Этюд

Нике девятнадцать лет, она — из интеллигентной киевской семьи. Папа — инженер, мама преподает виолончель в консерватории. Сама девушка учится на архитектора. Обычно позитивна, доброжелательна, слегка игрива. Сегодня сидит насупившись, поджатые губки дрожат. Того и гляди расплачется.

- Что у тебя стряслось? - спрашиваю. 

Молчит. Стесняется. Взгляд отрешенный. Красивая киевская девушка некрасиво смотрит в себя. Некрасиво — потому что мокрый нос и неестественно пунцовые щечки совсем не идут ей. Некоторых девушек предслезливое состояние хорошит, некоторых — простит. Ника, увы, из второй категории.

- Расскажи, - прошу с сочувствием, но без нажима, - глупо меня стесняться. 

Ника всхлипывает, но начинает говорить.

- Встретились мы вчера с подружкой, бывшей одноклассницей. Олесей ее зовут. Не виделись несколько месяцев, а тут погода такая теплая, немартовская совсем. Солнце только скрылось. Пошли прогуляться. Гуляем. Тут она предлагает выпить пива. Я-то пиво совсем не люблю, некрасиво девушкам пиво пить, но согласилась за компанию. Она тогда, чтобы сэкономить, предложила в кафешку никакую не идти, а купить пару бутылок и распить их во дворе неподалеку. 

Ника замолкает, словно хочет сосредоточиться. Собственный монолог явно подействовал на нее успокоительно. Сосредоточенность ей к лицу, мне нравятся произошедшие с ней перемены, а девушка продолжает говорить.

- Я-то, конечно, пару глотков только и сделала, чтобы ей одной пить не обидно было. А она и свою бутылку выпила, и мою допила, и пошла в киоск за добавкой. Мне как-то странно пиво пить, да еще и на улице, но стою, не бросать же ее, тем более, что она о мальчике своем рассказывала интересно очень. Быстро стемнело и похолодало, и я уже думаю, пора бы домой возвращаться. И тут она просит меня подержать недопитое пиво, а сама отходит на пару шагов, приседает, быстро спускает юбку и писает прямо на колесо рядом стоящей машины.

Голос Ники снова дрожит, но она борется с собой, она хочет пережить случившееся, но в нерешительности все же замолкает.

- И что? - спрашиваю я.

- И я не понимаю, - почти шепотом говорит Ника, - я не понимаю, как в следующий раз при встрече я смогу посмотреть ей в глаза. 

В тот же день, пятью часами позднее я встречаюсь со своим давним киевским знакомым Геннадием, мы быстро идем по Большой Житомирской от Михайловской площади по направлению к ресторану «Монако».

В лицо стучится не то дождь, не то мелкие снежинки, и я поднимаю воротник пальто. Погода весьма далека от весенней, хотя самый разгар Великого Поста.

- Знаешь, что Лидия учудила? - бесцветным тоном бросает Геннадий, быстро куря на ходу неожиданно длинную сигарету.

Пару раз я мельком видел Лидию, тонкую высокую брюнетку лет двадцати с огромными черными глазами и всегда слегка приоткрытыми пухлыми губами. Геннадий постоянно принимает иностранных партнеров, а девушка (как и еще с десяток ее коллег) работает у него «менеджером по встречам», обеспечивая партнеров полной развлекательной программой, по меткому выражению Геннадия, «от Лавры до минета».

- Зайдем, - говорю, - в ресторан, чтобы не зябнуть. Там и докуришь, и про Лиду доскажешь. 

Мы синхронно пьем глинтвейн и молчим. Надо бы взять сигару, да не хочется. Геннадий брезгливым щелчком скидывает пустую пачку сигарет со стола.

- Приходит, - без всяких предисловий продолжает он, - ко мне аккурат перед началом поста и говорит: «Я, Геннадий Иванович, хоть и грешу, но в Бога верую. Я людям зла не делаю, только добро, так что Бог на меня не серчает и меня строго судить не станет». Разговоров от нее таких я раньше не слышал, так что спрашиваю, чего же она от меня хочет. 

Официант разливает водку из запотевшего графина, делая вид, что ничего не слыши

Официант разливает водку из запотевшего графина, делая вид, что ничего не слышит.

- Ну так она мне и отвечает, - хмуро продолжает Геннадий, - что работать она, конечно, сможет и в пост, деваться ей некуда, но секс — только после захода солнца, так как грех, говорит, большой в пост православной девушке до захода солнца сексом заниматься. 

Официант роняет черемшу с блюда с закусками на стол и без тени сожаления извиняется. Геннадий задумчиво молчит. Солнце давно зашло.