Почему городская цивилизация меньше рожает? И почему невозможно заставить ее рожать больше?

Ответ не слишком прост, но он достаточно понятен. Природа создала механизм, который поддерживает выживаемость вида — это рождаемость. Рождаемость должна выполнять две функции: обеспечивать выживаемость самого вида и поддерживать его баланс с окружающей средой. Бесконтрольное размножение приводит к усилению давления на ресурсную инфраструктуру и убивает вид с другой стороны — ему становится нечего есть. Рождаемость — слишком инерционный процесс, причем чем более развит и сложно устроен биологический вид, тем более сложной является система его воспроизводства. Поэтому в случае наступления неблагоприятных условий резкое изменение механизма воспроизводства невозможно. Тогда включаются другие механизмы — в первую очередь хищники и болезни.
 
 Городскую среду природные механизмы рассматривают как угрозу экологии и снижают давление на нее через постепенное изменение типа рождаемости. Благоприятные с точки зрения выживаемости вида условия создают изменения балансов в сторону снижения этого давления через уменьшение рождаемости. И чем лучше и дольше живет человек (как вид) в конкретной среде, тем сильнее будет падать рождаемость. Природа выполняет свою программу: выживаемость обеспечена? - значит, подумаем о других видах, которых этот благополучный вид начинает угнетать своей численностью.
 
 Неудивительно, что самые благоприятные общества — в Японии или в Южной Корее — сейчас находятся в кризисе рождаемости. Они просто слишком хорошо живут. Причем кризис — это еще как посмотреть. С точки зрения природных механизмов на самом деле кризиса нет. Да, меняется возрастно-половая пирамида, да, вид стареет, но в таком случае тоже происходят изменения: развитие вида идет не по экстенсивному пути занятия территорий и освоения ресурсов, а по интенсивному — через изменение поведенческих реакций. Но кризиса-то нет...
 
 По сути, происходит то же самое, что мы наблюдаем в зоопарках: созданные благоприятные условия снижают рождаемость содержащихся в них животных (цирки я приводить в пример не буду, так как там животные как правило содержатся в настолько зверских во всех смыслах условиях, что размножаться там просто невозможно — в концлагерях люди тоже как-то не демонстрировали бурный всплеск рождаемости, хотя выживаемость там была весьма невелика). В зоопарках же животные теряют стимул к «природному» размножению в тех количествах, которые обеспечивали их выживаемость, они начинают жить в свое собственное удовольствие.
 
 Вообще, любая система, попавшая в излишне благоприятные условия, довольно быстро утрачивает все те механизмы, которые помогали выживать ей в «обычных» условиях. А так как этот процесс инерционный, всегда есть опасность, что система «проскочит» новую точку баланса и перейдет в суицидальный режим. Эксперимент Джона Кэлхуна «Вселенная-25», где он поместил популяцию мышей в максимально благоприятные условия, показал, что популяция в этом случае обречена на вымирание. У нее теряется смысл к выживанию. При этом распадались все механизмы, обеспечивающие выживаемость вида: замедлялась рождаемость, резко возрастал уровень агрессии, утрачивались родительские навыки заботы о потомстве. Возрастающий уровень агрессии создавал дополнительный стимул для снижения рождаемости, так как молодые особи всегда более агрессивны, и уменьшение их количества — попытка вошедшей в кризис системы снизить этот уровень для продления своей агонии. В городских обществах снижение численности молодежи — тоже своего рода защита социума от агрессивного поведения, свойственного ей.
 
 Всё это, в общем-то, общеизвестные факты. Тем удивительнее выглядят меры по стимулированию рождаемости, причем не только в России (тут можно было бы списать на клинический идиотизм наших депутатов и руководителей), но такой же идиотизм проявляют и в других странах. Стимулирование рождаемости идет через создание благоприятных условий — что в корне противоречит сути проблемы.

Поэтому возникает соблазнительная идея: а давайте мы вернемся обратно в дикие времена, поставим людей в условия, в которых они будут вынуждены выживать (причем не в социальном, а в биологическом смысле). Глядишь, людишки-то и начнут рожать.
 
Начнут. Но не сразу. Процесс-то инерционный. Поэтому ухудшение условий жизни (тем более, для людей, во многом утративших навыки выживания) вначале приведет к тому, что они массово начнут вымирать. Причем быстро. Эксперимент Пол Пота-Иенг Сари это показал весьма убедительно. Сколько времени нужно, чтобы адаптироваться, этот эксперимент не успел установить — в Пномпень пришли военные Вьетнама и выключили у этого эксперимента рубильник. Но ясно, что вымрет много, очень много людей. В этом направлении решать проблему не имеет смысла — любая страна, решившаяся на такое, может просто не успеть дожить до требуемого результата. Правда, это никак не мешает радетелям за традиционный образ жизни и традиционные ценности проталкивать свои людоедские идеи, а в России это вообще вышло на государственный уровень. Мало нам доморощенного фашизма, так нам еще и кампучийский проект подавай.
 
Ответ на самом деле лежит на поверхности. У человечества (если мы говорим о нем в целом) или у страны (если речь идет о более локальной версии человечества) должен быть фронтир. Иначе говоря — цель для развития. Причем цель критически важная. Должна быть локация (или даже несколько), где будут сняты все ограничения по пресловутой безопасности, где будет создана максимально жесткая конкурентная среда на выживание. Но в то же самое время фронтир — не просто как место для утилизации ненужных и лишних (вроде войн или массовых мясных штурмов Бахмута и Авдеевки), а локация развития и освоения. Будет ли то космос, будет ли это Мировой океан, Антарктида или Крайний Север — важно, чтобы целью стало бы освоение этого пространства, создание в нем в итоге благоприятных условий для жизни. После чего нужен будет новый фронтир, а за ним — следующий. И, конечно, люди, которые уходят на него, должны получить очевидную для них компенсацию (причем не только материальную) за более жесткие условия существования. Отказ от комфорта жизни в одной среде должен быть компенсирован преимуществами, которые они получают в другой. Выживут не все, но выжившие получат всё.
 
Важно при таком подходе то, что комфорт и благоприятные условия перестанут угрожать выживаемости вида. Но здесь всё очень «на тоненьком». Люди должны иметь не только проект развития в виде такого фронтира, они должны решать для себя вопрос — уходить ли на него, абсолютно осознанно и добровольно. Пускай и по непростым для себя обстоятельствам. Принудительная отправка в неблагоприятные условия ничем не будет отличаться от массового набора зеков на войну. Людей нельзя бросать на убой, эффективность таких решений близка к нулю. Иначе говоря — возрастает роль «мягкой силы», создания образов и символов, что гораздо сложнее примитивных концлагерей с «традиционными ценностями».
 
Тем не менее, сам по себе подход через разделение человечества (или населения страны) на два вида с двумя целевыми программами — это более рациональный путь сохранения нас как вида и в то же время создания «точек экстенсивного роста и развития». Человечество, оставшееся в городах, будет развиваться интенсивно, создавая все новые технологии и стандарты качества жизни. Фронтир будет отвечать за выживаемость и расширение ресурсной базы — человечества в целом или отдельной страны. И это гораздо более логично, чем запрет абортов, посадки и бесконечные запреты всего вкупе с вертолетной раздачей денег яжематерям.