Мы утратили интерес к своей стране

Как справедливо было замечено, необходимым условием существования гражданского общества является осознание его членами своей принадлежности к этому обществу как к целому, наличие представления об общем благе в коллективном и индивидуальном сознании. Это благо превосходит все частные блага и ставит общественные интересы превыше частных. Но пока в России мы наблюдаем другое – частные интересы доминируют над общественными. Именно поэтому некоторые острые на язык люди называют Россию страной Абрамовича.
«Моральная общность» - фундамент жизни. Аморальное общество нежизнеспособно. Аморальность заключается в том, что личные интересы доминируют над общественными. Например, муниципальная (читай, общественная) собственность, которая должна была бы приносить доход в бюджет, передаётся в частные руки за гроши и уже работает не на пополнение городского бюджета, а на частный карман. «Моральная общность» - антоним эгоцентризму, социальному дарвинизму, социальной разобщённости. Именно «моральная общность» и является настоящим гарантом Конституции и социального благополучия, а не президент или какой бы то ни было государственный орган. Государство и власть, не ограниченные контролем гражданского общества, заботятся лишь о беззаботном и комфортном существовании привилегированного меньшинства, поставившего себя выше всех остальных, то есть над «моральной общностью». Отсюда проистекает не только моральное разложение, выраженное коррупцией, чиновничьей алчностью и махинациями, ростом бюрократического аппарата и административного ресурса, новорусской кричащей роскошью кучки людей, но и ещё более серьёзными, распространяемыми на всё общество проблемами, - культ силы, милитаризм, всевластие спецслужб, религиозный догматизм, социальная несправедливость, тотальный грабёж по закону, произвол милиции, рабское сознание граждан, бедность.
Сегодня не приходится уповать на рост мышц гражданского общества. Скорее, наоборот, налицо растущая мощь государства. Подобный этатизм является результатом не только влияния спецслужб и чиновничества, но и давления снизу влиятельных социальных групп, такой как, например, русская православная церковь. Церковь активно ратует за перераспределение общественных богатств. Главным инструментом этого является, разумеется, государство. Давление церкви на государство усиливает как саму церковь, обогащая её землями, движимой и недвижимой собственностью, создавая благоприятные условия для своей коммерческой деятельности, так и само государство, поддерживаемое церковью. То же самое касается других структур, пользующихся государственными преференциями – например, коммерческие банки, коммерческие телекомпании, всевозможные другие лояльные к власти бизнес-структуры, а также созданные чиновниками общественные организации. Подобная свобода в распределении общественных богатств и бюджетных средств со стороны власть имущих, игнорирующая реальные общественные обязательства (строительство и ремонт жилья, дорог, больниц, обеспечение качественными и бесплатными лекарствами, короче говоря, защита конституционных прав граждан), вызывает в обществе моральный кризис. Таким образом, ни о какой «моральной общности» не может идти и речи, а следовательно, государство обречено на коррупцию, произвол, насилие, несправедливость. Решение общественных проблем без решения проблем этического характера, создания «моральной общности» просто невозможно. Понимание этого хоть и не часто, но встречается. Многие считают, что проблемы этического характера может решить только церковь, к которой и апеллируют за помощью, и которая сама себя позиционирует как безупречный нравственный авторитет. Разрушенную в годы советской власти церковь нужно возродить, дабы утвердить в обществе моральные принципы – слышим мы всё чаще. Но, к сожалению, обратной стороной возрождения церкви, как это ни парадоксально звучит, является не умножение нравственно полноценных людей, а усугубляющийся имморализм общества.
Что мы, собственно, возрождаем? Кто мы? Является ли это возрождением в подлинном смысле слова? Скажем кратко: возрождение церкви явно исключает светскую картину мира, рационализм, интеллектуальные ориентиры.

В социальном плане я понимаю возрождение как формирование, утверждение «моральной общности», то есть всеобщую верность Конституции, дух и буква которой принимаются и поддерживаются всеми гражданами. Таким образом, «моральная общность» обеспечивает верховенство закона и равенство всех перед ним. Церковь основана на других принципах, больше похожих на вертикаль власти со своей иерархией.
Но насколько совместимы «моральная общность» и религиозное воспитание, христианское мировоззрение? На мой взгляд, рост количества верующих (христиан, мусульман и т.д.) имеет свои негативные последствия для гражданского общества и свидетельствует об отсутствии у граждан политических надежд. А клерикализация и неофитство являются следствием беспомощности людей в практическом отношении, их гражданского бессилия. «Естественным побуждением человека энергичного и порядочного является желание делать добро, но, если у него нет политической власти и какой-либо возможности влиять на события, ему остаётся лишь свернуть с этого естественного пути и заняться самим собой». Итак, в России сегодня созданы практически те же условия, в каких зарождалось христианство с его представлениями о личной святости, аскетизме и грехе. В этой системе ценностей прелюбодей более порочен, чем казнокрад. Разумеется, забродившее общественное мнение, настоянное на религиозной закваске, не станет обращать внимания на коррупцию и взяточничество, поскольку не будет считать, что урон от этих явлений сколько-нибудь серьёзен для человека, смысл жизни которого заключается в соблюдении религиозных предписаний и догм. Религиозность бывших комсомольских работников, «исполняющих обязанности подсвечников в церкви», вовсе не является лицемерием, как это принято считать. Они вполне искренние в религиозном плане люди. Их христианизированное сознание, противоречащее «моральной общности», вполне оправдывает их профессиональную несостоятельность и некомпетентность, поскольку главное для них – это не всеобщее благо, а собственное благополучие, вполне обеспеченное фактом занятия тёплого места, и персональная ответственность перед христианским Богом, моральный облик которого столь же несовершенен, сколь и их собственный. Поэтому вместо строительства жилья будут строиться церкви. А правоохранительными органами вместо борьбы с коррупцией, будет вестись борьба с инакомыслием и так называемым «политическим экстремизмом» - естественным гражданским протестом.
Деморализованные, нравственно подавленные люди способны создавать только религии и лагеря, но не публичное пространство и открытое, гражданское общество. «Социальная добродетель исключена из христианской этики». Так же она исключена из жизни мещанина, предпочитающего жить «в самом себе», в своём узком обывательском мирке, или даже вполне себе богатого внутреннего мира какого-нибудь профессора. Эскапизм – уход от реальности (в том числе в пьянство, наркотики) – таков итог пренебрежения частной инициативой, игнорирования, а то и подавления лучшего в человеке – существе общественном. Государство в этом преуспело. Нет ничего удивительного в том, что патриотизм стал для многих словом бранным, а для немногих – источником дохода. Ибо патриотизм так же неуместен в России, как и «в среде угнетённых народов, населявших Римскую империю». Раб, бесправный человек, терпящий несправедливость, не может быть патриотом. Имперская сущность власти очевидна. Москва давно стала третьим Римом, что не вызывает большого энтузиазма у остальной, «неримской» России. Вся эта политическая ситуация негативно сказывается на состоянии умов и даже генофонде. Вынужденный стоицизм наших людей оправдывает социальное, гражданское, политическое самоубийство граждан, ибо, как уже говорилось, нормальный человек вынужден под давлением системы свернуть со своего естественного пути общественного, гражданского, политического участия. К этому добавляется апатия – бесстрастное, равнодушное отношение к жизни, утрата интереса к своей стране, к её прошлому, настоящему и будущему.

Максим Ефимов