Чепик Василий Прокофьевич

Я родился в Сумской области 1 мая 1924 г. Родители мои были простые крестьяне, причем из самых бедных, и родился я не в селе, как указано в свидетельстве о рождении, а на хуторе Четвертыновка, в котором было всего 9 домов, он располагался от села в 2 км. До коллективизации наше хозяйство состояло из 1 коровы, а детей было 8 человек: 6 братьев и 2 сестры, поэтому отец у меня работал кровельщиком хат, крыл крыши соломой, бывало, пойдет в село, и 2 недели его нет, выполняет работы. Отец в армии не служил и в Гражданской войне участия не принимал. Коллективизация так прошла - всех старших братьев, троих, власть мобилизовала и послала на проведение в районе коллективизации, они были, можно сказать, ее организаторами. По ним стреляли, братья отстреливались, но что говорить, хозяйство после коллективизации хорошо поднялось. На хуторе у нас никого не раскулачивали, братья ездили по большим селам, вот там сложнее было. В нашем селе Чуйковка был создан колхоз, тоже некоторых раскулачили.

Тем временем я пошел в село в первый класс, тяжеловато было, приходилось топать 2 км туда и обратно. После 2 классов брат Николай меня к себе забрал, я жил у него 3 года в г. Гадяче, где Николай работал в райисполкоме, он там занимался следующим - ездил по селам и строил колхозы. Там я проучился с 3-го по 6-й классы. Потом меня забрал другой брат, Никита, в г. Остер в 60 км от Киева, где я закончил 7-й класс, откуда в 1939 г. пошел учиться в Киевский железнодорожный техникум. В Киеве жил наш родственник дядя Миша, он меня забрал к себе, я у него на квартире жил. Тогда деньги за учебу не надо было платить, кроме того, мне всегда утром давали 3 рубля на день. В техникуме нам преподавали военное дело, я там изучил и пулемет "Максим", и винтовку "трехлинейку", учил нас кадровый военный, ст. лейтенант. Военное дело проходило 1 раз в неделю по 2 часа, давали и строевую подготовку, и стрельбу из винтовок. Кроме того, летом на неделю всех учащихся вывозили в лес, где нам преподавали противохимическую защиту, которая в основном сводилась к одеванию противогазов, как их надеть правильно, как носить. Также в лагере мы делали кроссы по 20 км, только без противогазов, хотя требовали так: одеть противогаз, немного пробежать, снять и дальше уже без противогаза бежать. Форму нам не выдавали, мы занимались только в своем гражданском.

До войны в Киеве показывали много фильмов, особенно мне запомнился "Чапаев", мы пацанами лазили в зал под скамейки, и ждали, когда начнется фильм. Особенно нам нравился сам по себе Чапаев, и Петька, и Анка. И сам дух фильма очень отвечал тому времени, я этот фильм раз 5 или 7 смотрел. Но вот ощущения надвигающейся войны в городе не было, потому что за громкие разговоры о войне Сталин и посадить мог.

Когда началась война, мы были студенты 2-го курса, и находились на практике в селе, которое было родиной украинского поэта Шевченко. Наша практика уже подходила к концу, когда вдруг объявляют о начале войны. Нас сразу отпустили с практики и приказали: "Идите домой!" Мы пришли в Киев, в техникум, там нас сразу отправили в депо для демонтажа оборудования. В депо стояли вагоны открытого типа, мы погрузили туда все, что могли: станки, матчасть и т.д. Поехало наше депо в эвакуацию в Россию, но не удалось его увезти дальше г. Канева, потому что эшелон по дороге был сильно разбит немецкой авиацией. В Киеве бомбежек я не застал, уехал сначала в Белую Церковь, затем в деревню Шамраевку к знакомым, и вот там я увидел первых немцев. Мы находились дома, но спрятались от греха в саду в небольшом блиндаже, человек пять. И я видел, как проходили немцы с гранами в руках, мы подумали, что кто-нибудь из них сейчас как шуранет нам гранату в блиндаж, и быстро выскочили. Посмотрели немцы в нашу сторону, но в нас никто не кинул гранату, и в первый раз в селе немцы никого не тронули. Но очень скоро я перебрался назад в родное село, где начались карательные действия, стали хватать взрослых людей.

Старостой общины, образованной вместо колхоза, на собрании жителей села выбрали человека из прислужников немцев. Человек этот сам был из села, где-то его не было долго, немцы привезли человека назад и сказали, что вот этому старосте мы будем починяться. Староста вел себя по отношению к людям по-разному - так как мы считались коммунистами, ведь мой старший брат был в компартии (он еще раньше смылся из села и пошел в армию, там он был комиссаром, потом лейтенантом), то нашей семье сказали по линии старосты: "Вы тикайте из села, иначе нас повесят!" Мне уже было 16 лет, из семьи кто куда делся, меня же послали к дяде Мише, который был главным инженером "Киевэнерго", и он был самым настоящим коммунистом. Тем не менее, несмотря на это немцы его послали под Белую Церковь в г. Фастов на сахарный завод, он там работал главным инженером. Я у него жил, и также работал на заводе учеником электрика.

На заводе я в начале 1943 г. вступил в подполье. При чем у нас соблюдались строгие принципы дисциплины и конспирации, может, поэтому и сохранилось у нас все заводское подполье, 25 человек. Перед нами ставились задачи в первую очередь помогать партизанам, затем наступающей Советской Армии, выносить из завода мешками сахар для партизан. Наш завод размещался на большой площади, он и сейчас работает, хотя в городке немцы другие заводы уничтожили, но нам было задание уберечь завод, с чем наша группа успешно справилась. Я не знал хорошо руководителя подполья, он был парикмахером в городе, откуда-то приехал, хорошо знал немецкий, и немцев и русских подстригал. В моей подпольной ячейке было 5 человек, и других я не знал, вот такие пятерки нас сохранили хорошо, потому что если кто и попался, то только один, остальные из пятерки должны тикать, потому как если удерут, то будут жить. А другие пятерки продолжают как ни в чем не бывало работать. Дядя Миша также вступил в подполье под кличкой "Седой", в моей ячейке был мой друг Володя Незгодзинский, крепкий, здоровый парень. Мы с ним вместе сделали лаз в сахарные склады, и по ночам выносили сахар с завода, я становился Володе на плечи, залезал на склад, и мы вдвоем по шесть мешков выносили за ночь. Также мы несколько раз ходили в лес к партизанам, рассказывали им о том, где стоят немцы и сколько их, кто начальник. Поэтому партизаны о расположении немцев в городке знали все, их как сильные, так и слабые стороны, когда самое удобное время для нападения. При чем немцы так себя вели - если ночью где-то стрельба начнется, то они запираются на все замки, к примеру, на каком-либо складе, и до утра там сидят, пережидают. При встречах партизаны нас ждали в условленном месте, приходили мы вдвоем или втроем, не больше, при чем из одной пятерки, потому что если ты попадешься, то хоть кто-то уцелеет, и сможет скрыться. На встречу партизанское начальство приходило необязательно, было достаточно одного партизана, чтобы ему передать информацию. И встречи происходили следующим образом - к примеру, в поле стоит дерево, шагах в 30 от него мы свистим, они свистят ответно, тогда мы знаем, что это партизаны пришли, собираемся и обсуждаем, после попрощались, и расходимся.

И вот однажды произошло следующее: на окраине городка жила семья работника завода, слесаря, он был отцом двоих девочек. Так я ухаживал за одной сестрой, Володя за другой, а они работали в штабах немцев, с бумагами имели дело, слышали разговоры, нам все передавали, а уже мы докладывали партизанам в лес. Это партизанам сильно помогало.

Один раз дядя Миша решил предложить немцам идею о создании на заводе колбасного цеха, потому что мы видели, как весь скот из колхозов перегоняли в Германию из России. Наши люди гнали мимо Фастова сотни коров, кому-то передавали, немцы, если партизаны не перехватывали стада, все себе забирали. Ну вот, мы и решили, что надо хоть часть скота резать, тогда какую-то часть колбасы можно будет украсть и передать партизанам. Немцев на заводе не было, они приходили иногда, посмотреть, как дела идут, и уходили, заводом руководил заядлый хохол, с вислыми длинными усами, к нему обращаться было нельзя, он был очень подозрительный и вредный. Мы все хотели его убить за вредность и преданность немцам, но нам не разрешали его трогать, чтобы не привлекать к заводу внимание (его поймали позже и расстреляли). Поэтому дядя Миша рассказал идею с колбасным цехом представителю немецкого командования в городке капитану Крайцеру, объяснил ему, что есть свободный цех в левом крыле завода, что от цеха можно будет получить много прибыли. Крайцер тщательно изучил затраты и предполагаемую прибыль, в итоге обрадовался идее, и разрешил сделать цех. Но постоянные кражи на заводе возбудили подозрения у фашистов, они узнали, чья была идея с цехом, и к нам домой пришли трое немцев из гестапо. Я увидел их в окно, и дядя Миша говорит: "Вон идут ко мне, через черный ход тикай в лес". Я ушел к лесу, но не заходил в лес, спрятался, тогда меня не взяли, а вот дядю Мишу после ареста немцы сначала отправили в знаменитый на всю область концлагерь под Белой Церковью, потом посадили на машину, и отвезли в Бабий Яр под Киевом. Где и расстреляли. Немцы вообще в период всего времени в оккупации искали комиссаров, коммунистов всех половили. И хотя они не предупреждали, что за укрывательство расстрел, но от нашего городка до Белой Церкви было км 20, и по всей протяженности на столбах висели люди. Их на машине развозили и вешали на каждом столбе на проволоке.

После ареста дяди Миши я продолжал тихо работать на заводе, поселилися у знакомых. Наше подполье работало очень четко и без сбоев, после дяди Миши у нас только один раз, уже перед освобождением Фастова, попалась девушка Ольга из Омска, ее осенью босиком вывели, водили по снегу, и все заставляли рассказать о подполье. В итоге немцы выпустили Ольгу с задачей привести несколько подпольщиков, но тех, кого она знала, все убежали. В гестапо она назвала фамилии, а их найти не могут. Но тут быстро пришла наша армия, и мы сказали Ольге: "А ну быстро уходи отсюда. А то немцы тебя не расстреляли, так наши расстреляют за связь с немцами!" Она послушалась, наверное, и сейчас где-нибудь живет.

Наконец в наш городок пришла Советская Армия. Произошло освобождение Фастова так: у городка местность была ровная, артиллерия постреляла по нашему заводу и городку, потом в атаку пошла наша пехота густыми цепями. А немцы все удрали со своих позиций быстренько, с собой при отступлении забрали всех тех, кто с ними работал, полицаев и эсесовцев. Но далеко их не увезли, всего км 20, и там они попались другим нашим частям. Их потом судили, а где-то и так расстреляли. На заводе сразу провели большое собрание, на котором представили членов подпольной организации. Мы вышли по порядку, все 25 человек, нам сразу передали власть, из нашей группы назначили старших. И в городке образовалась наша Советская власть.

Сразу кинулась вся молодежь, в том числе и я, записываться в армию. Но меня тогда не взяли, потому что я заболел на заводе. Дело в том, что мы должны были проверить, не наставили ли немцы мин замедленного действия под заводом, у меня был участок под землей, я должен был лазить по трубам, проверять, нет ли мин, и в случае чего надо было начальству доложить. И уже начальство подумает, что с этими минами делать, или убрать, или взорвать. Так подпольщики снова сберегли завод, но у меня после такой работы чесотка пошла по телу, поэтому в армию меня не взяли. А вот ребят, которых забрали, уже нет в живых, они все где-то погибли в районе под Белой Церковью. Я же после выздоровления поехал в свой техникум в Киев, где за нас сразу же схватились, показали приказ министра, что нас в армию нельзя брать, надо готовить специалистов-железнодорожников. Так и сделали, я проучился 2 месяца, но в итоге меня все равно забрали в армию. Дело было так: пришли из военкомата в техникум офицеры, сказали мне пойти в военкомат завтра, как я пришел, меня сразу схватили за жопу, и говорят: "Ты мобилизован!" А я и не сопротивлялся, я хотел в армию пойти, бить фашистских гадов. Прошел комиссию, врачи признали меня годным, и в конце 1943 г. меня отправили в армию.

Направили меня запасной пехотный полк на учебу под Киев, где нас подучили военному делу. Выдали новую форму, ботинки с обмотками. Учили нас в первую очередь копать окопы и обращаться с оружием. Мне дали сначала винтовку, вскоре начал таскать на плечах ручной пулемет, он такой тяжелый оказался. К нему были прикреплены 3 или 4 человека, я таскал тяжелую часть, другой диски к нему, на маршах через каждые 2 км мы менялись, потом всем дали автоматы. Кормили ничего, хватало. Командиры были нормальные, строгие, настоящие советские офицеры. Выпустили меня рядовым, и направили в 1-ю гв. танковую армию пулеметчиком в танковый десант. 1-я танковая считалась в то время элитной частью.

Попал я в 8-й гвардейский механизированный корпус, где меня еще раз направили на учебу. Дело в том, что по прибытии пополнения руководство начало интересоваться, кто знает немецкий язык, а я уже закончил 2 курса техникума, поэтому немецкий знал. Пришел полковник Соболев и спросил, кто знает немецкий язык, прошелся вдоль строя, вернулся в середину напротив меня, тогда я ему сказал: "Гутен морген, геноссе полковник!" Тогда он ответил: "Зер гут, геноссе солдат". И тогда десятерых вывели из строя, это были те, кто хоть немного знал немецкий язык. После этого нас еще 2 месяца начали готовить на разведчиков. Разговаривали с нами исключительно на немецком языке, подъем в 6 часов, солдаты идут рыть окопы, а мы идем на занятия по немецкому языку. Между собой также разговаривали только по-немецки, иногда к нам приглашали пленных немцев, чтобы мы могли поговорить с ними, учили допрашивать, задавать первые 5 вопросов: какая часть, звание, сколько человек и танков, где расположены.

Затем меня направили в мотострелковый батальон 19-й гв. механизированной бригады. И тут подполковник Андриянко, командир разведки 8-го гв. мехкорпуса перепутал меня с известным чешским писателем Чапеком, а говорю: "Я не Чапек, а Чепик", подполковник кивнул, но все равно, меня командование между собой до конца войны называло меня Чапеком. Но сам Андриянко Александр Васильевич был отличным офицером, очень грамотным. Вообще, у нас в корпусе все командиры были очень хорошими. Меня привезли в батальон к комбату, который сразу определил меня в командиры отделения разведки, хотя я все еще был рядовым. Уже в части из чужого оружия я научился стрелять из фаустпатрона, к счастью, на фронте можешь найти что хочешь, в том числе ящики денег лежали, никто их не брал. А фаустпатроны я изучил и с собой 2 штуки стремился постоянно таскать, тяжеловато, конечно, но зато из него можно подбить танк со 100 метров, а гранату ты кинешь ну максимум на 20 метров, тут же с фаустом из-за кустов подкрадешься и танк спокойно так подобьешь....

(Продолжение рассказа Василия Прокофьевича можно прочитать на сайте)