Катастрофа и русский характер

Но из всех притонов, из всех кошмаров,

Мы возвращаемся на "Авось" ...»

Андрей Вознесенский

Это неправда, что дела в России обстоят плохо. На самом деле, они обстоят очень плохо. Так плохо в России за всю ее историю было только три раза – в середине XIII века, в начале XVII и в начале XX веков. Но ощущение краха есть лишь в небольшом слое образованного класса. Однако и его воля к сопротивлению полностью парализована.

Мы ничего не можем сделать, от нас все равно ничего не зависит, за нас все равно посчитают, будет только хуже, новые не лучше прежних – вот что доносится со всех концов России. Кажется, будто навсегда русский народ смирился со своей несчастной судьбой. Лишь бы не было войны… Так и война давно идет, просто с нею свыклись.

Эта катастрофа протекает незаметно. В этом состоит ее главная отличительная черта. Страна исчезает, но никто на это не обращает внимания. Русские живут сегодня в тени «социального Чернобыля», где уровень субъективного восприятия угрозы абсолютно неадекватен ее объективному уровню, где смертельная опасность удачно замаскирована под обыденность. Люди продолжают привычную жизнь, не обращая внимания на то, что они давно находятся в зоне «исторического поражения», что

под вопросом само сохранение русского этноса, русской культуры и русской государственности.

Я хорошо помню весну 1986 года в Киеве, жаркую и красочную, как никогда. Мы купались в Днепре и гуляли по залитым солнцем паркам, не в силах осознать, что под каждым цветущим кустом затаилась опасность. Нас брала оторопь, когда вдруг среди этого буйства весны навстречу выходил некто, зачехленный в костюм химической защиты с дозиметром в руках. Повинуясь нормальному человеческому инстинкту и привычке верить только тому, что видим своими глазами, мы в ужасе отшатывались от этого «пришельца» из какого-то другого злобного мира.

Теперь же я сам выгляжу злобным пришельцем в глазах миллионов людей, продолжающих вести привычный образ жизни в нефтегазовом раю и не понимающих, чем их сегодняшний день отличается от вчерашнего и позавчерашнего. Собственно, никаких особенных отличий и не существует, кроме, разве что, одного – этот день последний.

Смертельным излучением, от которого сегодня гибнет Россия, является ложь. Она пронзает все человеческие отношения снизу доверху – от семьи до государства. Все знают, что так жить нельзя, но живут. Все знают, что врать нельзя, но врут. Все знают, что красть нельзя, но крадут. Кто-то - рубль, а кто-то - миллиард, но какая на самом деле разница?

Эпидемия лжи – верный признак надвигающийся революции. Так было во Франции в XVIII веке, так было в самой России сто лет назад. Общество, завравшись, окончательно заходит в тупик, из которого нет другого выхода, как разрушение всего этого общества до основания. Главное, чтобы осталось потом что-то, из чего можно будет построить новое общество…

Россия нуждается не в модернизации промышленности, а в модернизации души.

Душа русского человека – потемки. Разбираться с ней – дело неблагодарное. Ее усовершенствованием занималось немало «инженеров человеческих душ», но особых успехов не достиг никто. «Русский менталитет» остается неизменным на протяжении нескольких столетий, и именно это в существенной степени определяет ход русской истории.

Что делает русских русскими? На этот вопрос каждый отвечает по-своему. Мне кажется, что основу русского характера составляет фатализм. Он в равной степени является как источником уникальной несгибаемости русского духа, так и причиной хронического исторического прозябания России.

Русский фатализм имеет, безусловно, религиозные православные корни. Но он также сформировался и как следствие «нажитого» исторического опыта. Русский человек верит в предначертанье больше, чем в себя.

Русские - фаталисты вдвойне, когда речь заходит об общественной и политической жизни.

Они асоциальны, потому что им априори чужда мысль о том, что они могут на что-то влиять в собственной стране. Именно поэтому им глубоко безразлична политика, участие в которой они принимают спорадически и бестолково. Русский человек не видит обратной связи с окружающим его социальным миром, ему не интересны партии, выборы, политическая борьба. Она знает заранее, что его обманут, и привык принимать этот обман как должное.

Русский фатализм – особого рода. В отличие от восточного фатализма, он является не созерцательным, а деятельным. Русские – активные фаталисты.

Они не ждут милости от природы, а готовы сами обобрать ее, отняв все, что им причитается.

Русский фатализм – бунтарский, он не усыпляет, а будит. Он заставляет русских людей идти вперед, не огладываясь и не рассуждая. Это позволило русским колонизировать огромные пространства, создать на них империю и отстоять ее независимость в бесчисленных войнах.

Однако русский фатализм бесполезен «в быту». В России строят «на авось», но Россию нельзя «на авось» обустроить. Русские, будучи людьми деятельными, не являются при этом людьми действия. На это обращал внимание еще Горький, воочию наблюдавший за тем, как развертывается русская революция.

Русским плохо даются осознанные и продуманные исторические действия, зато они способны совершать великие исторические поступки. Ни одна реформа в России не была успешно доведена до логического конца, зато революции и войны прославили русских навеки.

Русские легко идут на смерть и подвиг, но организация своей повседневной жизни представляется им неразрешимой задачей.

Русский фатализм – это тот самый стержень, на который гроздьями нанизаны все остальные элементы русской ментальности. Он порождает и цементирует те черты русского характера, которые «китайской стеной» отделяют Россию от либеральной Европы – эгоизм, безответственность, недоверие ко всем и даже к самим себе.

Фатализм делает русских эгоистами. Сомневаясь в полезности своих собственных действий, русские уж совсем ни во что не ставят действия коллективные. Они демонстрируют вопиющее нежелание вступать в кооперацию друг с другом. В любом совместном общественном начинании они будут «тянуть одеяло на себя». На это свойство русского характера неоднократно обращал внимание философ Иван Ильин.

Для русских нет более чуждой им идеи, чем идея самоограничения. Воля, а не свобода – вот их идеал.

Фатализм делает русских заложниками перманентного кризиса доверия. Их «некооперабельность» заставляет видеть в окружающих исключительно врагов. Русские полагают, что справедливость существует только в сказках, что если ты не обманешь первым, то тут же станешь жертвой обмана, если не оттолкнешь локтем ближнего, то будешь затерт толпой. В глубине души они хотели бы жить иначе, большинству из них противен тот образ жизни, который они ведут. Но они не могут себе позволить жить честно, так как уверены, что их честностью тут же кто-то воспользуется против их интересов.

Фатализм делает бессмысленным формирование чувства персональной ответственности. Какую ответственность может нести человек за то, что предрешено, что все равно нельзя изменить? Как все, так и я, какой со всех спрос, такой и с меня…

Чтобы сдвинуть с мертвой точки русскую историю, нужно менять национальный характер. Но, чтобы изменить национальный характер, нужно, прежде всего, преодолеть свойственный русским фатализм, общее неверие в то, что что-то, где-то, когда-то вообще может быть изменено к лучшему в результате скоординированных и целенаправленных усилий людей.

Не меньше, чем веру в Бога, русским людям нужно сегодня обрести веру в себя, в свои силы, в свой разум, в эффективность коллективных целенаправленных усилий по изменению условий своей жизни.

Ничего не изменится самой собой. Ничто не упадет с неба. Ничего не поменяется до тех пор, пока русские будут оставаться фаталистами. Хватит выезжать «на авось», надо действовать.