О принятии

Обычный кабинет врача в типичной больнице. Привычная внутренняя потёртость временем, которую решила не обновлять жадность ответственных за улучшение качества - вполне типичный признак безобразной страны второсортного отношения к себе. Мигающая лампа, словно желающая выпросить своим мерцанием освобождение из этого места, старые столы и, конечно же, вечно царящий холод, что обитает на любой поверхности и в самом воздухе. За столом сидит баба, лет сорока, возможно, ибо часто такие выглядят много старше своего паспортного возраста. И не женщина, но именно баба, потому что в моём словаре определение слову женщина служит нечто уважительное, нечто божественно прекрасное, в той или иной мере во всяком случае. Она мёртво смотрит в какие-то документы, отнявшие её последнюю надежду на собственное внутренее выздоровление, затем её рот открывется в недовольном тоне к моей персоне, стоящей в дверях с умышленно добрым лицом, лицом привыкшим встречать недовольных, дабы не вызвать их ещё большее недовольство, увы, подобное необходимо для получения желаемого, и пусть это лицемерие и я повинен в нём, но мне от того, что это не искренность самому куда неприятней. И был бы я искренен, если б не было так больно, а так повелось, что в некоторых ситуациях жизненных выживать способны лишь мертвецы, светлая душа в миг будет облита кислотой и обвалена в грязи.

-Проходите быстрее ! - Властвующим тоном сообщает она. В этом тоне уже всё вырисовывается, но эти мысли я пока подавляю, стараясь не упускать возможности вызывать симпатию и расслабиться.
-Добрый день - Отвечаю я и прохожу ближе к ней, садясь на стул, доставая необходимые бумаги, по которым меня отслеживают и по привычке признают достаточно здоровым, чтобы я и дальше отдавал большую часть себя на дело, благодарность которого честнее назвать злоключением реальности, мастерски отточившей свой циничный юмор именно на таких, как я.
Она, человек больших габаритов, смотрит на меня и видит что-то раздрающее. Возможно, это молодость, которую она упустила, возможно и что-то иное, но так или иначе я объект из той жизни, в которую ей не попасть - я живой, не потерявший себя, умеющий видеть красоту, ценить мгновение и наслаждаться жизнью, какие бы выкрутасы она не вытворяла и что бы ни подкидывала с намёком ввиде крайне неприятного запаха. По её телу пошла реакция, в её сознании происходят отсылки к раздражающим её событиям, оценка, анализ, сравнение, сопоставление, параллели, ассоциации - все эти процессы внутри её головы, как большая свора тараканов - начинает копошиться, беспокоя и без того её слабый покой. И вот она уже придирается к чему-то, какой-то пустяк очевидный лишь на почве невроза, затем она вновь делает то, что свойственно низким людям - демонстрирует свою власть в лице превосходства, при том делает это неумело, не стесняясь использовать критику в мой адрес, полагая, что в ответ будет лишь раболепствование.

Мои нервы не выдерживают, так как мне очень сложно даётся закрыться наглухо, чтобы эта болезненная вонь не проникла, я вздыхаю осознавая ушедшую ярость и произношу то, что удивляет меня самого.
-Как бы мне сейчас хотелось порезать Вас языком на тысячи мелких кусочков, каждый из которых горел бы в своём собственном аду. Я бы начал с Ваших родителей, не додавших Вам любви, чувства безопасности и комфорта, не предоставивших Вам выбирать между едой и открытиями, какими можно заниматься всю жизнь поражаясь дивности этого мира. Затем я бы продолжил говорить о Ваших школьных годах, когда Вы, возможно замученная невниманием отличница, и первая же в связи с этим блядь потерявшей возможность делать это по любви, не находили себе места. Затем я предположил бы, что Ваша большая жопа - это следствие компенсации за каждый фрагмент счастья, который прошёл мимо Вас и был вынужден превратиться в килограм жира, так мерзко опоясывающий ваше тело с головы до ног. Затем мог бы сказать, что больным, моральным уродам не сумевшим найти себя в этом мире, стоит ничего не говорить, но тут же меня бы подхватил азарт донести до Вас всё моё видение этого Божественного поражения, если тот вообще возлагал на Вас какие-либо надежды. Сказал бы непременно и о возрасте, о том как старо Вы выглядите, в связи с чем, должно быть не интересуете даже в стельку пьяного недоумка. Предположил бы, что у Вас нет детей в связи со здоровьем по женской части, которую Вы успешно угробили в гуляньях блядской, ранее упомянутой молодости. Ещё бы спросил нет ли у Вас климакса, коль Вы действительно так старо выглядите, ибо тогда быть может он явился бы причиной столь стойкого негодования всем происходящим, вплоть до радостно приходящих к Вам ?

Закончил бы я аплодисментами, если бы Вы всё же намекнули мне, что детей у Вас нет, это бы успокоило меня, зная, что в будущем не появится лишние жертвы Вашего больного разума, ведь Вы, как больная, могли бы их третировать, ущемлять по той же причине, по которой ущемляли Вас. О, и ещё я бы сообщил, что Вы, умирая, возможно осознаете как была бесцельно и бессмысленно прожита отведённая Вам жизнь, сколько всего Вы упустили и сколько боли причинили другим, ставя ложные диагнозы доверчивым и наивным пациентам, лишь потому что Вы недовольны их возможностями и отпущенными радостями. Всё это и многое другое между было бы сказано с большим облегчением, ибо тогда, наконец, до меня снизошёл бы катарсис, однако всё это - было бы чем-то нехорошим и неприятным, а я не хочу делать Вам неприятно, как бы сильно я этого ни хотел. Понимаете ? Я хочу, чтобы Вы были счастливы и вспомнили как это - наслаждаться чем-то более глубоко, если Вы помнили как это, или научиться этому, если никогда не практиковали прекрасное. Я желаю Вам счастья, искренне, потому что тогда и мне будет намного лучше, с моей-то эмпатией.