Исторические штудии. Областничество и народничество

Если присмотреться к политической палитре третьей четверти девятнадцатого века – эпохе зарождения исторического областничества, то обнаруживается почти полное совпадение взглядов областников с народниками. У них были одни предшественники, их вдохновляли схожие идеи, их эволюция шла почти синхронно – и оба течения были отодвинуты на второй план одним противником. Можно подробнее рассмотреть этот вопрос с тем, чтобы попытаться определить, насколько на взгляды Потанина, Ядринцева, Щапова и иже с ними повлияла атмосфера народничества, было ли народничество первичным – а областничество вторичным, возникшем на его основе с учётом сибирской специфики. Всё же, как мне представляется, оба политических течения возникли одновременно, в одной и той же среде, под воздействием одних и тех же идеологов, и далее развивались параллельно, поскольку были обращены к двум весьма различным обществам.
Народничество основывалось на обосновании особого «русского социализма», иначе - крестьянского, народного. Первым возможность самобытного пути России прозрел Герцен. Он утвердился во мнении о невозможности победы социалистических идей в Европе - на основании личных впечатлений от поражения европейских революций 1848 года. В России Александр Иванович, наоборот, увидел сохранившуюся крестьянскую общину и счёл её основой будущего социалистического общества. В том случае, если бы крестьянское общинное землевладение, народное право на землю и мирское самоуправление смогли состояться, а в дальнейшем распространиться на всю страну, то такое общество стало бы социалистическим. Россия бы на пути в светлое будущее миновала бы капитализм, который в тот период развития в Европе представлял собой отталкивающее зрелище.
Герцен, его ближайший преемник Чернышевский, а также их последователи, не были против промышленного развития России, но пытались найти иной путь, который бы избавил страну от обнищания крестьян, появления армии голодных пролетариев, готовых за кусок хлеба на любую работу, растления нравов и господства чистогана. В дореформенный период они считали необходимым освобождение крестьян с землёй без выкупа, ликвидации помещичьего землевладения, демократизацию страны на народных началах самоуправления и с привлечением передовых европейских идей. Относительно государственного устройства будущей России Герцен намечал создание федерации из исторических областей - России, Украины, Сибири.
Народничество никогда не существовало как оформившаяся политическая организация. Название как таковое появилось только в 1870-х, хотя первые действовавшие группы оформились ещё в начале 1860-х. Среди тех, кого сейчас причисляют к этому направлению, были деятели с непримиримыми взглядами, а множество течений, на которые сразу же разбилось народничество, находились друг с другом во вражде. Консервативная ветвь народников многое восприняла от славянофилов и обращалась к народным устоям как к потерянному эталону русской жизни. Либералы из народников уповали на общинно-артельный дух народа, который поможет стране миновать капитализм. Сразу же выделились революционные направления, одно из которых уповало на заговор против монархии, а другое – на победу анархии, которая представлялась естественным состоянием русских.
Пропагандисты-народники действовали с 1860 года, они распространяли в народе идеи свержения самодержавия и основания федеративного союза областей во главе с народным собранием. Другие кружки организовывали коммуны, хождение в народ, летучую пропаганду. Террористы с 1866 года (попытка покушения Каракозова) развернули революционный террор, который усилился в конце 1970-х и завершился казнью Александра II.
В общем, их взгляды повторяли тезис Герцена, предтечи народничества: организация жизни на общинных началах (или коллективистско - анархистских), обобществление земли и организацию государства как федерации общин.
Подобные идеи были популярны среди студентов и передовой интеллигенции в 1850-х – первой половине 1860-х годов, когда в Санкт-Петербурге сформировался земляческий кружок сибиряков. В разном составе он просуществовал с 1858 по 1863 годы, именно тогда оформились основные взгляды идеологов областничества.
В их среде сложился взгляд на колониальный характер развития современной им Сибири. Студенты имели возможность ознакомиться с состоянием колоний Англии, а также с Северо-Американскими Соединёнными Штатами, которые освободились от опеки Британии. Контраст между процветающими обществами и нищей Сибирью бросался в глаза. По представлениям первых областников виновными в отставании Сибири от европейских колоний и от собственно Сибири была политика центра по отношению к этой территории, а именно в колониальном статусе Сибири: штрафной колонизации (т.е. ссылке уголовных элементов) и произволе чиновников («Сибирь не знала крепостного права, но она знала административное бесправие»). Освоение Сибири считалось проявлением народной инициативы, которая потом была заменена бюрократической регламентацией: последняя привела территорию к бедственному положению. Развитие Сибири затормозилось, её богатства оказались обращёнными на обогащение российской элиты, управляющих ею чиновников, но не самого населения края.
Возможность процветания своей родины областники видели в избавлении от неравноправного положения и в развитии общинного (артельного) начала, которое было крепко укоренено в старожилах. Община сибиряков помогла им выжить в труднейших условиях и должна была послужить залогом их вступления в новое общество равноправия и свободного труда. Областники положительно оценивали опыт США – но при этом чётко указывали на неприменимость слепого копирования заокеанского опыта. Например, в США сложилась сельская община из свободных людей, которые объединились для обеспечения своих прав и возможности организовать свою жизнь. Такие общины – естественная основа федерализма. Но в Сибири такие общины, сельские «миры» существовали многие поколения, все исконные сибиряки прошли через них – поэтому нужно было сохранять образ жизни старожилов, их коллективистский дух в сочетании со здоровым индивидуализмом и частной инициативой. Областники предлагали сделать общины основой будущей цивилизации, вложить в естественную самоорганизацию крестьян достижения мировой научной мысли. Они видели историческое значение Сибири в том, что именно она должна была сделать самый первый шаг и показать пример всему миру в том, как на древнем основании основать передовое общество.
Почему нельзя рассматривать вместе народников и областников? Причина не в них самих: они действовали в разных социально-экономических условиях. Европейская часть России и Азиатская Россия отличались друг от друга не менее, чем Великороссия от Малороссии – было народничество русское, по вот украинский вариант был гораздо слабее своего «старшего» оригинала и носил национальный окрас. Это были, по сути, разные страны в составе одной империи.
Между народниками и областниками могла быть человеческая симпатия, общность взглядов, намерений – и мер по осуществлению своих целей – но в остальном они действительно действовали изолированно, словно жили в разных странах или в разных эпохах. Я не встречал упоминаний о действиях, которые бы вели к координации деятельности областников и народников. Гипотетически, если представить такое, могло появиться влиятельное политическое движение, которое бы охватывало всю территорию расселения русского этноса, подавляющее большинство населения страны. Такой союз не мог состояться потому, что в идеологии народничества и областничества были заложении непреодолимые препятствия к такому альянсу. Самое главное – народники и областники имели одинаковое представление о том, что политическая деятельность должна исходить из национальных особенностей, вдобавок, что общемировой опыт может быть примёнён к стране только после глубоко продуманной адаптации. Сибирь и Евроссия, Азиатская Россия и Великороссия представлялись им слишком разными, ненавистное им самодержавие оборачивалась к народам этих стран разными гранями - чтобы можно было как-то вести совместную борьбу и давать советы друг другу. Этим они отличались от более позднего умонастроения, которое основывалось на признании европейского опыта единственно верным, вдобавок - и принуждении России идти строго по западному пути – а всё самобытное должно было быть уничтожено во имя назначенного идеала.
Областники, таким образом, принадлежали к общероссийскому (в смысле – общеимперскому) движению и должны рассматриваться вместе с народниками как разные грани единого процесса. Различие между ними, в частности – что принципиальное место в их требованиях занимало требование автономии /самостоятельности, обусловлено объективными причинами.
Для исторических областников требование независимости Сибири не было самоцелью, но лишь средством достижения главного – социальной справедливости и естественного развития их родины, Сибири.

Поскольку главным препятствием они видели гнёт Российской империи, то первоочередной задачей они считали максимальное ослабление этого удушающего давления. В разные периоды своей деятельности они меняли тактику, переходя от призывов к бунту и отделению до взаимовыгодного сотрудничества – но стратегическая цель оставалась неизменной: свобода для достижения справедливости.

Следующий вопрос, который требует прояснения – насколько областничество было националистическим.
Для Великороссии центр тяжести борьбы с самодержавием лежал в социальной плоскости: власть, какая бы она не была, имела те же национальные признаки, что и народ под ярмом. В условиях средневекового самодержавия крестьянство не имело никаких возможностей высказаться – кроме как «пустить петуха» или взбунтоваться. В то же время чиновничество формировалось преимущественно из помещиков, которые имели представление о проблемах своих крепостных, и пыталась их разрешить в меру своего понимания.
В Сибири положение было иным. Она управлялась пришельцами, для которых была чужой землёй, которые исходили исключительно из интересов общероссийской политики, но никак не местной жизни. Чиновники, особенно высших рангов, не знали сибирских особенностей и подходили ко всем проблемам исходя из опыта другого общества. Все слои сибирского общества рассматривали себя как угнетённое население, находящееся в бесправном положении по отношению к имперскому центру. Процветающий купец и каторжник, «русский» старожил и инородец – все они никоим образом не имели возможности донести свои требования до столиц и организовать местную жизнь на тех основах, который бы считали справедливыми для себя.
Для сибирских старожилов характерным было восприятие себя как русских в полном смысле этого слова, но не «расейских», то есть обитателей Центральной России. Для сибиряков «расейские» были людьми второго сорта, угнетаемой массой, кото-рая раздавлена крепостничеством, полностью бесправна, не способна к развитию и во-площению подлинно русских черт национального характера. Вот свидетельство Ядринцева, которое только отчасти можно объяснить полемическим запалом:
«Сибиряк считает себя русским, а на русского поселенца смотрит как на со-вершенно чужого ему человека, сомневаясь в его русской национальности».
В таком восприятии великороссов старожилы были не оригинальны: примерно такие же взгляды имели казаки и поморы.
Надо отметить, что само великоросское население не имело такого единства, как, скажем, искусственно созданная историческая общность «советский народ». Относительно однородными в девятнадцатом веке были такие сословия как дворянство, бюрократия, священнослужители, которые воспитывались в рамках одинаковых представлений и получали стандартное образование. Вне зависимости от места рождения, места службы или жительства, они считали себя «русскими», «российскими», подданными великой империи, причастными к осуществлению всемирной миссии. Остальные 90% населения России, неграмотное крестьянство, говорило на разных диалектах, считало себя, к примеру, «псковскими» или «костромскими». Общность следующего порядка – «великороссы», то есть жители центральной России, исторического ядра империи, ощущалась гораздо слабее. Наряду с «великороссами» сосуществовали прочие русские субэтносы – казаки, старожилы, поморы, малороссы и белорусы. Понятие «русский» - «российский» имело значение: подданство Российской империи, лояльность правящей династии, православное вероисповедание и причастность русской общенародной культуре. На том уровне развития общества не могло быть никаких попыток изменить существующее положение, создать из рыхлой массы региональных общин единый народ в современном понимании. Такая задача даже не осознавалась как насущная.
Относительное слияние сословий и региональных общин существовало только в Центральной России, где существовало максимальное сближение культур правящих классов и остального населения, крестьян и мещан. Чем дальше от центра – тем острее ощущалось отдаление дворян и чиновников от местного населения: по языку, идеологии, мировоззрению.
И вот тут выпукло выступает различие между деятельностью народников и областников. Народники призывали к социальным преобразованиям – так как их взгляды были утопичными, то есть не связанными с хозяйственными предложениями, я не рискую прибавить к определению термин «экономическим». Преобразования эти планировались в рамках одного народа, только разделённого на антагонистические классы. Для Центральной России это было естественно. Областники, дополнительно к социальной революции, проповедовали то, что позднее называли национально-освободительным движением, то есть освобождение одного народа от власти правящего класса другого. Областники осознавали, что само сибирское общество неоднородно, но считали противоречия внутри его незначительными по сравнению с гнётом имперской российской бюрократии. Для достижения своих целей они добивались консолидации населения Сибири. В дальнейшем, после достижения самостоятельности в любой форме, можно предположить, что намечалось плавное переустройство общества на справедливых общинных началах.
Дополнительно требуется пояснить, что во взглядах областников нет призыва к разрыву с Россией, полному и бесповоротному. Не случайно идеалом для них были С-А СШ, которые добились политической и экономической самостоятельности от метрополии, но при этом сохранили единую культуру «острова» и «континента», а также представление об одной англо-саксонской нации, разделённой только политически на подданных разных стран, колоний и протекторатов. Чётких указаний о будущем у областников нет, но по аналогии вырисовывается грядущая конфедерация-союз «русских», то есть восточнославянских областей с единой верой, культурой, общепринятым классическим литературным языком – возможно с диалектными отличиями, кодифицированными государственными нормами.
Областники предпочитали видеть в старожильческом населении Сибири особую часть русского народа, которая сформировалась в относительной изоляции и в иных условиях, вследствие чего обрела особые черты характера. Эта особенность позволили первопроходцам освоить огромные пространства, а их потомкам – обустраивать своё общество в экстремальных условиях. Областники в своих представлениях о будущем Сибири исходили из необходимости сохранения старожилов, нежелательности разбавления их «расейскими» - великороссами.
Для Сибири национальная проблема имело гораздо бОльшее значение, чем для Великороссии – в последней, в целом, был завершён процесс включения множества народностей Восточной Европы в русский народ. Великороссы воспринимали себя однородной массой – с мелкими различия в нравах и диалектах, окружёнными по периферии другими народами и государствами. Старожильческое население жило чересполосно с аборигенами, зачастую в окружении инородцев. С одной стороны, это усиливало самоидентификацию как русских (но не «расейских», то есть выходцев из Великороссии!), с другой часто приводило к смешению с аборигенами. Областники воспринимали инородцев как объект эксплуатации со стороны властей, то есть испытывали к ним полную солидарность, так как сами подвергались национальному угнетению. В историческом областничестве национальный вопрос прорабатывался особенно тщательно – как из присущего областникам и народникам чувства сострадания к угнетённым, так и из практических соображений: областники распространяли на коренные народы право на самоопределение. От позиции представителей других национальностей зависело, останется ли Сибирь единой или же подвергнется дальнейшему дроблению.
Удовлетворительного разрешения вопрос внутрисибирского национального строительства не имел, в областничестве постоянно боролись автономисты и федералисты, по-разному рассматривающие вопросы областного деления и степени государственности народов, населяющих Сибирь. Но споры велись в рамках единых представлений: национальные особенности каждого народа должны сохраняться, культурное воздействие со стороны русских должно идти исключительно мирным и щадящим путём, а русское ( то бишь старожильческое) население Сибири должно выступать гарантом охранения национальной самобытности других народов.
Напомню, что официальный Санкт-Петербург последовательно проводил политику культурной и хозяйственной ассимиляции инородцев, которая умерялась только практическими соображениями о нежелательности форсировать этот процесс в «тюрьме народов».