Публикация книги о партийном сотрудничестве с Рявкиным и Барщевским выльется в проблему моей безопас

Что для вас сегодня основное— драматургическая деятельность, писательская, общественная, политическая, девичья?


— Безусловно, я продолжаю писать книжки. А в этом году написала два сценария, и это очень неожиданная страница моей жизни. Служба внешней разведки к своему 90-летию заказала «Первому каналу» десять фильмов о советских разведчиках, историческое кино в формате докудрамы. Докудрама, сразу скажу,— это нормальное кино, только вместо клюквенной войны там идут документальные кадры.

По моим сценариям уже сняты фильмы: «Испытание смертью» с Олегом Тактаровым в главной роли и «Две жизни полковника Рыбкиной» с Юлией Галкиной и Людмилой Чурсиной.

— Разведчики— это те, кто не шпионы?

— Это они для них шпионы, а для нас разведчики. Продюсер Александр Иванкин меня соблазнил сценарием о писательнице Зое Воскресенской. Нас доставали в школе ее книгами о Ленине, но мало кто знает, что это была великая разведчица Зоя Рыбкина, рассекреченная за год до смерти. Не просто наша Мата Хари, а первая женщина в мире полковник разведки, глава аналитического отдела Европы на Лубянке. Она организовала перед войной всю европейскую резидентуру. За три дня до начала войны Сталин получил ее доклад с днем и часом гитлеровского нападения. Еще она была фантастической красавицей. И ведь я ее видела в ЦДЛ, но разве могла я, юная диссидентка, подойти к тетеньке, пишущей о Ленине? Теперь понимаю, какая я была дура.

— Вы ж тогда не знали, что она Мата Хари.

— Тогда этого никто не знал, кроме ее ведомства. Она была воспитанницей Александры Коллонтай, работала под прикрытием пресс-секретаря Коллонтай в Финляндии и Швеции. Меня уболтали как раз идеей сделать кино про Коллонтай. Понятно, что от Коллонтай на выходе остались рожки да ножки.

А по диплому я драматург театра и кино. Моя театральная судьба была более чем успешной, но последние годы пишу прозу— театр меня достал, а работать в кино не люблю. И там, и там автор не отвечает за результат— те, кто стоит во главе процесса, сначала не знают, где взять денег, а потом не знают, как их побольше отпилить.

После сценария о Воскресенской-Рыбкиной продюсер сказал, что у нас еще есть мужик гениальный, будем писать о нем. Но мне, говорю, неинтересно, когда главный герой мужчина, я не понимаю, как писать. Меня всегда веселит, как Лев Толстой описывает роды или как Витя Ерофеев фантазирует про женский оргазм.

— Сколько же лет этому советскому разведчику?

— Нашему герою Алексею Михайловичу Козлову сейчас 77. Он работал в 86 странах. Но поскольку 99% информации о нем засекречено, писать можно было только об эпизоде в ЮАР. В 1979 году на юге Африки приборы засекли ядерные испытания. И Алексею Козлову, внедренному в качестве гражданина ФРГ, дали задание: найти доказательства, что в стране проводятся тайные ядерные испытания. Он довольно быстро собрал информацию, отправил ее в Москву и был арестован контрразведкой ЮАР. Сдал его предатель Олег Гордиевский, с которым они когда-то учились в МГИМО. Ив течение двух лет Алексея Козлова на всю катушку пытали разведки шести стран. Когда его арестовали, он весил 90 килограммов, а когда его обменяли на одиннадцать человек— 50. Алексей Козлов— единственный в мире разведчик-нелегал, который работал двадцать лет после того, как его раскрыли. Мы писали сценарий вместе с мужем, а потом написали по этим материалам роман «Испытание смертью», он выйдет в издательстве АСТ.

Муж у меня индус, для него Южная Африка как для нас Украина. Там начинал Ганди, там есть мощная индийская диаспора. К тому же муж из влиятельнейшего политического клана Индии, его дядя— создатель и генсек Компартии Индии, тетя— национальная героиня, которая в семнадцать лет пыталась подорвать британский суд и тюрьму. Все его дяди и тети— принцы и принцессы, ставшие новой номенклатурой после того, как отсидели за сопротивление британской колонизации. Так что муж в романе об Алексее Козлове разошелся по полной.

Для нас, советских диссидентов младшего поколения, мир был черно-белым. Но когда начинаешь копаться, например, в том, что происходило в ЮАР во время холодной войны, когда выясняешь, что концлагеря придумал не Гитлер, а англичане в ЮАР для буров, когда видишь, что делали европейцы в колониях, картина мира сильно меняется.

— А это не тяжело, когда прочные черно-белые столбы, на которых покоится твое мировоззрение, ломаются и ты начинаешь любить Службу внешней разведки?

— СВР— наследник отдела C в КГБ, там никогда не пытали диссидентов и относились к пытавшим с большим презрением.

— Можно подумать, что вы в молодости видели разницу между сотрудниками отдела С и остальными людьми из КГБ. Разве слово «кагэбэшник» не было клеймом?

— Конечно, видела разницу, наше поколение было влюблено в Штирлица-Тихонова.

— Штирлиц— это святое. А как складывалось сотрудничество с «Первым каналом»?

— До недавнего времени «Первый канал» для меня— это только походы на программы Андрея Малахова.

— Зачем вы туда ходите?

— Считаю это своим гражданским долгом. «Пусть говорят»— самая качественная адаптация юридического образования для российского народа. Одиннадцать лет я веду сайт, на котором, будучи писателем и психоаналитиком, учу, как обращаться в суд, как писать письма, как защищать свои права. По всем каналам у нас запущены «судебные» программы, чтобы люди хотя бы понимали, как использовать судебные инструменты. Не помогает. Пишут мне на почту тетеньки— считают, что я все могу,— и я с этим письмом начинаю чухаться по своим связям. Связей, конечно, мешок большой. Но когда уже совсем ничего не помогает, даже письмо Медведеву, тогда несу это Андрею Малахову.

— И что, например, помогает решить?

— Абсолютно безысходную юридически проблему. Малаховская программа— реальная четвертая власть. Огромное шоу, сидит там какая-нибудь тетя Маша, готовая бороться за свои права. И вот она видит депутата, ей наплевать, из какой он партии, он ей запрос обещает дать. Сидит адвокат, объясняющий, что не так в ее иске. Сидят журналисты. Сидит представитель исполнительной власти. И она понимает, что можно нажимать на эти клавиши, а не на клавиши взяток. И именно малаховская программа работает, потому что она говорит на языке этой тети Маши, ты видишь живого героя, он пробивает тебя эмоционально. Кстати, Андрей— один из тех редких ведущих, который вообще не подвержен звездной болезни. Он работает в тяжелейших условиях. Драки, обмороки, уходы из студии, люди кидаются друг на друга и экспертов.

— Нет, не вызывает сочувствия.

— А вы сходите.

— К сожалению, ходила. И будь моя воля, я бы с радостью отменила всю эту ужасную коррупцию мозга, вкуса и всего остального. Я очень редко смотрю телевизор. И все, что я видела в программе Малахова,— это история убожества— духовного и физического, адское грязное бытовое пьянство, мордобой. Нечто из жизни насекомых. Какой может быть образовательный эффект у такого зрелища?

— Образовательный эффект начинается с правды, эти герои действительно так живут.
И с этим надо что-то делать.

— Да, надо делать— бороться с этим самым пьянством. Но, думаю, малаховское шоу здесь ни при чем, оно пробуждает чувства недобрые и мысли неконструктивные.

— Совершенно не согласна. Если я описываю какую-то программу на сайте или в блоге, у меня есть обратная связь. Люди выстраивают идентичность не по программе «Суд идет», где видят нанятых полуартистов. После «Пусть говорят» они начинают соображать. Например, пишет девушка: «У соседки каждый день орет малыш, сунулась к ней, она мне: не твое дело. А теперь я знаю, что должна пойти в опеку, подать заявление в милицию». Это ведь классическая образовательная программа. Сегодня понятие прав человека запускается в широкое употребление не кабинетным Лукиным, а телевизионным Малаховым.

— Вы, Мария, очень добрая, я поняла. Вы супердобросовестный зритель. И все равно не верю, что эти самоотверженные люди из программы Андрея Малахова борются за юридическое просвещение нашего глубоко несчастного населения. Кстати, может, оно и не такое несчастное.

— В какой-то момент жизни, будучи такой же отстраненной от героев Малахова, как и вы, я пришла на телевидение. Как свежий дурак с мороза, с абсолютно снобистским прищуром. Я тогда читала лекции по правам человека, по феминизму— мотивацией было прийти на экран и транслировать это. Но когда я увидела живых людей, ради которых, собственно, и читала лекции, стало понятно, что живу на другой планете и говорю на птичьем языке. И я заставила себя паковать информацию по правам человека в доступный текст, в какие-то анекдоты, создала странноватый образ феминистки Маши, который тогда был единственным приемлемым для широкого зрителя. И благодаря этому, как пишут в западных диссертациях, легитимизировала слово «феминизм» в России.
Когда я пришла на ТВ-6 и сказала: «Будете называть меня феминистка»,— Иван Демидов спросил на совещании: «А это нормативное слово?» Умоей деятельности в ток-шоу и того, что делает сейчас Андрей Малахов, одна задача— правозащитная.

— Есть ли что-то еще в нашей публичной жизни, что вселяет в вас такой же оптимизм, как это телешоу?

— Из свежих примеров: решение Конституционного суда отменить закрытие дела по ДТП на Ленинском и возбуждение уголовного дела в отношении сотрудников ГУВД, которые сфальсифицировали автотехническую экспертизу. Для меня это история личная— погибшая Вера Михайловна Сидельникова, выдающийся врач, по учебникам которой выучились все акушеры-гинекологи страны, принимала у меня роды. Я писала письмо президенту Медведеву, которое подписывали деятели культуры. Были демонстрации, акции Федерации автолюбителей России, были наклейки, листовки, поддержка на интернет-ресурсах. Радость состоит не только в том, что сидевший за рулем Барков или его водитель будут наказаны. Радость в том, что страна сделала шаг в сторону от VIPправосудия.

Это безусловная заслуга адвокатов Игоря Трунова и Людмилы Айвар. Помню, как Людмила приехала с первого заседания Конституционного суда. Я спрашиваю: «Как тебе показалось— этих судей «Лукойл» не задавит?» А она отвечает: «Я поняла, что их ничто не задавит. Они как олимпийские боги, их не интересует ничего, кроме закона».

— Конституционный суд отменил закрытие дела, но это совершенно не значит, что при повторном его рассмотрении выяснится, что преступник— тот, кого мы с вами хотим видеть преступником. Самая хорошая новость— это та, что есть люди, о которых даже такой бывалый адвокат говорит, что они олимпийцы.

— Сегодня результат экспертизы есть в открытом доступе на сайте адвокатов и на сайте Федерации автолюбителей России. Уровень фальсификации и количество нарушений видны любому желающему. При подсчетах пропало несколько метров тротуара, были учтены только удобные следствию свидетели, машины не поставили на штрафстоянку, записи видеокамер были стерты.

— Понятно: вы правдолюб плюс исключительно ответственный телезритель. А сами себя можете определить в одном-двух словах?

— Я писательница. Все остальное время я меняла профессии, а потом об этом писала. Меня часто спрашивают, почему я не сделала политическую карьеру. Ведь после выборов Ельцина, где я сидела в штабе экспертом, мне предлагали всякие кресла. Но я не создана для исполнительной власти и не умею просыпаться раньше двенадцати. Дважды баллотировалась в Госдуму и ни разу не попала, каждый раз оказывалась жертвой партийного жулья.

Первый раз это было с СПС, о чем я написала книгу «Как я пыталась честно попасть в Думу». Второй раз это была партия «Свободная Россия— Гражданская сила». Об этом я тоже написала книгу, но моя семья против ее издания, говорят, это угрожает моей безопасности. Там без прикрас описано мое сотрудничество с Александром Рявкиным и Михаилом Барщевским. Я ведь не живу на политику, не живу на общественную деятельность— живу на гонорары, поэтому могу писать о политике правду. Так что я писательница, но с высоким социальным темпераментом и очень мощным, достающим моих сыновей комплексом всеобщей мамы. Если бы я родилась в семье попроще, то была бы очень счастливой воспитательницей детского сада.

— Как же вы справились с первыми годами школьной жизни детей? В школу ведь надо просыпаться рано.

— Просыпалась, собирала, отводила и падала спать. Считаю, что первый класс практически такой же важный период, как первый год жизни. И поскольку я была умная мама, то не пускала сыновей в школу больше трех раз в неделю. К первому классу в любой семье, где люди не 24 часа в день пьяные, ребенок умеет писать, читать и считать. Школа ему нужна как инструмент социальной адаптации, до четвертого класса в школе учат не учебникам, а коммуникациям.

— Мне кажется, вы готовы стать бабушкой.

— Я давно готова. Но сыновья пока озабочены совершенно другими проектами. Они по разу развелись, им скоро по 34 года. Один замечательно женат по второму разу, второй пока нет. Как дети всех рано родивших родителей, они себя ведут как мои младшие братья. Давно уже сами воспитывают и образовывают меня.

— Как интересно с вами о нашем, о девичьем разговаривать. Кстати, вас как Машу-феминистку не коробит, что в передаче «Давай поженимся» чаще всего сидит какой-то лысоватый, потрепанный жизнью тип и перебирает невест?

— В России в больших городах сегодня нет проблемы дефицита женихов.

— Как? Нет дефицита женихов?

— Вся трудовая миграция мужская, и из Азии, и из Европы. У нас уже пол-Прибалтики работает, все бывшие соцстраны, топ-менеджеров-западников полно. Просто наши девушки плохо решают собственные психологические проблемы.

— Вот это и есть главная новость нашей беседы.

— Это в поколении наших мам и бабушек войны и революции привели к дефициту мужиков. Тогда на три женщины фертильного возраста приходился один мужчина. Ион мог себе позволить все что угодно. А теперь все, халява кончилась для мужиков, и кастинг с каждым днем становится все жестче и жестче.

Беседовала Татьяна Малкина

http://www.mn.ru/society/20110805/303719947.html