмы и формы общественного диалога, ведущего к компромисссу,  как и предмет диалога, способы реализации договоренностей, конечно же, должны широко обсуждаться в обществе. Но реализация названных   условий позволила бы преодолеть посредством конкретизации субъекта собственности и приобщения к числу собственников подавляющего числа населения страны «социальный дегруппинг», как системный изъян российского социума,  снять взаимную объективную отчужденность власти и общества,  восстановить механизм демократического политического  дискурса во всех сферах жизни общества,  открыть все шлюзы социального творчества для основной массы деятельностных субъектов, что обеспечило бы   России принципиально новое качество устойчивости и прогресса.