прощание с родиной

На модерации Отложенный

Ныне я живу в крайне необузданной и невоспитанной стране, стране дикой и печальной, полной глупости и жестокости, не умеющей любить и уважать себя, ценить лучшее и бороться с худшим гордо шагая вперёд не опуская головы, и мне очень стыдно за мою страну. Мне так же стыдно за своё естественное желание изменить ей с местом лучше, ибо всегда все искали места под Солнцем уходя от туда, где Солнце грело недостаточно даже для поддержания жизни. И моё положение, человека зрячего на сегодняшнее время и богатого яркими чувствами, вынуждает горестно вздохнуть, как и многих других из большого болеющего племени, кто давно вырос из желания подчиняться никудышным вождям, кто к счастью не дорос своей безнравственностью до жажды занять их тронные места. И текст этот не омрачён чувством злобы слепо влюблённого патриота, не осквернён презрением ясновидящего циника, он служит формой обманчивой попытки отпустить то, что таинственным для сердца образом стало таким близким. Речь, разумеется, о глубине красоты и мудрости, кои и по сей день живут, пусть местами потрёпанные, истерзанные и искажённые, но до конца стойкие, пусть и в столь редких проявлениях. Честь и хвала тому прекрасному, что мы наследуем с давних времён! Дай боже нам не потерять ощущение настоящего, истинного света, какой сейчас с охотой заменяет низкий искусственный, сеющий расстройства твёрдых характеров, разложение образованных личностей, диктующий всей силой своего оглушающего разум голоса уныние, тоску и безнадёжность положения, ответственность за изменение которого каждый негласно перекладывает на соседа, как и тот, в свою очередь, перекладывает дальше.


Живущие надеждой видят в упадке усваиваемый урок, позже успешно выученный и никогда не повторяемый впредь, живущие же верой ничего кроме веры и её корма - беды, не замечают, тогда как сама беда столь полная своим количеством, просачивающаяся из самых мелких щелей, в самое, порой, неожиданное для того время, приводит к обжорству. Нужно ли говорить, что этот горький яд в больших дозах смертелен, если и в малых дозах тот способен парализовать волю ? Об этом холодно сообщает суровая статистика, которую мало кто наберётся смелости озвучить сейчас, потому как её оглашение подчёркивает общую недоразвитость. Но где, я спрашиваю, живущие любовью ? Попрятались ли они в страхе быть непризнанными модой нового времени ? Исчезли ли они в своей доброй общности ? Где те глаза, смотря в которые не видишь зависти, не видишь боли собственной, коей накопилось так много, что внутри кипит потребность её кому-то передать, порой самым грубым и непростительным способом, самым страшным грехом ?

И я сам же отвечу, что любовь эта от безвыходности пытается спастись примеряя маску ненависти, дабы добиться хоть немного внимания, а то лишь эхом отзывается пролетая через все родные края, и в рядах уже видно всё больше масок, под которыми эти же живущие любовью и умирают страшной предательской смертью в сырости и холоде.
Глубину хорошего заменила глубина сна, в каком сейчас находятся многие, способные увидеть реальность, а не нарисованные миражем мимолётные картины лучшего. С иронией замечу, что этот текст подошёл бы, наверное, ко многим периодам и разным годам наших далеко расстилающихся окрестностей: всегда вокруг плодородных земель летали стервятники, всегда внутри садов цветущих на этих землях ползали змеи, искушающие и отравляющие желающих вкусить плод знания. Тщетные попытки растолкать нескольким сжимающимся сосудам сердца своего носителя, спящего медведя, безрезультатны - его разум слишком глубоко увлечён чем-то другим, пока мы из последних сил поддерживаем те славные силы, что в нём остались.


Кто знает, возможно, что лишь в этом и заключается роль большинства - бездействовать, позволяя лишь на время острой опасности приходить в себя, осматриваться в поисках комфорта, но позже вновь быстро засыпать. Так или иначе моё чувство глубокого отстранения просит меня вспомнить, что любовь предполагает освобождение, в данном случае корней от той земли, что вскормила меня.
Мои тщетные попытки, как отдельного человека - достаточно мелки, и даже в совокупности с другими желающими лучшего - недостаточны, поскольку это всё равно малая часть. Признаюсь, двигать спящее тело, даже имея такую возможность, дело неблагодарное, дело бессмысленное, от чего всё и происходит так, как происходит, и как будет происходить.


Я буду гражданином чего-то большего, чем государство, я буду гражданином мира, и к сему титулу стараниями и усердием буду день ото дня идти, потому что находясь внутри большого глубоко спящего - комфортное окружение ему не создашь, его можно сделать только выйдя, и это будет сделано, если с этой тяжело даваемой свободой не исчезнет то наивное желание изменять к лучшему ныне существующее, и желание это не исчезнет, пока не исчезну я, такой, каким мне посчастливилось быть созданным.