Тетя Дуся - кухонный комбайн, или Почему я не люблю пролетариев

На модерации Отложенный

Одно время после университетского распределения соседствовала я в коммунальной квартире с двумя женщинами – Дусей и Надей. Было советское время, и по его меркам обе жили в достатке и были хорошими хозяйками. Но жили по-разному, и никогда я не видела более разных людей. Дуся – женщина простая, городская в первом поколении, одержимая работой, сама добросовестность и щепетильность. Не принимала ничьей помощи, боялась задолжать – услугой или, Боже сохрани, деньгами. Не нуждалась ни в чьей помощи, рассчитывала только на себя, почитала за счастье свою работу штамповщицы на ближайшем заводе.

 

 Пользовалась Дуся на нашей общей кухне посудой, привезенной еще в молодости из деревни.  Чугунки и сковородки достались ей, похоже,  от бабушек. Сносу этой посуде не было, несмотря на то, что Дуся не мыла ее, а почти ежедневно изничтожала во дворе – чистила убитой пылью из бывшей песочницы. Посуда сияла. Сияла своей честной нищетой рядом с кокетливыми кастрюльками и чайниками из дорогого финского гарнитура, принадлежащего Надежде. А Надя будто бы и не мыла свою элегантную посуду, нет, конечно, мыла, но как-то незаметно, без всяких усилий, необременительно, даже празднично. У нее никогда ничего не подгорало, не убегало на чудовищно старую чугунную газовую плиту, которую мы никак не могли сменить на польскую. Дуся наотрез отказалась от складчины, а Надя принципиально не хотела делать подарков Дусе, так как считала Дусину скаредность жлобством. Плита была вся в рытвинах и вмятинах, и Дуся, упустив молоко из помятой сияющей алюминиевой миски, добивала плиту яростной чисткой с песком и простым мылом, потом чистила миску, потом мыла полы в кухне, а заодно проходилась и по всему громадному коридору сталинской коммуналки. Дуся не жалела себя. Она вообще не доверяла благу, доставшемуся слишком легко. За любой результат она щедро расплачивалась своими силами, своей жизнью, самой собой. Надежду она не просто порицала, ей чужд был сам стиль ее жизни, направленный на высвобождение себя от быта.

Я была в хороших отношениях с обеими. Только не любила трапезничать вместе с ними в общей кухне. Мне не нравилось, как они ели. Надя ела напоказ – нарочито медленно и ритуально, демонстративно с салфетками и кольцами для них, с изобилием соусников, солонок и разных вилочек, чем, я заметила, вовсе не пользовалась. А Дуся поглощала пищу, нимало не заботясь об окружающих. Она имела обыкновение сначала глазами сжирать кусок, вертеть его перед глазами, а потом зубами набрасываться на него, словно боясь, что он убежит. А в остальном это были вполне приятные и порядочные женщины, исповедующие разные подходы к жизни.

 

 Правда, однажды Дусины принципы чуть не обрушил гэдээровский кухонный комбайн, который Надежда приволокла из Москвы, вбухав в чудо техники деньги на три пары обуви для всей семьи. Никто ее не поругал – ни муж, ни сын, они были в восторге от соломок и звездочек, в которые превращались картошка, свекла и морковь. Все удивлялись, что мясной фарш из килограмма говядины был готов через пять минут.  У Дуси вытянулось лицо, она даже произнесла что-то одобрительное – нет, не по поводу морковных звездочек, их она не поняла, а по поводу мясного фарша, который ей доставался ценой как минимум двухчасового терпения накануне великих праздников. Она не молола мясо, а добывала его из чрева древней мясорубки. И мне всегда казалось, что она добывала из нее и сами праздники – так довольна была Дуся, завершив ритуальное жертвоприношение молоху каслинского литья.

 И только узнав, сколько стоит комбайн, Дуся пришла в себя, повеселела и вновь уверовала в истинность своего экономического и морального кредо.  Она не считала, что ее мученические труды по добыче фарша стоят таких деньжищ.

Снова Надежда стала для нее лентяйкой, балованной, снова Дуся думала, что сумеет перехитрить эту жизнь по-своему.

Идеал честной, опрятной, экономной нищеты воспитывали в нас десятилетиями. Отцы и матери наши, целомудренно положившие свои жизни на стройках коммунизма, похоже, уже не смогут и не захотят жить иначе. Долготерпение и не всегда добровольный аскетизм возведены были в ранг гражданской доблести и долга. От человека требовалась полная выкладка – на благо государства и всего народа. Дусе, а вместе с ней большинству наших стариков никогда бы не пришло в голову, что государство им задолжало. Они сами числили себя в долгу  - и перед государством, и перед своими семьями и детьми – и платили, платили, экономя за счет себя, растрачивая себя на труды, которые в других странах уже давно поручили стиральным машинам и кухонным комбайнам. 

Но ведь черпали же в этом вдохновение и радость!

Их почти бескорыстные труды украла “перестройка”. Но самое циничное в том, что вместе с созданным их руками богатством у них украли их радость и вдохновение, их веру, их идеалы.

Было учтено все:  честная бедность и уравниловка – как государственная политика и усвоенная народом психология добродетельной стерильной нищеты для всех, и воспитанное из глубины веков долготерпение русского человека – все учли перестройщики и перехватчики власти.

А что же народ? Увы, народ безмолвствовал, гегемон в том числе. Неужели кому-то непонятно, что олигархия и чиновничья власть, на которые сейчас списываются все наши беды, возникли в нашем Отечестве не вдруг, не сами по себе, а с нашего молчаливого согласия и при нашем активном участии: гегемоны первые сами понесли деньги мошенникам и выжигам, сами отдали им свои акции своими руками построенных заводов и нефтепромыслов, сами в свое время навыбирали в советы директоров образованную, подкованную братву, выжимающую последние ресурсы из дышащих на ладан остатков промышленности, нечаянно уцелевших от тотальной сдачи заводов на металлолом… Сами наоткрывали драных ларьков в зданиях НИИ и конструкторских бюро.  Сами отдали им земельные паи… Ищите теперь у них же справедливости...

 

Народ – и рабочий класс, и крестьяне, и интеллигенция - всегда потворствовал претворению в жизнь того гибельного для страны пути, что навязан нам так называемыми реформами, планы которой вырабатывались заокеанскими режиссерами. Выбрали Б.Н.Ельцина  - больного, успевшего и насмешить, и опозорить страну на весь мир своими публичными эскападами. Выбираем Госдуму, большинство депутатов которой от нашего имени продолжает  узаконивать «реформы» – коммунальную, земельную, налоговую, при которой и Дуся, и г-н Абрамович – равны в своей налоговой ответственности перед государством…

 

Мне жаль тетю Дусю, мою бывшую соседку, которая так и не купила не только кухонный комбайн, но даже новую мясорубку. Ее кухонным комбайном пользуется кто-то другой, более ловкий и пронырливый. Ею самой, ее трудами  всю жизнь пользовался и продолжает пользоваться, как кухонным комбайном, кто-то другой. Но мне не жаль созданного большевистскими мифами «гегемона», который всю жизнь был доволен ролью кухонного комбайна, а теперь тоскует об этих временах…