Значение России сильно преувеличено

Интервью с венгерским социологом Палом Тамашем вызвало интерес у читателей «Новай Еўропы». Одна, хотя далеко не единственная, из причин этого, на мой взгляд, состоит в том, что оценки социолога отвечают настроениям и установкам, доминирующим в нашем обществе или по меньшей мере в его интеллектуальной части.

Видимо, многие соглашаются с тем, что Россия и в культурном, и в политическом плане играет для будущего нашей страны решающую роль, или с тем, что Беларусь – периферия Европейского Союза.

Тем не менее, если даже Тамаш прав в своих оценках, они не означают приговора, а, как и любые оценки, должны подвергаться дальнейшей рефлексии и анализу.

Локальная культура в глобальном контексте

Согласно Палу Тамашу, Беларусь находится в зоне русской культуры или даже русской цивилизации. Однако беларусы, по его мнению, этого не используют, т.е. не понимают того, что сцена современного искусства и социальных наук Москвы и Питера вполне может заменить им сцену Лондона и Парижа.

Отчасти с этим высказыванием Тамаша можно согласиться: если обратиться, например, к российскому «Художественному журналу» (ХЖ), одному из важнейших рупоров современного искусства в России, то можно увидеть, что представленные там имена и темы во многом пересекаются с таковыми в немецких или французских журналах о современном искусстве. С той только разницей, что сами немецкие и французские авторы опираются на своих классиков, российские же, за небольшим исключением, – на «чужих», которых обозначают, к примеру, западноевропейскими.

А теперь представим, что о выставке в Минске или Париже захотим написать мы, находясь в Беларуси. Не думаю, что для этого в первую очередь нужно будет обращаться за помощью к российскому ХЖ: для начала стоит обратиться к тем авторам, которые цитируются сегодня на страницах самых разных европейских или даже мировых журналов о современном искусстве. Однако к ХЖ можно или даже нужно обратиться во вторую очередь, чтобы сравнить, как через обращение к тем же авторам российские критики и мы анализируем свои культурные феномены.

Освобождение от удвоенной периферийности

Именно тогда нам удастся выбраться из той удвоенной периферии, или периферии второго плана, о которой так удачно пишет Тамаш: когда культурное производство в соседствующих с Россией странах ориентировано на нее, в то время как саму «московскую элиту интересует сейчас Париж, а не то, что происходит даже в российских городах». Однако выход из удвоенной периферии через обращение к европейским авторам и текстам не будет означать попадания в новую зависимость – от западной Европы с ее центрами в Париже и Лондоне. Поскольку эти центры давно умножились и находятся в еще большей близи по отношению к Беларуси (и примером может служить тут Вильнюс с его театральной жизнью), чем Москва.

В качестве еще одного примера можно привести европейский культурный журнал «Lettre». Этот журнал был основан в Париже в 1984 году и на сегодняшний день выходит в шести странах: Франции, Италии, Румынии, Германии, Испании, Дании и Венгрии – на соответствующих языках. Участвуя в такого рода проекте, делая свою версию международного журнала, возможно учреждение очередного европейского или международного центра в своей стране.

Для этого, конечно же, необходимы соответствующего уровня редакторы и авторы, а также финансовая поддержка, что куда затратней пересказа пересказов российскими авторами западных, которых они по большей части считают чужими. Однако именно таким способом и создаются сегодня своя культура и своя история.

К достижению такой цели можно стремиться, начиная, к примеру, с организации практик и мест международной коммуникации в своей стране – коллоквиумов, конференций, выставок и прочего, чтобы затем перейти к долгосрочному международному сотрудничеству.

В этом смысле таким же натянутым кажется мне и выделение Польши в качестве второго важнейшего ориентира современной беларусской культуры. Если культурные центры сегодня повсюду, то и активным культурным критикам необходимо быть в курсе того, что происходит сразу и в Лондоне, и в Париже, и в Нью-Йорке, и в Варшаве, и в Москве. Сегодня, благодаря такого рода проектам, как «Lettre», делать это куда проще – можно даже обойтись знанием одного иностранного языка (хотя два или даже три – это значительно лучше). Однако это всё же сложнее, чем действовать через российских посредников, хотя знать о них не помешает.

Русская культура и ее пределы

Отдельного внимания заслуживает, конечно же, тезис венгерского социолога о том, что в Беларуси, как и в России, мы имеем дело с русской культурой. Иначе говоря, из сказанного Тамашем можно заключить, что всё, что производится в Беларуси (как и в Украине, например) на русском языке, относится к русской культуре.

С другой стороны, Тамаш отмечает, что время этнического национализма, для которого немалую роль играет ставка на национальный язык, в Европе прошло. Отсюда, однако, следует, что язык имеет сегодня в первую очередь инструментальное значение и что один только факт использования того или иного языка еще ничего не говорит о специфике локальной культуры.

В таком случае то, что производится за пределами России на русском языке, может относиться как к русской культуре, так и к той локальной культуре, которая его использует. В этом смысле уместно говорить о русскоязычном культурном или научном пространстве по аналогии, к примеру, с немецкоязычным научным пространством, как это делают немецкие и австрийские социологи науки, которым, тем не менее, в голову не придет отождествить на этом основании немецкую, австрийскую и прочие немецкоязычные культуры.

Однако откуда, если не из языка, черпать смыслы для создания собственной локальной культуры? Из текстуры собственной социальной и культурной жизни. Иными словами, обращение к локальному контексту – не важно, на каком языке, – требуется сегодня для интерпретации наличных и порождения новых смыслов самых смелых подходов и аналогий.

Центральным при этом оказывается не приверженность традиционным ценностям, а значимость того или иного осмысливаемого процесса или имени для развития современного искусства, науки, общества в целом.

Причем степень весомости новых смыслов не должна вызывать смущения: да, не у всех народов и культур есть такие фигуры, как Иммануил Кант или Фёдор Достоевский, однако не они одни творят настоящее и историю. Именно малыми героями наполнены учебники по истории и культуре европейских стран, но не Беларуси, где всё еще предстоит создать свои нарративы настоящего и прошлого. Именно эти малые герои создают те смысловые и жизненные контексты, в которых только и смогут появиться более значимые фигуры и повествования.

Другой вопрос, насколько такое обращение к локальному настоящему и локальной истории грозит нам новой формой изоляции? Все зависит от того, будут ли они помещаться в более широкий контекст или будут ему противопоставляться на манер, известный нам по действиям элиты, правящей в Беларуси.

Европа и история как открытый проект

Вот тут-то мне хотелось бы вернуться к той часто обнаруживаемой у российских исследователей фигуре размежевания с Европой (как чужой), которую можно найти, к примеру, и в ХЖ. Одна из причин такого размежевания – весомость собственного, имперского исторического и актуального существования.

Такая постановка вопроса, как кажется, едва ли уместна в Беларуси, имеющей другое историческое наследие и, хочется надеяться, другие представления о будущем. Однако каковы эти представления? Могут ли они исчерпываться одной лишь задачей по дальнейшему поддержанию независимости через развитие своего локального контекста? Почему стоит ориентироваться на Европу, и ждут ли нас там?

В связи с этими вопросами хотелось бы коснуться последнего пункта моих разногласий с Палом Тамашем: если сегодня Беларусь и не находится в лидерах повестки дня ЕС, то это не значит, что таковой ситуация будет оставаться и в будущем. Во-первых, потому, что история – это открытый проект, и мало кому, включая исследователей в области социальных наук, удается строить удачные прогнозы на ее счет. В том числе по той причине, что, как отмечает испанский психоаналитик, философ и писатель Сержио Бенвенуто на страницах последнего номера «Lettre», задача социальных наук – анализ настоящего и прошлого, а не прогнозы будущего.

Во-вторых, Беларусь не окажется на упомянутой повестке дня до тех пор, пока сама не заявит о своем желании и намерении интегрироваться в ЕС. В этом смысле, помещая Беларусь, Украину и Польшу в один ряд, Тамаш как будто забывает, что Польша уже в Европейском Союзе. Однако из этого, конечно же, не следует, что вхождение Беларуси в ЕС произойдет по польскому сценарию.

Вопрос в другом: насколько мы способны и хотим вообразить себе наш собственный сценарий? Причем не только вхождения в ЕС, но и нашего будущего вообще.

Какие формы поведения, ценности и институты мы видим (т.е. не только выделяем в качестве наличных, но и желаем в качестве ориентиров нашего развития) в качестве определяющих для наших локальных нарративов?

Думаю, для поиска ответов на эти вопросы не обойтись без сравнительной перспективы, а также без самих критериев сравнения. И для их поиска уж точно недостаточно импульсов, которые исходят из global city вообще, скорее, необходимо предельно критическое отношение к своему настоящему и прошлому, которое бы позволяло отдавать предпочтение одним ценностям и отвергать другие.

Вопрос о том, каковы критерии такого различения, является в сегодняшней мультикультурной, постколониальной и демократической Европе одним из центральных. Думаю, хотя бы для поиска ответа на этот вопрос, нам стоит видеть свои ориентиры в Европе.