Марраны и мимикринцы

Александр АНДРЮШКИН

О книге Т.К. Никольской «Марраны. Историческая проза и статьи». Н. Новг.: Агапе, 2024

В слове «марраны» нет загадки: так назывались испанские крещёные евреи, нередко принимавшие христианство лишь для вида, а на деле остававшиеся в иудаизме. Этой теме целиком посвящено заглавное произведение рецензируемого сборника, хотя и две другие повести затрагивают темы аналогичные. А вот кто такие «мимикринцы»? — спросит меня читатель, и будет прав в своём недоумении…

Однако и я не знаю, как более удачно назвать распространившийся ныне тип россиян (в том числе и писателей), которые усердно притворяются нерусскими, отлично зная, что именно так можно получить в постсоветской России доступ во многие привилегированные пространства и ко многим благам… Конечно, существуют термины «подложный гиюр», «навязавшийся гер» и некоторые другие, но они уж совсем не понятны — или постепенно мы все уже выучили, о чём идёт речь? Сохраню пока мой термин «мимикринцы» и приглашу читателя согласиться со мной: мимикрия под иудаизм, под интернационализм как религиозную веру, готовность рьяно доказывать гибельность русского этнического патриотизма, якобы «ничем не отличающегося от фашизма», — всё это не какой-то случайный трюк, но весьма массовое явление в сегодняшней отечественной культуре. Можно даже считать его магистральной линией, хотя отрицание собственной русскости широко практиковалось и в советскую эпоху, и в веке девятнадцатом… Но об этом позже, а вначале я честно отработаю обязанности рецензента и охарактеризую и книгу, и Т. К. Никольскую как прозаика. 

Татьяна Кирилловна живёт в Петербурге и происходит из литературной семьи: её мама — поэтесса Лариса Антоновна Никольская (1935—1992), которую литературоведы причисляют к течению «тихой лирики» и которая была знакома с крупнейшими поэтами послевоенной советской эпохи. Иными словами, Татьяна Никольская — не чужая для интеллигенции Ленинграда/Петербурга. Это, конечно же, позволило ей «сократить промежуточные этапы» и довольно быстро сделаться различимым голосом в нестройном хоре отечественной культуры. Во-первых, она историк в области религиозных течений, кандидат наук (сейчас — в процессе подготовки докторской), во-вторых, помимо РАН, Никольская имеет ещё и другое место работы: Санкт-Петербургский Христианский университет, что даёт ей духовную свободу (не будем лукавить: госслужба, разновидностью которой являются «общественные науки», накладывает свою узду). В-третьих, и это главное, Никольская по праву, как прозаик и поэт, является членом Союза писателей России; рецензируемая книга содержит весьма зрелую и отделанную прозу.

​

Итак, историческая повесть «Марраны»… Действие её происходит в Испании всего за несколько лет до поголовной высылки из страны евреев (1492 г.). В центре сюжета — брат и сестра (Габриэль и Урсула), принадлежащие к этим самым марранам, то есть к людям, являющимся прослойкой между двумя плохо совместимыми религиями: воинствующим католицизмом периода инквизиции и столь же воинствующим иудаизмом, загнанным в многочисленные гетто («баррио»), покрывавшие тогда всю Испанию (да и остальную Западную и Центральную Европу). От жизни в гетто евреи, как известно, не переставали быть евреями, ведь ничто не мешало им переосмысливать гетто как сеть «оккупационных баз», из которых они, с помощью вылазок, управляли «покорённой Европой» (а в конечном итоге — в 18—19-м веках — они из «крепостей» вышли уже открыто, так как Европа перестала им сопротивляться)…
Двусмысленность положения евреев в христианской цивилизации (а тем более — положения марранов!) хорошо показана в повести Никольской. Таков исторический сюжет повести, а вот интрига личностная. В город приезжает представитель инквизиции с заданием организовать здесь религиозный диспут между представителями христианской и еврейской общин. Первая задача, которую приходится решить инквизитору, это выбор участника диспута со стороны христиан. Он выбирает маррана Габриэля, который в детстве едва не стал жертвой религиозных беспорядков, родители его погибли, а малыш с ещё более крохотной сестрёнкой Урсулой нашёл приют в католическом монастыре, где и был воспитан в христианском духе. Однако он в некоторой степени знаком с еврейским учением и книгами, да и работает юристом и имеет хорошие знания о христиано-еврейских разногласиях. 
Выбор этот носит, так сказать, «инквизиторский» характер, и Габриэль пытается уклониться от дискуссии, однако же христианская сторона настаивает на его участии, желая таким образом его проверить. Итог плачевен: Габриэль во время дискуссии срывает всю процедуру, неожиданно начинает кричать на еврейском языке о превосходстве еврейской религии, то есть делает противоположное тому, чего от него ожидала бы христианская сторона (да и еврейская тоже). Возникает общая потасовка в зале, за этим следуют аресты, и нескольких марранов и иудеев приговаривают к казни через сожжение на костре или через удушение. 
От изображения казни Никольская читателя избавляет, переключившись на судьбу сестры Габриэля, Урсулы, чья жизнь, в противоположность брату, складывается счастливо (хотя, конечно, она скорбит о брате). Урсулу спасает не известный ей испанский дворянин: буквально вытаскивает из реки, где она пыталась утопиться, а потом женится на ней, и в эпилоге мы видим идиллию: богатая госпожа с двумя детишками и с довольным своей семейной жизнью мужем. Сжигают, вешают, но еврейские гены будут жить в веках, — говорит нам автор…

Вкратце о двух других повестях сборника. «Приближение бури» показывает обстановку 1906 года в Финляндии, куда бежала разогнанная Первая государственная Дума. В Финляндии она попыталась возобновить работу, и председатель её произносил вошедшую в анекдоты фразу «Заседание продолжается».

А вообще-то, было не до смеха, так как продолжалась и революция 1905—07 годов: террор с обеих сторон и непримиримость (в том числе еврейско-христианская), возможно, ещё большего накала, чем была в Испании времён инквизиции. 
Наконец, третья повесть сборника, «Кровь без почвы», действие которой происходит в Третьем рейхе. Известного нацистского писателя Генриха Кюна хоронят с почестями, как героя, но выясняется, что этот якобы «образцовый наци» — внебрачный сын еврея. Один правдоискатель попытался было обнародовать этот факт, но представители режима припугнули его и посоветовали помалкивать. Как видим, и здесь — та же тема иудаизма, общностью которой объединён сборник.

***

Пока в этой рецензии всё шло гладко, но настало время неприятных тем. Первая такая тема — гендерная. Не секрет, что женщинам «можно» говорить кое-что из того, что мужчинам «нельзя»… В этом — один из секретов громкой известности некоторых женщин-публицистов, например, Натальи Нарочницкой. Уважаемая дама-профессор не раз высказывала «всё», но воздерживалась от каких-либо призывов к действию. «Немножко странно», как если бы прокурор доказал виновность подсудимого и тут же призвал бы освободить его из-под стражи. Видимо, это и называется «женской логикой». Вот и Никольская позволяет себе в разбираемой книге очень многое… Ну как, например, отнестись к такому диалогу героев из её повести «Кровь и почва»:

«— …Мне жаль вас, Генрих. И этот антисемитизм… Неужели, по-вашему, среди евреев нет ни одного порядочного человека?
— Если б таковой нашёлся — он честно признал бы, что не имеет права на жизнь! Он сам вынес бы себе приговор…
— Ну, знаете ли!..»

…Не беда, что тут говорят персонажи: если бы автором повести был мужчина, нашёлся бы еврей-правозащитник, который подал бы на него в суд… Но против женщин, кажется, евреи таких исков не подают; возможно, по их мнению, женщине-нееврейке должно быть позволено всё: ведь это и есть самый эффективный приём в межэтнической борьбе… Перейду к теме ещё более неприятной, чем гендерная. К теме этих самых мимикринцев. Однажды меня заинтересовал некий Александр Мазин, автор многих романов в стиле «фэнтези» и о «попаданцах», — кстати, он тоже петербуржец, как и Никольская, и автор этих строк. Взял я наугад роман Мазина «Варяг»: герой из наших дней попал в Древнюю Русь, но в чём изюминка? Таковая есть: муссируется тема о смешанном происхождении некоторых из героев, прежде всего главного героя-попаданца (Сергея) и его учителя варяга Рёриха. 
Этническая картина Древней Руси, по Мазину, весьма сложная; он подробно её разбирает и даже делает смысловым центром романа. Согласно Мазину, «русские» это те, кто в Киеве, а попаданец Сергей в основном общается с «кривичами», местным племенем, подвластным «русским». Но действуют также чёрненькие «булгары» (христиане), коварная «хазарка-змея»; подчёркивается различие между «нурманами» и «варягами»… О Сергее мы в конце концов узнаём, что он — «кочевник-междумирок», и его учитель Рёрих — тоже между двумя мирами, черпает силу из обоих. По мнению Рёриха, «тот, кто одновременно принадлежал обоим мирам, Тёмному и Светлому, обретал особенную силу, потому что мог черпать из обоих Миров. А те, кто принадлежал только к одному миру, живых или мёртвых, наоборот…»

…Вот оно, стало быть, в чём дело! Писатель, конечно же, намекает и на собственное смешанное происхождение, на то, что он — лишь наполовину в «русском мире»: почувствуйте разницу! Мазин и подаёт себя соответствующим горделивым образом: не то что он — «один из авторов остросюжета», но он — «ступень в развитии нашей литературы»… В Доме писателей Петербурга он ведёт семинары под названием «Игры разума»: не просто о том, как написать коммерческое фэнтези, а о том, как «открывать смыслы» и «быть этапом и ступенью»… Увы, Мазин всё-таки идёт «слишком в лоб» (как и подобает авторам «хитовой» коммерческой литературы). Столь откровенно (как в «Варяге») решить тему «междумирия» в этническом ключе, это всё же снижает литературный уровень. Другие писатели-мимикринцы действуют не столь очевидным образом, возьмём хотя бы Захара Прилепина, когда-то прогремевшего романом «Санькя», или Алексея Иванова, чей роман «Географ глобус пропил» содержит, конечно, уже в самом названии иронию над русскостью (по аналогии представим себе роман израильского писателя «Ростовщик профукал шекели»). Но поди докажи, что Алексей Иванов — не более чем талантливый конъюнктурщик; попробуй объясни «доверчивому читателю», что само название «Санкя» уже содержит указание на то, что герой — «недочеловек»… 
Однако в рецензии на петербургскую писательницу, не претендующую на громкую известность (Татьяну Никольскую), неуместно разбирать творчество тех, кто сегодня бьёт рекорды популярности. На тему мимикринцев добавлю только одно: проще в современной отечественной литературе перечислить тех, кто таковыми не являются, чем тех, кто принадлежит к этому большинству. В этом смысле книга Никольской совершенно не соответствует нынешнему времени, а само её название, «Марраны», можно счесть кричаще неактуальным. 
…Однако же (пусть и ошибочно) эта книга проблему проясняет уже тем, что указывает на её существование. В книге также содержатся две научные исторические статьи: «Евреи в русском протестантизме» и «Мессианское движение в России: что дальше?» — Однако об этих статьях я писать не буду, поскольку они еврейскую тему разве что затрагивают косвенно, скорее затемняют. Статьи посвящены специфическим проблемам русского протестантизма, само существование которого можно поставить под вопрос…

С учётом всех высказанных замечаний, книга произвела на меня впечатление не выдуманной, а настоящей «ступени» в развитии отечественного самосознания и даже отечественной художественной прозы. 

 Санкт-Петербург, январь 2025 г.

​